Никодимово озеро - Евгений Титаренко

— Алена… Ну глупая… Как же это ты?.. Алена…

Думал, ее задело ружейным выстрелом, но рана чуть выше запястья была ножевая, и порез, на счастье, оказался неглубоким, потому что, достань он вену — все было бы гораздо, гораздо хуже. Тайга и ночь стали еще неприветливее теперь, и, затягивая платком Аленину руку, Сергей настороженно вслушивался в тишину.

— Ну и горе, же ты, Алена!..

— Да! — упрекнула она. — Учил: захватывай руку так, поворачивайся… Это хорошо, когда ты щепку держишь. А когда на тебя по-взаправдашнему с ножом — никакие самбо. Я схватила его, а рука вывернулась немножко, и чиркнуло! Я тогда не поняла: горячо — и все. А то бы глаза выдрала без всякого самбо…

Она шла просекой, когда инстинкт подсказал ей, что впереди, на изгибе дороги, кто-то есть, и этот неведомый кто-то укрылся от нее в гуще кедровника, по левую сторону дороги. Она могла бы выждать на месте, могла повернуть назад, но тот же инстинкт заставил ее нырнуть под укрытие кедровника с противоположной стороны дороги — вправо. Она действовала, подчиняясь интуиции, и догадалась притаиться под развалистым кедром — не бежать напропалую, очертя голову. И снова неясное движение впереди, со стороны дороги подсказало ей, что человек ее ищет и что человек этот не Сергей. Потом были минуты, когда ничто не нарушало застоявшейся, медленной тишины. И все же она поняла вдруг, что неизвестный стоит прямо перед ней, в тени вереска, что он разглядывает ее в темноте и, может быть, в следующую секунду что-то должно случиться. Вот тогда, набрав полную грудь воздуха, она и закричала: «Сережа!» Все дальнейшее смешалось для нее, как и для Сергея. И словно не было промежутков между прыжком неизвестного к ее кедру и грохнувшим выстрелом, между ее криком и ответным: «Алена!», между тем, как она сообразила, что короткий, тусклый отблеск в руке неизвестного — это нож, и перехватив его руку, в машинальном, почти бессознательном развороте рванула ее на излом — к себе и вверх, как потеряла равновесие от удара в бок, под грудную клетку, но не сразу выпустила руку с ножом, падая и пиная кедами чье-то тело… Вот здесь, пожалуй, была некоторая пауза: между тем, как она, выпустив, потеряла своего противника и откатилась от него по траве, чтобы вскочить на ноги, и мгновением, когда грохнул выстрел.

Закончив перевязку, Сергей раскатал Аленин рукав и, пододвинув ближе к ногам ружье, сел рядом.

— Больно?

— Чуть-чуть, — сказала Алена. — Дергает.

— А бок?

Алена вздохнула для пробы.

— Ничего.

Сергей нагреб возле себя полную горсть хвои, протянул Алене.

— Приложим? Из нее бальзам добывают…

— Из яда тоже добывают, — сказала Алена. Но взяла щепотку из его руки и стала чиркать ею по тыльной стороне ладони.

Сергей вздохнул:

— Алена, Алена…

Она подождала, что он скажет еще, но Сергей замолчал. Тогда, понюхав сырую прошлогоднюю хвою, Алена снова стала водить ею по руке, как кисточкой, — взад-впёред сначала быстро, потом медленней.

Безмолвная, сонная тайга цепенела над ними, и равнодушно перемигивались в черной вышине звезды. Иногда они влекут к себе, а иногда бывает страшно тоскливо за тех, кому из этой глубины, возможно, приходится искать землю. У самых крон чернота неба кажется немного прозрачней. А может, это фосфоресцируют кедры.

— Днем не узнаешь?.. — спросил Сергей.

Алена покачала головой: «Нет…» Он и сам не узнал бы, на кого налетел и чье ружье теперь лежало у ног. Это мог оказаться любой из Костиной братии — хоть сам Костя, он даже не рассмотрел одежды.

Алена видела, как Сергей уходил из Южного, как нарочно замедлил шаг против дома Галины, и, когда он скрылся в кедровнике — она еще долго стояла возле калитки. Что-то в его поведении беспокоило ее, и в густеющих сумерках она вошла в дом предупредить женщин, что уходит. Сказала: на Кирасировку идет машина, подвезут почти к дому, Сергей там ждет… Мимо больницы и дома Галины предусмотрительно не пошла, а сделала круг, чтобы войти в кедровник с параллельной улицы, потом выбралась на дорогу и сначала шла по обочине, держась на всякий случай спасительной близости кедров, а через некоторое время — не потому, что успокоилась, а потому, что спешила — выбралась на уезженную дорогу и затопала по самой середине ее, пока не образумило странное ощущение, что впереди, на изгибе дорожной просеки, кто-то есть…

Они посидели еще немного.

