Джентльмены-мошенники (сборник) - Эрнест Хорнунг

Ну и я тоже угостился из его портсигара, ибо устраивать Раффлсу истерики бесполезно, а его поразительное заявление как-никак заслуживало внимания.

– Конечно, – продолжал я, – если вы действительно все провернули самостоятельно, я последний, кто станет критиковать ваши методы – учитывая результат. Вы мало того что обвели вокруг пальца противников, которые были не только сильнее вас, но и любым способом пытались вас одолеть, – вы сделали так, что теперь они же еще перед вами и виноваты и будут есть у вас из рук до конца своих дней. Но не просите, чтобы я поверил, будто вы устроили все это в одиночку! Клянусь святым Георгием, – воскликнул я в неожиданном приливе энтузиазма, – мне все равно, как и с чьей помощью вы это сделали. Это превосходит все, что вы когда-либо совершили!

Никогда еще я не видел Раффлса таким сияющим, таким довольным миром и самим собой, даже близким к тому наивному восторгу, какой обычно оставался на мою долю.

– Тогда вы узнаете обо всем в подробностях, Банни, только выполните прежде одну мою просьбу.

– Все, что угодно, старина!

– Выключите, пожалуйста, свет.

– Весь?

– Желательно весь.

– Пожалуйста.

– Теперь подойдите к заднему окну и поднимите шторы.

– И что?

– Я иду к вам. Прекрасно! Никогда не удавалось взглянуть в такое позднее время. Во всем доме светится только одно окно!

Прижавшись щекой к стеклу, он показал куда-то вниз и наискосок – на маленький квадратик света над длинным рядом конюшен, похожий на желтый изразец. Но мне пришлось открыть окно и высунуться, чтобы его рассмотреть.

– Уж не хотите ли вы сказать, что это Торнаби-хаус? – Я не был знаком с видом, открывающимся из моего заднего окна.

– Ну разумеется, простофиля! Посмотрите в бинокль. Очень полезная вещь.

Но прежде чем я успел навести резкость, другая пелена упала с моих глаз. Теперь я понял, почему так часто видел Раффлса последние несколько недель, почему он всегда приходил в семь-восемь вечера и стоял у этого самого окна с этим самым биноклем. Теперь и я видел все четко. Единственное освещенное окно, на которое показал Раффлс, стремительно увеличилось перед моими глазами. Я не мог разглядеть всю комнату, но тени тех, кто там находился, отчетливо выделялись сквозь опущенные занавески. Мне даже показалось, что черные нити веревочной лестницы до сих пор качаются на фоне освещенного квадрата. Это было то самое окно, в которое влез бесстрашный Паррингтон, спустившись с верхнего этажа.

– Вот именно! – подтвердил Раффлс в ответ на мое восклицание. – И за этим окном я наблюдал последние несколько недель. При дневном свете на этой стороне здания можно рассмотреть все помещения, расположенные выше первого этажа; к моему счастью, одним из них оказалась комната, в которой хозяин дома облачается во все свое ночное великолепие. Это было нетрудно обнаружить, наблюдая в нужное время. Однажды утром я следил, как он бреется, пока вы еще спали! По вечерам за его спиной стоит камердинер, чтобы разложить вещи по местам, – в нем-то все и дело. Мне осталось только разузнать кое-что об этом парне и послать ему любовную записку с приглашением на свидание у дома в восемь вечера. Разумеется, он сказал, что в это время был на своем месте; я это предвидел и выполнил работу бедного малого до того, как заняться своей собственной. Я сложил и убрал все вещи и только потом позволил себе устроить разгром.

– Удивляюсь, как вам хватило времени!

– Это заняло у меня одну лишнюю минуту, и соответственно я перевел часы ровно на пятнадцать минут вперед. Кстати, я действительно так и сделал – разумеется, в расчете на то, что они найдут часы. Это старый трюк – остановить часы и изменить время, но согласитесь, все выглядело так, будто часы завернули, чтобы унести. Таким образом, налицо было множество первосортных улик, указывающих на то, что ограбление произошло во время нашего застолья. На самом деле, стоило лорду Торнаби покинуть гардеробную, как ровно через минуту за ним последовал камердинер, а еще через минуту туда проник я.

– Через окно?

– Естественно. Я ждал внизу в саду. Знаете, за удовольствие иметь сад в городе надо платить – и не только в прямом смысле. Вы, конечно, видели стену и эту забавную старую заднюю дверь? Замок никуда не годился.

– Но как же окно? Оно ведь на втором этаже?

