Первая вокруг света - Кристина Хойновская-Лискевич

Сразу же после «Мазурки» пришел в порт немецкий яхтсмен-одиночка Ролло на маленькой яхточке «Сольвейг». Наши пути пересекались где-то на Таити. Ролло плыл через Новую Гвинею, провел на великом острове четыре месяца — снимал фильм для телевидения. Еще четыре плыл до Кейптауна, что называется с яхтсменской настойчивостью. Ролло был загнан не меньше меня — такова судьба одиночного яхтсмена в порту. Он ожидал приезда близкого человека, я — тоже. Муж неожиданно сообщил по телефону, что на несколько часов сможет прилететь в Кейптаун. Наши рыболовные суда меняли экипажи: утром прибывала новая смена, а вечером отправлялась домой прежняя.

И этим нескольким часам я была чрезвычайно рада. Праздничное настроение в душе не омрачал даже ремонтно-упаковочный беспорядок, царивший на палубе и внутри яхты. Я сгребла часть барахла с коек, часть вынесла на палубу и при полном параде поехала с агентом в аэропорт. Досмотр прошел быстро и четко. Снова мы были вдвоем. Вернулись на «Мазурку». Разместить гостей и организовать прием между пакетами было довольно трудно, тем более, что время исчислялось минутами. Однако было даже шампанское, подаренное мне на Новый год в Дурбане. Бутылка счастливо окружила Африку, выдержав штормы у двух мысов. Лучшего случая и более подходящей компании распить ее я не могла себе представить, хотя вино было теплым и пенилось не в хрустальных бокалах. Муж вместе с инспектором паном Самодинским проверил яхту и оборудование. Хорошо, что комиссия не вынесла мне выговор по поводу беспорядка на яхте, вероятно, из-за недостатка времени. Как раз настала пора ехать в аэропорт. На этот раз мы прощались более оптимистично — только до Лас-Пальмаса. Пустяк по сравнению с целым светом.

Для туристских удовольствий я смогла выделить в Кейптауне всего одно воскресенье. Меня повозили по окрестностям, показали центр старинного университета. Всюду было необыкновенно красиво, но мой мозг сверлила одна мысль: француженка Брижит Удри. Она также плыла вокруг света и тоже хотела, как Найоми Джеймс, опередить «Мазурку». Правда, действия Брижит не были столь таинственны, как у Найоми, но плыла она отлично и умно, так что пренебрегать ее умением и возможностями было нельзя. Яхта у нее была чуть больше «Мазурки». От коллеги по клубу я узнала, что 1 февраля Брижит вышла с Таити с намерением обойти мыс Горн — сама написала об этом в письме. Если затем она дойдет до острова Св. Елены, на котором уже была по пути в Кейптаун, то ее «кругосветка» будет закончена. Нам осталось преодолеть одинаковое расстояние, но француженка могла рассчитывать все время на сильные ветры. Для меня же полной неизвестностью являлся экваториальный пояс: если попаду в штиль, то могу потерять неделю и больше. Поэтому только немедленный выход из Кейптауна оставлял мне шанс на победу. И вместо еще одной воскресной прогулки я сделала заявку на досмотр. Яхта была в порядке, запасов воды и продовольствия приготовлено на три месяца.

5 февраля рано утром я была готова к выходу. Экипажи «Бетти Дж.», «Винчиллы» и другие вытолкнули «Мазурку» из рядов яхт, стоявших между плавучими причалами. Кто-то позвонил в колокол, висящий перед клубным зданием: так прощались в клубе с каждой яхтой, уходившей в далекое океанское плавание. Под звон колокола я направилась к выходу. На краю волнолома кто-то еще бросил вслед яхте цветы. Они остались за кормой. Может, в Кейптауне соблюдают такой же обычай, как в Полинезии?

На рейде состоялось еще одно прощание. К якорному месту направлялся польский траулер «Гринваль». «Мазурку» проводили последние услышанные мной в южноафриканском порту слова: «Счастливого пути!» Гонка началась…

Южная Атлантика

Южная Атлантика — дружественный океан, — говорили мне многие яхтсмены. Еще в Маккае Джон и Хэзер заверяли, что плавание проходит здесь без капли воды на палубе. Опасения, что у меня не будет возможности проверить это, не возникло: мне предстояло плыть к экватору Из Кейптауна я вышла в штиль. В бухте Столовой крутился ветер, западный, слабый и переменный, на ночь вообще выключавшийся из работы. Курс пересекала масса судов. До рассвета были видны огни маяков на островках Дассенэйланд и Робсенэйланд, а также зарево над городом. Я хотела сперва отойти от берега, а затем целиться в остров Св. Елены. Только течение вежливо помогало мне принимать более северное направление.

Такая неопределенность продолжалась два дня. Потом ветер стал сворачивать к югу, стрелка барометра поползла вверх. И началось! На третьи сутки к вечеру разразился юго-восточный шторм, предсказанный радио Кейптауна. На палубе появились не капли — ушаты воды. «Мазурка» мчалась по океану под одним кливером. Быстро осталась у берегов судоходная трасса. Какое это было плавание! 140 миль в сутки, в нужном направлении, без дрейфа, при почти безоблачном небе. Если бы только температура была повыше, особенно ночью.

Через два дня антициклон кончил качать холодный воздух из Антарктиды в сторону экватора. Ветер ослаб, но держался ближе к южному направлению. Я достигла 31° южной широты, можно было считать, что это уже летний край пассата. Внимательно искала на небе знакомые белые барашки — симпатичных спутников приличной погоды. От 30° плавание, действительно, стало спокойным. В соответствии с прогнозом Атлантика держалась спокойно. Теперь на палубу не попадало ни капли воды. Тяжелую геную можно было заменить «малышкой». Нельзя было заменить лишь толстую штормовку: хотя противоводная защита мне уже не требовалась, но она служила пока дубленкой. Погода менялась, однако самым благоприятным образом. Ветер колебался от юго-западного до юго-восточного. Небо редко было полностью покрыто тучами. С повышением давления ветер усиливался до четырех баллов и держался около полутора суток. Затем давление чуть упало, ветер тоже ослаб до трех баллов. Рост давления вызывал легкое похолодание, снижение — приятно повышало температуру воздуха. Океан при такой погоде разбалтывался не сильно.

На 25° пассат посерьезнел и стал стабильным. По-прежнему был чувствителен к колебаниям давления, но дул на балл сильнее. Увеличились суточные пробеги — ежедневно «Каурка» преодолевала по сто с лишним миль на пути к дому.

Единственно, что меня огорчало, был именно дом. Плылось мне великолепно, погода была отличная, на яхте все действовало безупречно, а я никому не могла этим похвастаться. Каждый вечер в установленное время настраивала приемник на частоту Гдыни-Радио — и ничего. Вместо знакомого вызова в эфире творилось что-то странное. Начиналось с «пири-пири», затем шел длинный разговор на совершенно неизвестном мне языке — иногда диалог, чаще монолог. Время от времени слышалась торжественная мелодия: Нередко речь прерывалась собачьим лаем. Я не знала, что это за станция, но, во всяком случае, экзотическое «пири-пири» было очень сильным — заглушало весь мир и Гдыню-Радио также.