Спасти президента - Лев Гурский

Загипнотизированный последней фразой, я поставил свой росчерк.

38. БОЛЕСЛАВ

Сердечная болезнь быстро сближает разных людей. Тем более если это болезнь главы государства.

— ...Надеюсь, вы теперь верите, — закончил я, — что ваш «Мститель» не представляет прямой угрозы для жизни Президента.

Дружок Волкова оказался понятливым — насколько вообще бывают понятливы капитаны ФСБ. Сперва на его мужественной физиономии взыграла было решимость разнести к чертям осиное гнездо кремлевских интриганов. Однако затем он и сам, как миленький, угодил в реестр интриганов под номером двадцатым.

С моей подачи он довольно скоро сообразил: кремлевский лазарет для террориста недосягаем. Если мы сохраняем тайну, никто даже не станет искать там Президента. А пока двоечник с бомбой гуляет на свободе, мы можем законно оправдать любые меры безопасности. И не надо лишний раз объяснять, почему наш Президент никому не показывается на глаза...

— Теперь, пожалуй, верю, — сказал капитан и покосился на Рашида Дамаева. На протяжении всего моего рассказа кремлевский эскулап исправно кивал в нужных местах. — Но...

— Но... — повторил я вслед за ним.

Я почти не сомневался, что теперь этот Лаптев что-то у меня попросит. Недаром ведь он кинулся сразу ко мне, минуя свои кагэбэшные инстанции. Такой прыткий и все еще капитан. Наверное, начальство его зажимает, не дает хода, присваивает заслуги... А тут есть хорошая возможность отличиться. Хочешь майора? Будет тебе майор.

— Но человек с полным рюкзаком взрывчатки должен быть найден, — упрямо произнес капитан. — Он опасен.

Так я и думал! Ему не терпится стать героем. Человеком, Который Предотвратил Покушение На Президента — все шесть слов с большой буквы. Бог с тобой, геройствуй. Только не путайся под ногами.

— Конечно, опасен, — легко согласился я. — Найдите его и глаз с него не спускайте. Уже в понедельник сможете его арестовать.

— А если что-нибудь случится до того?

Настырность Лаптева показалась мне нелепой. Самое худшее уже случилось, подумал я. И гораздо раньше понедельника.

— Тогда сразу свяжитесь со мной, — велел я и написал на листке телефон приемной. — Вот, возьмите и не тревожьте больше Волкова. Звоните прямо сюда. Считайте, ваше дело на контроле администрации Президента. Я держу руку на пульсе... Все, спокойной ночи и спасибо. Вы мне очень помогли.

Тут я нисколько не слукавил. Пока ты в цейтноте, блестящую идею самому родить трудно. Зато можно выхватить ее из воздуха, из мусора, из всякой белиберды. Пылкий капитан с его обкуренным бомбистом подарили мне отличную мысль. Срочный переезд президентской дочки в Завидово — вот он, идеальный вариант для уикенда. Подальше от Кремля и от медсанчасти. Подальше от меня и от вопросов, которые она захочет мне задать и на которые я не смогу ответить... Прежде я не знал, как без особого вранья уговорить Анну. Теперь знаю. Террорист — это убедительно.

Я выпроводил капитана из кабинета и передал его в руки Паши. Как только они скрылись, я сказал Ксении:

— Запомни, это был капитан Лаптев. Героический человек. Я дал ему номер твоего телефона. До понедельника не вздумай меня с ним соединять.

Когда я вернулся в кабинет, кремлевский врач Дамаев все так же сидел в дальнем углу комнаты и теребил в руках какую-то бумажонку. Выглядел он ужасно. За последний час, проведенный им в лазарете, некогда моложавый кремлевский эскулап успел состариться еще лет на десять. Днем я дал бы ему шестьдесят с гаком, а сейчас — все восемьдесят.

Хорошо, я хоть заранее успел намекнуть Ксении, что Рашид Харисович переживает из-за болезни нашего общего друга — министра финансов. «А что, Гурвич так плох?» — расстроилась сердобольная Ксения.

«У него порок сердца», — скорбно соврал я, одновременно стараясь припомнить, какую же хворь я назвал пресс-секретарю Баландину. Впрочем, тот все равно не поверил.

— Давайте сюда ваш листок, — приказал я.

Постаревший эскулап молча протянул мне список номер два. В нем значилось всего пять фамилий из первого списка: я, сам Дамаев и трое реаниматоров. Остальные пятнадцать человек из двадцати знали теперь всего половину правды. Притом лучшую.

— А Макин не в курсе? — спросил я.

— Нет, — хрипло пробормотал Дамаев. — Он ведь снаружи сидит.

