Чарующая бесполезность - Татьяна Нильсен

Родион ничего не изменится. Однако тот собрался с мыслями, вывернул от себя сцепленные кисти рук, хрустнул суставами и глубоко вздохнул.

— Тогда он равнодушно наблюдал за происходящим. Стоял, пил кофе, в то время, когда я катался у них в ногах, умолял и плакал. Он ничего не сделал, а мог. Тогда я решил, что каждый из них ответит именно за то, что совершил, а Гульбанкин понесёт наказание. — Караваев горько ухмыльнулся. — Этакий эстет, любитель японской культуры! Эдуард Аркадьевич сразу догадался, что убийца это я, и он решил, что я приду и за ним, сидел трясся. А для него я приготовил другую роль— он должен был сгнить в тюрьме за преступления, которых не совершал. Для него деревья и душевный покой важнее, чем люди.

— Зачем вы ввязались в игру? Разве нельзя было найти другой выход? Попросить в долг у друзей, взять в банке кредит, я не знаю.

— Я и так собрал всё и ссуда в банке, и залез по уши в долги. Деньги лежали готовые в рублях, вся сумма, мы ждали звонка от доктора из Германии. В этот момент и произошёл обвал рубля. Помните этот момент, когда евро, который стоил сорок пять рублей, в одночасье подпрыгнул в цене до семидесяти рублей. И буквально на следующее утро позвонили из клиники и назначили дату операции. Осталось только получить шенгенскую визу, купить билет и собрать недостающую сумму. У меня было всего несколько дней. — Родион замолчал на секунду вспоминая прошлое. — Народ буквально лихорадило от такой ситуации, бизнесмены подравняли цены под курс доллара и евро, всё подорожало. Уже никто не давал в долг, люди боялись, что это не последний сюрприз от государства. Тогда я метался в отчаянии! — Родион Караваев замолчал, взгляд его потух, казалось, что из него выпустили воздух. — У меня не было другого выхода, только игра.

— Почему вы не продали дом в Тульской области?

— Вы и это знаете. — Караваев махнул рукой. — Да кто его купит? Раньше был толковый совхоз, а сейчас нет ни работы, ни хозяйств. Бегают три курицы по деревне, а одна из них бабка Акулина.

Шапошников понял, что мужчина винит только себя, но внутри негодует и хочет отомстить за собственное унижение. Сейчас полицейский рассуждал, как преступник, который сидел перед ним. Для этих людей, которые тогда находились за одним столом, пили виски, рассуждали о политике, та сумма была совсем незначительной. Деньги, о которых молил Караваев не играли никакой роли, каждый из них мог с лёгкостью одолжить несчастному. Для них обвал рубля ничего не значил, их кубышки уже давно прятались в оффшорах и, конечно, не русском эквиваленте. Но им не было дела, до мужчины, который стоял на коленях и умолял о помощи. Они все, вместе с Гульбанкиным, переступили через него и благополучно отправились дальше. Так же они поступили с собственной страной, за её счёт сколотили огромные состояния и как крысы спрятались за кордоном. Они окружили себя виллами, антиквариатом, дорогими автомобилями и яхтами и плевать они хотели на слова родина, патриотизм, а тем более на этого слизняка, который спустил последнее и сейчас ползает на брюхе, взывая к светлому благородству.

— Кто привёл вас в этот дом? — Шапошников помнил показания бизнесмена, но хотел услышать версию этой истории из уст убийцы.

— Гульбанкин. Мы познакомились с ним на выставке японского искусства. Я тоже одно время увлекался бонсай. Вот там мы разговорились оставили друг другу телефоны и даже несколько раз встречались в городе. Однажды разговор зашёл об азарте. Он обмолвился тогда, что иногда играет с приятелями, и на кону стоят крупные суммы. Эдуард сказал, что может остановить свою игроманию и, как правило, не рискует. Я тогда возразил ему, что обуздать дракона, который живёт внутри каждого невозможно. Если человек проживает жизнь недостойную, совершает гадкие поступки, то зверь внутри разжигает этот огонь всё больше и больше, и его нельзя обуздать. Вы знаете, как часто игроки сходят с ума? Наркоманы не в состоянии остановиться умирают ужасно, вор не способный насытиться награбленным получает срашные недуги. Убийца, почувствовавший вкус крови желает убивать снова, чтобы пережить этот пик власти над чужой жизнью, пока его не покарает меч правосудия.

— Вам тоже понравилась смерть? Вы вошли во вкус?

— Позвольте я вам поясню. Надеюсь вы знаете, что харакири это самоубийство, которое совершает самурай. Японцы предпочитают термин сэппуку. Для нас, европейцев, ортодоксов и католиков самоубийство большой грех, однако буддисты не налагали на самоубийство никаких религиозных запретов. Японцы считали что каждый волен положить конец своей жизни так, как он того желал: достойная смерть была предпочтительнее жизни в бесчестье. Такими поступками восхищались, но и скорбели о безвременно ушедших. Литература смакует, описывая этот жестокий акт, как будто герой вспарывает живот, вырывает внутренности в присутствии врага. На самом деле этот способ уйти из жизни никогда не носил такого ужасного характера. Это вымысел чистой воды. В действительности тем кто совершал сэппоку, вспарывал живот, всегда помогал кайсаку-нин— друг или свидетель, который в определённый момент должен был отсечь голову саблей. Ритуальный надрез не был глубоким и не задевал ни одного жизненно важного органа, однако он ясно говорил о добровольном решении уйти из жизни, и не давал повода обвинять того, кто лишил его головы.

— Вы взяли на себя роль того, кто стоит над головой, чтобы её отрубить? — Шапошникову часто приходилось выслушивать преступников, которые пытались оправдать собственные поступки, но это оказалось что-то новенькое. — То есть вы помогли им умереть, чтобы они не жили в бесчестье?

— Вот именно! Эти люди уже сделали надрез на своей жизни, осталось только им помочь.

Родион сник, от долгого допроса навалилась усталость и апатия. Что ещё он может сказать? Этот красивый, светловолосый мужчина, кажется понимал его. Караваев тяжело вздохнул, руки смиренно опустились, но когда он поднял глаза, взгляд его горел.

— Японцы философски относятся к такому событию, каким является смерть: она не внушает им страха, ибо там не ждут их страшные муки, ровно как не ждёт и рай— он представляется им маловероятным. Буддизм это учение об относительности всего сущего: всё, что родилось, непременно придёт к распаду и смерти. Некоторые буддисты верят в некое подобие рая, но это не вознаграждение за добродетель, как в других религиях, а как состояние абсолютного блаженства, отсутствия желаний и страданий. А в основном они не верят ни в ад, ни в рай, считают, что после смерти станут невидимой, высшей сущностью. Однако все полагают, что смерть это неизбежность,