Кедровник молчал, и можно было поверить, что на сотни метров кругом нет ни одного постороннего человека. Лес, неподвижный, сонный, дышал спокойно, легко, и от застоялого озерца пахло водорослями. Можно было не сомневаться, что опасность — надолго или ненадолго — миновала. Но именно теперь, когда улеглось возбуждение, самое время было осознать весь ужас произошедшего.

Опустив голову на грудь, Сергей тихонько замычал сквозь зубы. Хотя для разрядки было бы очень кстати взвыть. Алена испугалась.

— Чего ты, Сережка?

— Ничего, Алена… Просто так…

Она не поверила.

— У тебя тоже болит что-нибудь?

— Нет… Я из-за тебя.

Алена шевельнула плечами.

— Ну вот… Нашел из-за чего. На мне, как на собаке, заживает.

— Я не потому, Алена!.. — Сергей помедлил. — Рука заживет. А что бы я делал, если бы он тебя не по руке полоснул?

Алена подтянула коленки.

— Как будто ты виноват…

— Я, — сказал Сергей. — Но даже не это главное… Ведь я знаю тебя и мог бы догадаться, когда ты сказала «побуду», что очень уж легко согласилась… — Он помолчал минуту, другую и ни с того ни с сего добавил: — А кричала ты, между прочим, от души. У меня волосы встали дыбом.

Она тронула его за рукав.

— Не надо, Сережка… Мне и так страшно.

Стало будто темнее опять, и кедровник сомкнулся вокруг озерца.

* * *

Костер горел посреди лужайки. Они вышли на запах дыма, свернув круто вправо, еще дальше от дороги. За ивняком, по ту сторону лужайки, начинались камыши Никодимова озера. А влево по берегу его пряталась в кедровнике сонная Никодимовка. Огонек едва тлел, мерцая то там, то здесь на догорающих углях. Чья-то рука затеплила его, но рядом, на лужайке, никого не было. Костерок выглядел давно заброшенным и медленно умирал сам по себе. Затаясь на приличном расстоянии, Сергей и Алена долго наблюдали за ним. Но уверенность в том, что худой человек не станет разжигать огня, и близость Никодимовки преуменьшили их осторожность. Сергей ступил на лужайку. Алена, как тень, последовала рядом. Остановить ее Сергей не успел: одним движением развернулся от костра, вскинул ружье и едва удержал палец на спуске, когда из глубины кедровника, черного после светящихся углей, раздался голос:

— Поздно гуляешь, молодой… — Со стороны леса они были до глупого открыты, в то время как сами не могли даже ориентировочно угадать Гену, когда он потребовал: — Убери пушку.

Сергей взял ружье за спину.

Гена выдвинулся вперед, чтобы его стало видно.

— Искал меня? Или так набрел?.. Нам есть о чем потолковать.

Сергей выжидающе промолчал.

Ружье Гены висело за его спиной стволами вниз.

— Пусть девка отойдет, — потребовал Гена.

— Это девка понимающая… — сказал Сергей.

Алена посмотрела на него, тронула за руку и, отойдя в противоположный конец лужайки, остановилась под кедром. Именно там, в отблесках огня, она представляла отличную мишень. Помня собственную оплошность, Сергей мог теперь досадовать на нее сколько угодно.

— Развел для веселости, а может, не зря… — туманно объяснил Гена, подходя и усаживаясь возле костра. Совершенно обросший, с фиолетовыми отеками у глаз, он выглядел сейчас лет на двадцать старше самого себя. Сергей не присел, выжидая, и беспокойно куст за кустом оглядывал ивняк, деревья, откуда пришел Гена, и за Алениной спиной, где в пяти минутах ходьбы начиналась Никодимовка.

— В одиночку хоть костер… — все так же туманно разъяснил Гена. — Когда никого… — И, усевшись наконец как следует, внимательно посмотрел на Алену. — Говоришь, своя девка?.. — Досадливо кашлянул, отворачиваясь к огню. — Хочешь — так пусть подойдет.

Алена то ли слышала, то ли догадалась, о чем он, — подошла и, присев на корточки боком к огню, стала подбирать вокруг себя остатки сухого хвороста. Гена понаблюдал, как она разламывает его и крест-накрест кладет на угли. Предупредил:

— Сильно не распаляй… — И долго молчал потом.

Алена крошила хворост, Сергей ждал, а он смотрел, как разбегаются по тонким, сухим хворостинам голубоватые огоньки.

Потом глянул из-под соломенных полей на Сергея.

— Хочешь знать, кто дал твоему другу подножку?

— Ну… — невнятно проговорил Сергей, злясь почему-то на Алену.

— С той девкой… — Гена кивнул куда-то в сторону. — Что стояли вместе — давно знакомы?

— Два дня, — ответила за Сергея Алена. — Они сами подошли к нам.