Ключ от Дерева - Сергей Челяев

На столе лежала большая краюха серого хлеба. Мальчик отрезал от нее большие ломти и важно, степенно их ел, медленно и тщательно жуя. Ян присел напротив на лавку и дружески улыбнулся мальчику. Мальчик отрезал очередной кусок и предложил его Коростелю. Ян покачал головой, тогда мальчик еле уловимо пожал худенькими плечами и стал есть его сам. Коростель вспомнил, что на печи он только что видел ту миску, которая лежала у мальчика за ужином. Она по-прежнему была полна медовых лепешек, но лакомство было не тронуто.

– Ты кто? – спросил мальчик, жуя хлеб и запивая его водой из большой глиняной кружки. В ней была маленькая ложечка, она-то и звякала о край, когда мальчик отпивал воды. Он и жевал серьезно, задумчиво, словно машинально выполнял некую важную работу, ни на секунду об этом не забывая.

– Меня зовут Ян, – ответил Коростель, внимательно глядя на мальчика, не понимая смысл этого простого действа.

– А-а, – понимающе протянул его собеседник и тут же откусил очередной кусок ноздреватого хлеба.

– Ты голоден? – спросил Ян только для того, чтобы хоть что-нибудь сказать. Рот мальчика был набит, и он только отрицательно помотал головой, продолжая жевать.

– Зачем тогда ты ешь хлеб? – улыбнулся Коростель. – Есть гораздо более вкусные вещи. Хочешь, я принесу тебе лепешек? Они медовые, сладкие…

Мальчик снова покачал головой и отпил воды, слегка подавившись. Хлеб был мягкий, недавней выпечки.

– Слушай, у меня в котомке есть заячья ножка, вяленая, закопченная, как говорят охотники, с дымком. Хочешь угощу?

На секунду мальчик заинтересовался, но интерес его, как оказалось, был другого рода.

– Ты охотник?

– Нет, – ответил Ян. – Я живу в лесу, недалеко от реки, только эта река течет… в другом месте.

– А сюда ты лесом пришел? – гнул свое маленький хлебоед.

– И лесом тоже, – сказал Коростель, не понимая, чего мальчик от него хочет.

– А заячьего хлеба у тебя нет, случаем? – спросил мальчик.

– А разве зайцы хлеб пекут? – в свою очередь спросил Ян и тут же вспомнил гневную тираду Снегиря по поводу подобной манеры вести разговор.

– Пекут, – убежденно заявил мальчик, на мгновение перестав жевать.

– Это кто ж тебе такое сказал? – усмехнулся Коростель.

– Мотеюнас сказал, отец, – солидным басом ответил его собеседник. – Он мне иногда с охоты приносил хлеб, когда я не озорничал и мать слушался. Говорил, зайцы кланяться велели и хлеба передавали.

– И чем же этот хлеб такой особенный? – поинтересовался Ян. Он уже догадался о подлинном происхождении «заячьего» хлеба.

– Заячий, – мечтательно произнес мальчик, давая понять, что именно этим словом все сказано. Однако тут же прибавил: – Вкус у него особенный… лесной такой. По виду-то больно не отличается, такой же, как у матери. Но мать всегда большие караваи печет, а у зайцев только горбушки всегда бывают. Зато вкусные – мочи нет, я их всегда съедаю до последней крошечки.

Мальчик помолчал, потом для полной уверенности все же спросил на всякий случай:

– Так нет хлеба-то?

– Нет, брат, заячьего нет, – развел руками Ян и запоздало посетовал, что не надо было ему про заячью ножку упоминать, а тем более есть предлагать, раз он так их любит и хлеба от них ждет.

– Понятно, – ответствовал мальчик, взял очередной ломоть, внимательно рассмотрел его и откусил большими передними зубами, как маленький серый заяц.

– Так ты потому так хлеб любишь, что он на заячий похож? – улыбнулся Ян.

– Нет, не только, – важно ответил мальчик. – Хлеб – он полезный. Его надо есть побольше, иначе…

Он замялся на мгновение и, коротко взглянув на Коростеля, дескать, стоит ли делиться с ним тайной, тут же откусил ноздреватую корку очередного ломтя.

– Иначе – что? – спросил Коростель, всем своим видом демонстрируя живейший интерес к тайне мальчика.

– Иначе умрешь, – спокойно и буднично закончил тот. Слово было столь неожиданно, что Ян даже растерялся – что-то ворохнулось в душе, в памяти древним преданием.

– Кто это тебе сказал такую ерунду? – справившись с собой, подчеркнуто весело рассмеялся Ян.

– И вовсе это не ерунда, – возразил маленький философ. – Если хлеб не есть совсем, будешь становиться тоненьким-тоненьким, как тростинка, слабым и… – он на секунду замер, видимо, припоминая чьи-то слова, – и немощным, вот. Так побудешь немного, высохнешь как шкилет и помрешь. Поэтому я теперь хлеб ем, не то что раньше. Прежде-то я его не больно любил, а теперь вот понял.

– Чушь какая-то, – пробормотал Ян. – Хлеб, конечно, полезная вещь, не спорю, но и без него можно обойтись, есть много вкусностей похлеще. Кто это тебе голову задурил?

– Вовсе даже и не задурил, – ответил мальчик, обиженно шмыгнув носом. – Это мне дед сказал.

– Шляются тут у вас, наверное, всякие бродяги, учат вас, мальцов, всяким глупостям. Поменьше слушай всяких юродивых, вот дольше и проживешь, – посоветовал Ян, который, не найдя больше в доме родственников Мотеюнаса, по-своему понял слово «дед».

– Никто у нас тут не шляется, кроме ночных, – упрямо сказал мальчик. – А дед – мой родной, он материн отец.

– Родной? – переспросил Ян. – А, ну понятно.

Он на ходу перестроился и снова пошел в атаку, опираясь на извечное преимущество взрослого над ребенком.

– Я с твоим дедушкой утром поговорю. Он с вами живет, на хуторе?

Мальчик покачал головой, во все глаза глядя на Яна.

– Если недалеко, можем сходить вместе. Ты проводишь меня к нему? Мы вместе поговорим, и ты поймешь, что просто неправильно понял его. Договорились?

– Дядя, – тихо сказал мальчик, и Ян вздрогнул. – Я не могу тебя к нему отвести. Дедушка помер.

Ян неожиданно для себя потянулся за хлебом и, взяв ломоть, откусил большой кусок кисловатого серого мякиша. Мальчик одобрительно посмотрел на Коростеля и последовал его примеру. Так в молчании они съели по куску, и мальчик рассказал Коростелю, как умирал его старый дед.

Дед долго болел, и когда пришел срок умирать, он тяжело мучился, дух никак не мог покинуть исстрадавшееся тело. Все это происходило на глазах у мальчика, все, вплоть до последнего вздоха некогда веселого, а потом постоянно стонущего, дурно пахнущего непонятного существа с ввалившимися щеками и заостренным носом. Дед изредка приходил в сознание и тогда пытался разговаривать с внуком, торопясь дать ему последний жизненный совет или наставление. Чаще всего это случалось посреди ночи, и мальчик надолго запомнил тихий шелестящий голос, переходящий в свистящий шепот, прерываемый натужным кашлем. Умирающий рассказывал мальчику о своей жизни, о том, как он сам был мальчиком, о его родителях. Мальчик услышал от деда много вещей о жизни, часть которых казалась ему странными, часть – поучительными, что-то – просто горячечным бредом или нелепицей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});