Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник) - Юрий Валин

— Кисленькое. Катерина, а ты награды имеешь?

— Нет. Ранение имею. Благодарность от командования. Да, еще денежную премию получала.

— Тоже неплохо, — заметил Михалыч. — Я чего спрашиваю, вот у меня дома трое огольцов, сгину я теперь, ни похоронка не придет, ни пособие не дадут. Даже весточки, что я медальку сраную получил, и той не останется. Вроде и не было меня вовсе.

— Это ты брось. Лейтенант выйдет к своим, доложит, что ты добровольно отход остался прикрывать. Официально о тебе достоверно известно будет. Что да где, родные узнают. Лейтенант мне обещал. Да он сам не дурак, сообразит, что сказать.

— Когда они выйдут? Да и выйдут ли?

— Перестань. Лейтенант — парень упрямый. Тот рыжий, с автоматом, ловкий малый, в горах живо освоится. Остальные тоже ничего. Про Жорку и не говорю, одесситы, что то дерьмо, ни в воде не тонут, ни в огне не горят. Прорвутся.

Михалыч хмыкнул:

— И чего я тебе, девке, верю? Ты, Катерина, давно людьми командовать приноровилась?

— Да пришлось как-то, — пробормотала девушка, продувая затвор «СВТ». — Я, Михалыч, как-то целым замком руководила. С подсобными хозяйствами и прочей ерундой. Считай, обязанности председателя колхоза выполняла.

— Надо же, — удивился боец, аккуратно откладывая на узкий подоконник огрызок. — Видно, талант у тебя. Ну, пора, что ли?

— Сейчас достойную мишень выберем. Я ближе к откосу ударю, а ты цель высмотри у того поваленного столба. Пускай, суки, посуетятся…

На стене тикают часы. Гирька почти сползла до пола, давно хозяева домика ушли. Кровать без снятой подушки выглядит особенно жалкой. Пыльное стекло уже выставлено, в окно рвется горячий, пахнущий горьковатыми травами и пылью крымский воздух. Солнце склонилось, вечерняя дорога стала четче, видны лица, поскрипывают-постукивают колеса, пылят сапоги. Копается под приподнятым капотом полугусеничного монстра водитель.

Верхние патроны в обойме «СВТ» зажигательные. Всего три штуки (дефицитная вещь), но сейчас можно их потратить с умом.

Все вроде сделано — лейтенант со своими наверняка уже на исходной. Немецкую финку на память ему отдала, полевые сумки с дурацкими артиллерийскими схемами и таблицами уговорила закопать за пустым курятником. Жору насчет фасонистой тельняшки предупредила — фрицам попадется, шлепнут моментально (моряков здешний вермахт ненавидит больше, чем комиссаров). Насчет татар еще раз напомнила. Пусть за националистку упертую считают, но, возможно, не попадутся. Вот Михалыч… Здесь ничего не сделаешь. Может, и уцелеет, если из дома выползет.

Михалыча девушка не видит, он в соседней комнатушке. Но стоило сказать: «Поехали!», отзывается щелчком затвора.

— С богом, Катя! — в голосе облегчение.

Есть крепкие мужики в деревне Залучье Тверской губернии.

Первую зажигательную Катя тратит на офицера, восседающего на облучке перекошенного фургона. Румын хоть, зато целый капитан…

…Исправно щелкает «СВТ». Катятся гильзы…

На дороге воцаряется бедлам. Пальба, пыль, тоненько вопит раненый, ржут лошади.

Что, выпендросы долбаные, баварско-дунайские, — засечь кишка тонка?

…Засекли, когда «СВТ» доглатывала вторую обойму. Катя свалила шустрого штабсфейерверкера[60] и пригнулась, набивая магазин. Несмотря на ветхость домика, стены из мягкого ракушечника пули не пробивали. Изредка вжикало над головой, сыпалась старая штукатурка. Взводя затвор, девушка крикнула:

— Хорош, Михалыч, корячься быстрее во двор. Подстрелят…

Не ответил, но винтовка за стеной вроде щелкнула. Не разобрать — от дороги теперь захлебывались автоматы, треска много, но пули в основном по крыше лупят. Катя перекатилась ко второму окошку, задела этажерку, на голову свалилась темная старинная фотография. Ой, прости неведомый бородатый дяденька.

— …На, сука!!! — Автоматчик, что залег в кювете, ткнулся мордой в землю. Машину Катя все-таки подожгла, — немцы отползали под защиту дыма. Какой-то хорек залег за дергающейся на земле лошадью, садил из карабина в белый свет как в копеечку. Что, шнырь вагинальный, страшно тебе?!

Ой — свистнуло над самой макушкой. Хрен высунешься. Часы на стене полурассыпались, подбитая пулей кукушка свесилась на пружине, попыталась жалобно «кукукнуть» сквозь грохот выстрелов.

