Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно - Роберт Грейвз

— Это правда, — сказала Аталанта. — Это — дар богини Артемиды.

— Медея приписывает его Бримо, — сказал Аргей, — но, возможно, есть и другие имена для той же ипостаси Невыразимой. Медея — самая искусная целительница и колдунья во всем царстве.

Ясон задумчиво погладил свою короткую мягкую бородку.

— Она явно самая подходящая женщина для нашей цели, — сказал он. — Что касается меня, я ведьм не боюсь. Кентавр Хирон научил меня надежному заклинанию против них. Вы говорите, она красива и не очень стара, хотя она — ваша тетка. Но то, что красиво для колха, может и оказаться некрасиво для грека. Надеюсь, волосы у нее не черные и курчавые, ступни не плоские, а голени не вывороченные, как у вашего брата Меланиона? Никогда не мог бы себя заставить поцеловать такую женщину.

— О, нет! — ответил Меланион, усмехаясь. — Ее мать была белая таврийка, а не колхийка. У Медеи округлый подбородок, золотые локоны (наподобие тех, которыми славилась девушкой Кирка, они золотые, как горная лаванда), чувственные губы, глаза цвета янтаря, немного горбатый нос и самые изящные в Колхиде лодыжки. И ей около двадцати четырех лет.

— Это хорошо, — сказал Ясон. — Я всегда предпочитал зрелых женщин девчонкам. А теперь, товарищи, спать. Желаю всем увидеть хорошие сны. Наша спутница Аталанта указала нам тропу, которой надо держаться.

Но прежде, чем он уснул, он тихо спросил Меланиона:

— Из чего состоит колхидское наследство Медеи? Она — сонаследница трона вместе со своим братом?

— Нет, — отвечал тот, — она наследует только третью часть сокровищ своего отца. Царство, которое дано Ээту в награду за его услуги колхам, наследуется только по мужской линии, за исключением Восточных земель, которые прилегают к Албанскому царству. Эти пустынные земли достались деду в результате женитьбы на нашей колхидской бабушке Ипсии, и по его смерти перейдут по женской линии к нашей сестре Нэере.

Ясон сказал:

— В самом деле? Тогда Апсирт должен быть доволен сделкой, которую с ней заключил. Ибо Эпира для него ничто, а третья часть сокровищ, которые скопил Ээт, должна равняться сумме, достаточной, чтобы купить пол-Греции.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Царь Ээт принимает аргонавтов

В ту ночь царь Ээт не мог уснуть, как ни пытался. Мало того, что Священные Кони Солнца несколько дней отказывались от пищи и на них не действовало слабительное, которое им давали, как положено, Конюшенные Жрецы, он глубоко задумался о дурном предзнаменовании, которое наблюдал в храме Лунной Богини в тот вечер. За двенадцать месяцев до того один из храмовых рабов, обязанностью которого было снабжать рыбой священных черных кошек Богини, внезапно сошел с ума — хотя до того никаких признаков утраты разума за ним не замечалось — и умчался в лес, вопя по-кошачьи и выкрикивая что-то в экстазе на непонятном языке. Главная Жрица отправилась его искать, заковала в священные оковы и возвела на год в царское достоинство. На ежегодных жертвоприношениях Богине принесли в жертву и этого раба вместе с другими жертвами, пронзив ему сердце копьем с обсидиановым наконечником; и стали смотреть, как он упадет, чтобы увидеть предзнаменование грядущих событий. Но вместо того, чтобы упасть вперед, что означало бы победу, или назад, что предвещало бы поражение, или поникнуть, что было бы знаком мира — вместо всего этого жертва почему-то трижды повернулась налево и умерла, скорчившись, прижав ладони к животу — знак, коего доселе никогда не видели, повергший всех присутствовавших в ужас.

Четыре мудрых государственных советника напомнили Ээту, что это может обозначать не какое-либо бедствие для Колхиды, а всего лишь какие-то перемены в делах Богини — возможно, возвращение к более древнему и простому обряду, однако не так-то легко им было его разуверить. Он бродил по своему дворцу, выстроенному из массивных отполированных камней, переходил бесцельно из комнаты в комнату, так ведет себя домашняя собака, которая заболела бешенством, прежде чем безумие покроет наконец пеной ее губы и заставит ее щелкая зубами с воем бегать по улицам. Незадолго до рассвета он устало рухнул на ложе во внутреннем покое, недалеко от длинного базальтового цоколя, на котором стояли бронзовые быки, и там ему привиделся какой-то очень тяжелый сон. Сперва он увидел, как сияющая звезда медленно падает на колени его дочери Медеи, которая поспешно побежала к реке Фасис и бросила туда звезду, и воды понесли ее прочь, в Черное море. Эта часть сна его не обеспокоила, но дальше он увидел, будто бронзовых быков грубо запрягли в выкрашенное в красный цвет деревянное ярмо и заставили их вспахать поле. Они негодующе извергали пламя ноздрями и ртами, но молодой пахарь насмешливо кричал: «Ваше пламя не может меня опалить! Медея смазала меня каспийской мазью!»