Раффлс взял в руки трость, которую положил рядом со своим пальто. Это была толстая бамбуковая палка с полированной ручкой. Открутив набалдашник, Раффлс вытряс из трости несколько отрезков бамбука, которые можно было последовательно соединять в шест наподобие складной удочки (из которой они и были сделаны). Вслед за этим он достал двурогий стальной крюк и быстро прикрутил его к верхнему концу шеста; затем расстегнул три пуговицы жилета, и я увидел, что вокруг его талии несколько раз обмотана веревка из манильской пеньки с расположенными на ней через равные промежутки петлями.

– Нужно ли продолжать дальше? – спросил Раффлс, размотав веревку. – К одному концу крюка крепится веревка, другим концом при помощи шеста вы цепляете его за какой-нибудь предмет, а затем оставляете шест свободно висеть, пока карабкаетесь по веревке. Конечно, вы должны знать, что у вас будет за что зацепиться, но если у хозяина дома в гардеробной стоит ванна – это то, что нужно. Все трубы находятся снаружи и крепятся к стене как раз там, где надо. Как видите, я провел и дневную разведку вдобавок к множеству ночных; не стоило полагаться на случай, создавая веревочную лестницу.

– То есть вы специально ее придумали?

– Мой дорогой Банни, – сказал Раффлс, наматывая веревку обратно, – я никогда не увлекался веревочными лестницами, но я всегда говорил, что если мне когда-нибудь придется ею воспользоваться, то это должна быть лучшая лестница из всех когда-либо созданных. А эта может еще пригодиться.

– Но сколько времени у вас занял подъем?

– От матери-земли и обратно? Сегодня вечером – около пяти минут, одну из которых я потратил, чтобы выполнить чужую работу.

– Что! – воскликнул я. – Вы хотите сказать, что поднялись по лестнице и спустились обратно, влезли и вылезли из окна, взломали ящик и жестяную коробку, вставили в двери клинья, убрались оттуда с мантией пэра и так далее – всего за пять минут?

– Я этого не говорил. Более того, я этого и не делал.

– Тогда что вы имели в виду и что же вы сделали?

– Я выполнил работу в два приема, Банни! Вчера под покровом ночи я провел генеральную репетицию и именно тогда унес мантию. Наш благородный друг все это время храпел за дверью, но мое предприятие тем не менее достойно занять высокое место среди моих скромных подвигов, поскольку я не только взял то, что хотел, но, как хороший мальчик, за собой прибрал и оставил комнату точно в таком же виде, как нашел. Это заняло намного больше времени. А сегодня мне оставалось только устроить небольшой беспорядок, устранить кое-какие огрехи и оставить очевидные свидетельства того, что это старье стащили сегодня. Если вы задумаетесь, именно это и нужно было сделать, или, как сказали бы ваши друзья-писатели, quod erat faciendum[65]. Я не только доказал нашим дорогим криминологам, что это не моих рук дело, но также убедил их в том, что существует другой человек, способный это сделать – и сделавший, которого они, как последние ослы, перепутали со мной.

Вы можете подумать, что я внимал Раффлсу в немом и восторженном изумлении. Но я давно уже ничему не удивлялся. Если бы сейчас он сказал мне, что ограбил Государственный банк Англии или Тауэр, я бы ни на секунду не усомнился. Я был готов отправиться с ним в Олбани и найти регалии пэра, спрятанные у Раффлса под кроватью. Я даже взялся за пальто, когда Раффлс надевал свое. Но он и слышать не хотел о том, чтобы я его сопровождал.

– Нет, дорогой Банни, я по горло сыт треволнениями и хочу спать. Можете мне не верить – допускаю, что кажусь вам дьяволом во плоти, – но эти пять минут, которыми вы так восхищаетесь, были чересчур напряженными даже для меня. Обед должен был начаться без четверти восемь – признаюсь, я отводил себе вдвое больше времени, чем получилось на самом деле. Но первый гость прибыл только без двенадцати восемь, поэтому наш хозяин не торопился. Мне не хотелось приходить последним, поэтому я появился в гостиной без пяти восемь. Но теперь, когда все позади, это уже не имеет значения.

И это было последнее, что он сказал, после чего кивнул и пошел своей дорогой. Что ж, и я больше ничего не добавлю, потому что не нужно быть ни криминологом, ни тем более членом клуба криминологов, чтобы помнить, что Раффлс сделал с мантией и короной достопочтенного графа Торнаби, кавалера ордена Подвязки. Он поступил именно так, как ожидали джентльмены, с которыми он встретился в тот день, и совершил это в той самой характерной для него манере, которая помогла наверняка избавить их от остатков подозрений, будто он – это и есть он. По очевидным причинам пришлось избегать каких-либо адресов и наклеек, а уж о “Картер Патерсон”[66] и речи быть не могло. Раффлс просто поместил “старое барахло” в камеру хранения на вокзале Черинг-Кросс и послал лорду Торнаби квитанцию.