— А Шульпяков? — Я имел в виду полковника ВВС, который носит президентский «ядерный чемоданчик». Шульпякову полагалось сидеть не дальше, чем у внутренней двери в палату. К счастью, на эту секретную должность у нас всегда отбирают глухонемых. Полезная традиция.

— Тоже нет. Не заметил...

Я еще раз взглянул на пять фамилий. Ничего, терпимо. Реаниматоры уже на казарменном положении, а Рашид будет молчать.

— Как это случилось? — Я сложил бумажку и спрятал ее в карман.

— Стимуляторы... — На лейб-медика жалко было смотреть. — Мы задали предельный режим... Поймите, у нас не было выхода! Прямой массаж ничего не дал!

— Тише-тише, Рашид Харисович, — почти ласково проговорил я и похлопал доктора по плечу. Меньше всего я хотел, чтобы и у Дамаева внезапно отказало сердце. — Сколько вы сможете имитировать глубокую кому?

— Сутки, — шепотом сказал Дамаев. — Я подключил кардиограф к метроному. Он выдает на экран слабый устойчивый импульс. Но скоро необратимые изменения уже не спрячешь...

Я посмотрел на циферблат. Десять минут, как началась суббота. Нам бы ночь простоять и день продержаться. И еще одну ночь. И еще один день.

— Двое суток, — отдал команду я. — Делайте, что хотите, но дайте мне двое суток. Меньше никак нельзя, запомните. Идите и трудитесь, только сами не вздумайте умереть. Поняли? Я не умею обращаться с вашими приборами... Ну, идите же!

Кремлевский эскулап встал с места, деревянно кивнул, затем траурными глазами глянул на меня.

— Но объясните мне, Болеслав Янович, — с отчаянием прошептал он, — зачем нам все это нужно? Пусть не через сутки, пусть через двое все равно это станет известно!.. Такую новость невозможно долго скрывать!..

Кажется, лейб-медик стал заболевать старческим склерозом. Я ведь ему уже трижды успел растолковать, в чем фокус! М-да. Придется растолковывать в четвертый.

— Рашид Харисович, — терпеливо сказал я, — вы не понимаете одной юридической тонкости. Если он умирает сегодня, то просто одним кандидатом в президенты становится меньше... А вот если несчастье происходит уже после победы на выборах, даже через десять минут, то по Конституции на три месяца его полномочия переходят к премьеру... Три месяца — гигантский срок. За это время что-нибудь придумаем, вы меня знаете. Обеспечим плавную преемственность...

— Значит, в воскресенье будут выборы?

— Обязательно, — твердо сказал я. — Матч состоится в любую погоду.

— И Президент по-прежнему наш главный кандидат?

— Обязательно, — повторил я. — Очень надеюсь, что в первом же туре выберут именно его.

— Мертвого? — с каким-то суеверным страхом выговорил Дамаев.

В политике почтенный кремлевский доктор был абсолютным тупицей. Я бы оставил его на второй год — если бы у меня был этот год. Дамаев не видел ничего дальше своих аптекарских склянок. Он даже представить не мог, что начнется, если наш государственный корабль резко сменит курс. У нас — не Европа. Здесь не бывает бархатных революций.

Я взял со стола три папки — красную, зеленую и голубую — и, развязав тесемки, вывалил их содержимое. По столу веером рассыпались сводки экспертов, факсы информагентств, газетные вырезки. Сверху легли прекрасные цветные фотографии.

Ухмылка Генерала на фоне стартового ракетного комплекса «Зенит».

Лысина Товарища Зубатова в окружении красно-черной ревущей толпы.

Похабный жест Фердика Изюмова, прыгающего в карнавальном костюмчике сперматозоида.

— А эти живые, по-вашему, лучше? — горько спросил я.

ЧАСТЬ III

МЕРТВЫЕ ДУШИ

39. СОРАТНИК ГЕНЕРАЛА ПАНИН

В 4:07 утра меня разбудил телефон. Я специально выставил его поближе к моей походной койке и вскочил от первого же негромкого звяканья аппарата.

Слышимость была отвратная. Голос тонул в треске, шуме ветра и завываниях шакалов. Лишь после долгих мучений я и мой собеседник кое-как докричались друг до друга. Я наконец понял, что звонят из Кара-Юрта, с тамошнего аэродрома. Зафрахтованная мной «сессна» десять минут назад поднялась в воздух и взяла курс на Москву.

Это значило, что их превосходительство все-таки соизволил спуститься с гор.

Будем теперь ждать, сгорая от нетерпения, сердито подумал я. Хлеб-соль приготовим на чистой вышитой портянке. Ему, конечно, было недосуг вылететь пораньше и поспеть ко вчерашнему эфиру. Беседы с дряхлыми саксаулами и турне по заброшенным могилам ему, конечно, важнее. Этот горный орел уже чувствует себя избранным президентом — куда торопиться?