Наследный принц - Оксана Зиентек

дворе, а потом неожиданно вышла замуж в глухую провинцию, ни ее сына давно уже нет в живых. Можно, конечно, расспросить разбитную вдовушку, но готов поспорить, эта птичка поет по чужой партитуре. Тем более, как доложили мои люди, она-то как раз ребенку не мать, а мачеха

— Мачеха? — Принц Рихард заинтересованно вскинул голову. — А ей в этой афере какой интерес?

— Обычный, — брезгливо поморщился принц Эрик. — Когда дома своих детей — трое, а тут представилась возможность объявить мужниного первенца бастардом, мало кто устоит. Опять же, вроде, и совесть чиста — парня отдает в хорошие руки, и сама при малолетнем сыне — полноправной хозяйкой.

— Ну, согласитесь, это еще не самое худшее решение, — заступился за вдову принц Гуннар. — Если бы еще удалось выяснить, кто ее на это напоумил. Ей-то такие подробности о семье своей предшественницы знать неоткуда.

— Это — само собой, — Король был настроен далеко не так миролюбиво. — А вот что с мальчиком делать будем?

Их высочества переглянулись. Видимо, никто из них этим вопросом не задавался, или считая, что «как-нибудь оно само уладится», или предпочитая сначала знать наверняка, есть ли мальчик.

— Как обычно? — Спросил принц Рихард. Однако, в его голосе не было должной уверенности.

— Боюсь, как обычно — не получится, — с сомнением протянул принц Гуннар, оглядываясь на дам. — Мальчик уже достаточно взрослый. Узнай мы о нем раньше, он вырос бы в обители в уверенности, что это и есть его предназначение. А сейчас получится, что мы лишаем сироту всего и отправляем в заточение. Опять же, как ни крути, его наследство — его по праву, что бы там не думала мачеха. Можем ли мы так поступить с владетельным господином и будущим рыцарем?

— Меня больше волнует другое, — хмуро заметил принц Эрик, непроизвольно потирая плечо. — Не получится ли так, что мальчик, при соответствующих советчиках, решит впоследствии, что быть потомком короля для него важнее, чем быть сыном рыцаря?

— А давайте сначала поговорим с самим мальчиком, — неожиданно подала голос Мелисса. — Какой смысл гадать, пока мы не узнаем, что наговорили ребенку?

— Действительно, — поддержала невестку королева Ариана. — Может, просто имеет смысл отправить мальчика учиться. Под присмотр близнецов Вальсроде?

— Умгу, — мрачно проворчал Гуннар, хотя весь вид его говорил, что ворчит он больше для порядка. — Прекрасная идея, дорогие дамы! Отправить молодого огневика под присмотр не менее молодых воздушников. И, как я понимаю, под мою ответственность? А потом удивляться, отчего снова приходится выделять финансы на ремонт казарм.

— Не волнуйся, братец, — Рихард, казалось, наоборот, развеселился. — В этот раз я удивляться не буду. И выделять — не буду. Просто вычту из твоего содержания, и все.

— Ладно, хватит, — сказал король, видя, что совет опять превращается в семейные посиделки. — Пока предлагаю поступить так, как предлагают дамы. А потом — по обстоятельствам. И без лишних сантиментов. Не хотелось бы, как фон Биркхольц, на старости лет расплачиваться за свою доброту.

После совета, когда все расходились по своим делам, Генрих осторожно взял жену под локоток и шепнул: «Пойдем со мной, покажу кое-что». В ожидании обещанной диковинки (а иначе, для чего устраивать такую таинственность из обычной прогулки по дворцу) Либуше пошла за мужем.

Сначала княжна думала, что они пройдут в их покои. Потом — что Генрих решил показать ей что-то в саду и они направляются к одному из выходов. Но, в итоге, к ее удивлению, повел ее еще ниже, где в полуподвале располагались кухни. Но до, собственно, кухонь пара не дошла. Генрих свернул в какое-то ответвление коридора и пара оказалась в небольшой комнатке. Она была похожа на приемную или на гостиную, но Либуше затруднилась бы точнее определить ее назначение.

— Понятия не имею, — равнодушно пожал плечами Генрих в ответ на вопрос. — В этом замке сотни комнат. Иногда уже никто не знает, для чего строилась та или иная из них. На сегодняшний день это — наше тайное убежище.

— От кого? — Любопытно вскинула бровь княжна.

— От всего света, — последовал в ответ смешок. — Мне тут шепнули, что я плохо ухаживаю за своей женой. И я решил срочно исправлять. А то ты в следующий раз и правда поверишь какой-нибудь вдовушке.

— И кто же это такой заботливый шепнул?

— А кому ты жаловалось, что я для тебя сладостей жалею?

Ответом был полный непонимания взгляд. Как ни силилась Либуше, вспомнить, когда это она жаловалась на мужа и при чем тут сладости, она не смогла. Слишком занята была голова последними событиями. Принц же. глядя на ее попытки, только рассмеялся: «Забудь. Просто наслаждайся.»

На наслаждаться было чем. На столе стояли сладости. Крохотными тарелочками был густо уставлен небольшой столик. Воздушные эклеры, засахаренные фрукты, имбирное печенье, пахнущее редкой заморской пряностью, вендские медовые пряники, фразские лакричные палочки и даже марципан. Такое изобилие говорило не только о внимании, но и о щедрости дарителя.

— Ой, сколько всего! — Либуше с восторгом любовалась лакомствами. Красивый жест, ничего не скажешь.

— Это все для моей принцессы, — Генрих улыбался гордо, словно речь опять шла о драгоценном сокровище. — выбирай, с чего начнешь.

— Что, прямо перед обедом?

— Можно даже вместо. В конце концов, мы — взрослые люди. Поверь, мама точно не будет нас ругать.

Либуше тихо фыркнула, представив себе королеву Ариану, гоняющуюся по дворцу за взрослыми детьми, чтобы отчитать их за несъеденное жаркое. Но, вспомнив свою маму, тихо вздохнула. Наверное, в детстве Генриха что-то подобное действительно было. Ведь та же княгиня тоже не перекладывала на нянек работу, когда требовалось наказать дитятко за очередную шалость.

А принц, тем временем, уже примерялся к пряникам.

— Ну, с чего начнем?

— Эй, ты же сказал, это все — мне!

— А я, по-твоему, что, просто смотреть должен?! — Возмутился Генрих.

— Так ведь если ты еще и есть начнешь, тут и смотреть не на что будет!

«Все! Не могу больше!» — Некоторое время спустя Либуше с сожалением отодвинула блюдце. На столе еще оставалось немного лакомств, но сил доедать их уже не было. Генрих задумчиво смаковал фрукты, нагло выбирая только любимые.

— Жаль, что ты не велел накрыть