Он говорил по-гречески. Ээт не мог разглядеть его лицо или даже волосы, ибо пахарь был закутан в темный плащ, он вел быков через поле, погоняя дротиком, божественная рука сеяла змеиные зубы в искривленные борозды позади него, и там, где они упали, взошли и выросли в полный рост вооруженные воины. По их шлемам Ээт узнал в них жрецов таврического Бога Войны, в честь которого создали бронзовых быков. Вдруг пахарь бросил камень в одного из них и поразил его в лоб, тогда они стали набрасываться друг на друга, пока все не полегли мертвыми. При этом дух героя Прометея зарыдал вслух отчаянным криком ночной птицы, и эхом откликнулась глубокая долина Эа.

Ээт пробудился в холодном поту. Спотыкаясь, он побрел в спальню Медеи и разбудил ее, чтобы рассказать свой сон, запретив ей открывать его хотя бы одной живой душе, и попросил ее объяснить ему, что он может предвещать.

Она ответила ему:

— Отец, я не могу сказать сколько-нибудь уверенно. Думаю, что ты, вероятно, так или иначе оскорбил Птицеглавую Мать. Умилостиви ее богатыми дарами, и, наверное, она сообщит тебе во сне или видении, в чем ты ошибся и как можешь избежать последствий своей ошибки.

Ээт нахмурился. Царь Колхиды, он всегда был в затруднительном положении из-за религиозного соперничества и разногласий среди своего народа. Его приближенные почитали египетских богов, так как происходили от воинов фараона Сесостриса, которые потерпели поражение в нелепой войне с готами; но ни одного жреца не оказалось в разбитых войсках, которые нашли убежище в долине Фасиса и поселились в Эа, поэтому их культ не был признан. Когда Ээт впервые явился в Колхиду, как купец-авантюрист, там вовсю кипела религиозная война между египтянами и их соседями — аборигенами, которые почитали Кавказскую Богиню и Митру, ее светловолосое Солнечное Дитя. Он добился перемирия и предложил уладить их религиозные разногласия. Он предъявил аборигенам свои светлые волосы и глаза цвета янтаря, как доказательство того, что он — жрец Солнца, а египтян удовлетворило его объяснение некоторых из египетских же религиозных обрядов, так как отличался более глубокими познаниями в мемфисской теологии, чем они сами. Они слушали его еще более внимательно, потому что пророчествующая челюстная кость Прометея, которую он с собой привез, уже изрекла несколько правдивых и полезных предсказаний. Добившись от них согласия считаться с решениями Прометея, Ээт реформировал религию Колхиды так, что новая вера просветила и, большей частью, удовлетворила оба народа; ибо кость Прометея провозгласила тождество Кавказской Богини с Египетской Птицеглавой Богиней Исидой. В благодарность за это знать предложила ему занять престол и поклялась в вечной верности ему и его дому. Каждый народ должен был пойти на частичные уступки другому; аборигены, которые жили в горах, переняли у египтян обряд обрезания и почитание ибиса; колхи, возделывавшие землю в речной долине, приняли обычай погребения на деревьях и почитание белых коней Митры, ежегодного дара ему от Матери.

И все же Ээт чувствовал, что ступает по кочкам зыбкой трясины, которая в любой момент может его поглотить. И вот он сказал Медее;

— Когда, чтобы уберечь эту страну от вторжения скифов, я заключил союз с твоим дедом, царем тавров, перед которыми скифы благоговеют, я был, как ты знаешь, обязан в знак добрых намерений предложить их военному богу пристанище в Эа. Я сделал это неохотно, хорошо понимая, что Мать этого бога не любит, ибо он дик и до крайности жесток. Подобным же образом мой союз с мосхами, земля которых, как ты должна согласиться, — необходимый передовой пост против безумных амазонок, вынудила меня пойти на другие религиозные нововведения, которые могли вызвать ее неудовольствие. Но что еще я мог сделать? И пусть никакой невежда не завидует моей власти, мой престол — не более удобное сиденье, чем терновый куст, прикрытый покрывалом из золотой парчи.

— Я ни в малейшей степени тебя не корю, дорогой отец, — отвечала Медея, которая, как жрица Прометея и Бримо, сочувствовала ему. — И все же постарайся умилостивить Богиню и держи глаза и уши открытыми на случай знака от нее, который не заставит себя ждать. Я не думаю, что Богиня оскорблена твоим союзом с мосхами, но ты узнаешь, когда она подаст знак, оскорбил ли ты ее сына Митру, который умертвил Быка Тьмы, поставив таврических быков у себя во дворце, или сама Богиня гневается за то, что ты допустил жрецов-тавров в переднюю часть прометеевой ограды. Я признаю, что пойти на эти уступки заставила тебя необходимость, что совершены они много лет назад и что ты в то же время наипочтительнейше задабривал Богиню; и все же нынче — первый год, когда ты, уступив уговорам моего дяди тавра Перса, осмелился то ли посещать празднества в честь бога войны, то ли надеть на быков гирлянды из цветов Колхиды. Тебе бы следовало проявить мудрость и сразу же посовещаться с Богиней. Возможно, она обещает тебе, что если ты пойдешь на то, чтобы оскорбить народ моей матери, изгнав жрецов или удалив быков, или — и то и другое, к тебе придет помощь из греческой земли.