…Раненого Катя подобрать не дала, подстрелила обоих спасателей. Не хер ему было гранатами швыряться — все равно ведь не докинул. Геройство свое для защиты дойчлянда приберегите, ублюдки. Если, бля, из Крыма посчастливится убраться…

…Пальцы дрожали, патроны в горловину никак не желали лезть. Еще обойма…

…Грохнуло так, что стены дрогнули. Взрывная волна вбила внутрь остатки рам, осыпала каменным крошевом и стеклом. Серьезно. Это что же за «дура» по бедной девушке метит? Чуть с первого снаряда не достали. Кажется, хватит судьбу испытывать. «СВТ» поспешно застучала, выпуская пули в сторону затянутой дымом дороги. Нате! Нате, сучьи дети!

Где-то вверху жутко свистнуло. Показалось, что весь дом разлетелся по камешку и поднялся в воздух. Катю бросило животом на этажерку, замысловатые тоненькие балясины беззвучно сложились. Уходи! Задняя стена дома с неторопливым, глухим треском завалилась. Клубы пыли заволокли срезанную под корень яблоню. Кашляя и волоча ненужную винтовку, Катя поползла к тому, что раньше было межкомнатной перегородкой.

— Михалыч, твою мать?!

Там была груда ракушечника. По двери ползли тусклые язычки пламени.

«Уходи немедленно!»

От страха свело живот. Свиста девушка не слышала, лишь предчувствие взвизгнуло: «Поздно!» Катя неповторимым усилием подсознания бросила себя в Прыжок. Мгновенно сгустилась звездная тьма Перехода. Нет, и на самом деле — поздно, сверкнул, кажется, прямо в мозгу, разрыв 50-мм снаряда. Дом с подбитой кукушкой перестал существовать…

II

Люминесцентный светильник на потолке не горел, и комнату наполнял падающий из окна серый, то ли утренний, то ли вечерний свет. Даже простыни в этом унылом сумраке казались серыми, мышиными, сиротско-приютскими. Собственно, какими им еще быть в госпитале?

Все-таки утро сейчас или вечер? Серая свинцовость за окном скорее напоминала ноябрь или декабрь, но уж совершенно не разгар лета. Мерзкая погода. Вдруг там, снаружи, уже действительно осень? Значит… значит, лечение затянулось? Разнесло тебе черепушку так, что столярным клеем склеивали, скобочками сшивали. Блин, как же голова болит.

Мысли ворочались вялые, хилые, дистрофические, словно их и впрямь с полу соскребли и обратно к своду черепа скобами пришпилили. Хотелось пить. На тумбочке стояла дурацкая маленькая чашка в бело-красный горох, но дотянуться до нее сил не было. Так, нужно собраться. В наших госпиталях запросто от жажды загнешься.

В палату заглянула толстая медсестра.

— Очнулась, что ль? Сейчас доктора кликну.

Подать кружку представительница самой милосердной профессии и не подумала. Катрин порядком обозлилась, — вот херня, уж и платят им сейчас прилично, а все морды будто у гестаповских ассистенток. Специально таких отбирают, чтобы военнослужащие в госпиталях не залеживались? Экое блядство!

Как обычно, злость заставила собраться с силами. Катрин рывком скинула ноги с койки, села, потянулась к кружке… Против ожидания, голова лопнуть не лопнула, только закружилась, но зато остальное тело повело себя весьма странно. На койке плоть, оказавшаяся неожиданно невесомой, не удержалась. Катрин мелкими шажками, раскачиваясь, засеменила по холодному полу. Из кружки, оказавшейся в руке, расплескалась вода. Чтобы не упасть, пришлось уцепиться за высокий просторный подоконник. Навалившись грудью на неровно выкрашенную белой масляной краской поверхность, Катрин с облегчением перевела дух. Вот, блин, балерина. По крайней мере парализовать тебя не парализовало. Уже успех.

За окном лежал снег. Темнели облезлые темно-красные корпуса. Это куда же тебя, сержант, сунули? Явно не госпиталь генштаба, к которому приписан отдел.

Катрин глотнула воды. Пересохший рот не сразу ощутил вкус. Катрин поморщилась и отставила кружку. Они что, из ведра для дезинфекции питьевую воду черпают? Хлорки процентов двадцать. Хоть бы какую-нибудь «Аква-минерале» больным ставили. Скупердяи.

«Аква-минерале»?

Катрин поняла, что ни о чем не думает. Не может. Стоит, прижавшись лбом и носом к холодному стеклу. Кончик носа ломило. Вот еще детство… Хотя приятно… Мысли-то куда уплывают? Ну да, контузия. Возможно, и затылку досталось? Хотя повязки нет…

Голова болит. Сотрясение мозга. Теперь можно дурочкой стать. В Лесную школу переведут. Мама…

Фу, дерьмо какое! Бред, должно быть, остаточные явления. Жара нет. Скорее уж наоборот, ноги ощутимо мерзнут. Кстати, неудобно на цыпочках стоять. Почему, блин, на цыпочках?