Детектив и политика. Вып. 1 - Гийом Апполинер

На ошибках Кляйнегарта он кое-чему научился.

Он вернулся в личные апартаменты. Прошел по слабо освещенному коридору, мимо номера, в котором спал этот помешанный на англичанах полицейский.

28

Бринкман остановился в «Полярной звезде», небольшом пансионате, где стоимость номера вполне соответствовала его командировочным. Он проглотил две булочки с джемом, запил прозрачным жидковатым кофе и отправился в путь. Осенний день обещал быть чудесным, ясным, солнечным и безветренным. Врач Лембке практиковал в Кампене. Комната, где ожидали пациенты, была отделана под дуб, на обтянутых тканью стенах висели гравюры с изображением старинных кораблей.

Ему пришлось прождать с полчаса. Затем ассистентка на высоченных каблуках ввела его в кабинет.

— Чему могу быть полезен, господин комиссар? — спросил врач, бросив взгляд на служебное удостоверение Бринкмана.

— У меня несколько вопросов, касающихся одного из ваших пациентов, господин доктор. Речь идет о Генрихе Лембке.

— И что же такое натворил этот пожилой господин, так что бохумская полиция преследует его буквально по пятам?

Это прозвучало небрежно, однако от Бринкмана не ускользнул напряженно-выжидательный тон.

— Пока существуют подозрения, не более того. Быть может, как раз ваши показания помогут их рассеять.

— Спрашивайте.

Врач мягко опустился в кожаное кресло за письменным столом и принялся слегка раскачиваться.

— По поводу чего у вас лечится Лембке? — осторожно начал Бринкман.

Врач пододвинул к себе картотеку.

— Минутку, небольшое нарушение кровообращения, повышенное давление, возрастной сахар. Все не так уж плохо.

— И что же вы ему рекомендуете?

— Не много, честно говоря. Лембке в том возрасте, когда приходится мириться с такими вещами.

— И с сахаром тоже?

— Диабет сегодня уже не проблема, господин комиссар. Лембке делает себе уколы сам, точно так же, как тысячи других людей.

Бринкман даже не стал искать сигареты, он листал записную книжку.

— И вы прописываете ему инсулин, доктор?

Врач кивнул.

— А может так случиться, что в распоряжении больного диабетом окажется инсулина больше, чем нужно?

— Не понимаю вашего вопроса, господин комиссар.

— Ну, некоторый избыток препарата. Больше, чем можно использовать на себя.

Врач понял. Он раскрыл лечебную карту пациента и проверил записи.

Посреди страницы палец его вдруг замер.

— Что там, доктор? — наседал Бринкман.

Врач задумчиво взглянул на него.

— Как-то раз Лембке пришел ко мне, потому что потерял рецепт. Я выписал новый.

— Когда это было?

— В прошлом квартале. Двенадцатого сентября.

Бринкману уже не требовалось листать записную книжку, чтоб узнать, что случилось потом.

Он встал и протянул врачу руку. Доктор, однако, не сделал попытки ее пожать. Он уставился в карту.

Рука Бринкмана повисла.

— Он был у меня позавчера, — сказал врач. — По поводу инсулина. Хотя у него еще немного осталось, он не уверен, хватит ли ему на отпуск. Я выписал еще.

29

Пакет со шприцами лежал на полочке над умывальником. Один или два? Генрих Лембке посмотрел в зеркало и попробовал улыбнуться. Улыбка не получилась.

Они достали его. Тогда, в сентябре, он только оттянул этот момент. Или все ухудшил. Наверняка ухудшил. Он мог бы просто уйти, если б все вышло наружу. Уйти на покой, как Кляйнегарт. После этого он прожил еще пятнадцать лет.

Но он не был Кляйнегартом. И не было у него в запасе пятнадцати лет. Даже года не было.

И зачем только он поехал тогда в Бохум? В это осиное гнездо. Захолустье, оно захолустье и есть. Но его это добило. И все из-за разукрашенного узорами кусочка меди. Золотой ключ.

Он расхохотался и сам испугался своего смеха.

И где только они были прежде, этот рассыпающийся еврейский переводчик и его парень с девкой?

Почему им понадобилось так много времени?

Но они придут. Сегодня или завтра. Сейчас или позже.

Он снова расхохотался.

Они придут, когда будет поздно.

Слишком поздно.

Мужчина, который был некогда Карлом Аугсбургером и в душе всегда им оставался, растворил снотворное в небольшом количестве воды, залпом осушил стакан и сделал себе два укола.

Когда люди Эмиля Штроткемпера вошли в середине дня в иго комнату, он лежал на кровати, руки поверх одеяла.

Указательного пальца на правой руке не было.

Роже Мартен

Черный роман:

От «излюбленной духовной пищи пресытившейся Европы» к «оружию, несущему заряд будущего социального разоблачения…»

В 30-е годы Максим Горький определил детективный роман фразой, ставшей знаменитой. Он назвал такую литературу «излюбленной духовной пищей пресытившейся Европы».

Забавно, что примерно в то же время американский писатель Дэшил Хаммет опубликовал свой «черный роман» «Красная жатва» (Dashieli Hammett, «La Moisson Rouge»), в котором рисует мрачную картину американского общества, гневно разоблачает коррупцию и подавление профсоюзного движения.

Не менее интересен тот факт, что тогда же литературный критик Эдмонд Вильсон (Edmond Wilson) оставил на время свои яростные нападки на Советский Союз, чтобы заклеймить позором политическую и детективную литературу.

Какие выводы можно сделать из этих трех сообщений? Нет ничего проще: решение было принято (литературное или политическое), и догматический отказ от объективного анализа социальных и литературных явлений привел к тому, что многие критики и писатели отвергли литературу, чей неизменный успех тем не менее натолкнул их на размышления. Однако даже сейчас, в разных кругах, часто идеологически непримиримых, считается хорошим тоном говорить о полицейском романе презрительно, как о литературном направлении для легкого развлечения и примитивного удовольствия.

К такому отношению привели определенные идеологические предпосылки.

Социалистические страны, которые считали недопустимым для себя заниматься изучением низости, пороков и заблуждений людей, долго тормозили возникновение национального «детективного романа», ибо строили общество нового типа, с новыми отношениями, которые исключали кражу, преступление, проституцию, наркоманию. В западных странах критики и интеллигенция провозгласили закат исторического романа и появление «нового» романа и формальных исследований. Ситуация и в тех и в других странах способствовала тому, что «детективный роман» был изолирован.

РОЖЕ МАРТЕН (1950 г.р.) — профессор, один из лучших французских специалистов в области детективной литературы. Он издает журнал об американском романе ужасов («черном романе») и сам пишет такие романы под своим именем или под псевдонимом Кеннет Райан (Kenneth Ryan). Его последняя работа — это исторический труд о зарождении в США ку-клукс-клана и о неофашизме.

Все это произошло с большой легкостью потому, что значительная часть детективной и политической литературы представляла лишь относительную ценность (то есть не представляла вообще никакой ценности) и защитники детективных романов не проявляли при защите своего любимого жанра достаточно здравого смысла.

Наделяя роман всеми достоинствами, объявляя его лучшим жанром и утверждая, что к нему прибегали известные писатели, они часто приносили вред своему делу. Слишком часто они приводили резкое замечание Раймонда Чандлера (Raymond Chandler): «Покажите мне кого-нибудь, кто не любит детективы. Это почти всегда жалкий человек». Но подобное высказывание имело бы гораздо больше веса у писателя, не специализирующегося именно в этом жанре литературы.

Это всего лишь умело поддерживаемая неточность, и нет ни малейшего мошенничества в такой постановке вопроса: Фолкнер или Хаммет, Пруст или Сименон, Толстой или Семенов, Сервантес или Монтальбан, Теккерей или Грэм Грин.

Единственным или абсолютным критерием должен быть критерий качества произведения. Это то, что подразумевал Буало (Boileau) три века назад: «Все жанры хороши, кроме скучных». А Раймонд Чандлер в своей «Переписке» («Correspondence») утверждал: «Когда книга, не важно какая, имеет определенный художественный успех, то это уже литература».

Я хочу продолжить защиту и представление того литературного жанра, который марксистские критики обходят вниманием и не считают нужным анализировать, как будто принцип исторического материализма не должен быть применен ко всем социальным явлениям.

Сначала нужно отметить, как неодинаковы термины, характеризующие его. Это — «roman-policier» во Франции, «Mistery Whodunit» в Англии, «Kriminalroman» в Германии и «детектив» в Советском Союзе. Столько эпитетов, которые лишь частично дают представление о его богатстве и сложности!