Дракула (с иллюстрациями) - Брэм Стокер

Я продолжал свою работу и скоро ее окончил. По-видимому, время в самом деле прошло очень быстро, так как Ван Хелзинк уже успел вернуться.

— Я не помешаю? — вежливо спросил он, стоя у двери.

— Нисколько, — ответил я. — Войди. Моя работа кончена, и я свободен. Теперь я могу пойти с тобой, если хочешь.

— Это лишнее: я видел его!

— Ну?

— Боюсь, что он не очень высокого мнения обо мне. Наше свидание было коротко; когда я вошел в комнату, он сидел на стуле, опираясь локтями на колени, и лицо его выражало мрачное неудовольствие. Я обратился к нему как можно веселее и, насколько мог, почтительнее. Он не ответил ничего. «Разве вы не узнаете меня?» — спросил я. Ответ его был малоуспокоителен: «Я знаю вас слишком хорошо: вы старый дурак, Ван Хелзинк. Я хотел бы, чтобы вы убрались вместе с вашими идиотскими теориями куда-нибудь в другое место. Да будут прокляты все толстокожие голландцы». Больше он не сказал ни слова, а сидел с невозмутимой мрачностью и таким равнодушием ко мне, как будто меня совсем не было в комнате. Так на этот раз я потерял случай поучиться чему-нибудь у этого мудрого безумца; поэтому я решил пойти и, если можно, развеселиться в приятной беседе с нашей прелестной мадам Миной. Меня бесконечно радует, что она не будет больше волноваться из-за этих ужасов. Хотя нам и будет сильно недоставать ее общества, но так лучше.

Дневник Мины Харкер

1 октября.

Мне странно сегодня находиться в потемках после стольких лет полного доверия Джонатана, видеть, как он умышленно избегает разговоров на известные темы, особенно на самые интересные для меня. После вчерашнего утомительного дня я долго спала, и хотя Джонатан тоже проспал, все же он встал раньше меня. Перед тем как уйти, он говорил со мной так нежно и ласково как никогда, но ни разу не проронил ни слова о том, что произошло с ними во время посещения графского дома. А между тем он должен был знать, как ужасно я волновалась. Милый, бедный мальчик. Вероятно, это расстроило его еще больше, чем меня. Все они сошлись на том, что мне лучше быть подальше от этой работы, и я согласилась с ними. Но каково знать, что они что-то от меня скрывают!

Но делать нечего — когда-нибудь Джонатан все мне расскажет; а я для того, чтобы он не подумал, что я что-то от него скрываю, буду по-прежнему вести свой дневник. Если он усомнится в моем доверии, я покажу ему дневник, в котором записана каждая мысль моего сердца, для того, чтобы его дорогие глаза прочитали их. Сегодня я чувствую себя страшно грустной, и у меня упадок духа. Вероятно, это реакция после ужасного волнения.

Прошлой ночью я пошла спать, когда все ушли, просто потому, что они мне так велели. Спать не хотелось, и я сгорала от нетерпения узнать, как у них дела. Я продолжала думать обо всем, что произошло со времени нашей встречи с Джонатаном в Лондоне, и все это представляется ужасной трагедией рока, ведущего нас неумолимо к какому-то концу. Если бы я не приехала в Уайтби, милая бедная Люси была бы теперь с нами. У нее не было никакого желания идти на кладбище, пока не приехала я; если бы она не пошла туда со мной днем, ее бы не влекло туда сонную; а если бы она не попала туда ночью во сне, чудовище не смогло бы ей повредить. О, зачем я поехала в Уайтби!

Не помню хорошо, как я заснула прошлой ночью. Помню только, что внезапно услышала лай собак и множество странных звуков, точно в комнате мистера Рэнфилда, которая находится где-то под моей, кто-то шумно заиграл гаммы. Затем кругом наступило полнейшее молчание, молчание до того глубокое, что оно меня поразило: я встала и выглянула в окно. Все было темно и безмолвно, черные тени, отбрасываемые деревьями, озаренными лунным светом, казались наполненными собственной молчаливой тайной. Все казалось неподвижным, мрачным и застывшим, так что тонкая полоска белого тумана, которая медленно ползла по траве к дому, казалась единственной живой точкой в природе. Я думаю, что отвлечься от грустных мыслей было полезно, потому что, когда я вернулась в постель, то почувствовала, как мной овладела сонливость.

Я лежала некоторое время спокойно, но никак не могла заснуть, поэтому я опять встала и снова выглянула в окно. Туман расстилался теперь около самого дома, так что я могла видеть, как он лежал у самых стен, точно подкрадывался к окнам. Несчастный Рэнфилд шумел в своей комнате больше прежнего, и хотя я не могла различить ни одного слова в его разговоре, но в звуках голоса как-то улавливала странную угрозу. Затем я услышала шум борьбы и поняла, что с ним борются служители. Я так испугалась, что бросилась на кровать, натянула на голову одеяло и заткнула пальцами уши. Тогда мне нисколько не хотелось спать — так, по крайней мере, я думала — но должно быть, я немедленно заснула, потому что не помню ничего, кроме снов, до самого утра, когда меня разбудил Джонатан. Мне пришлось сделать некоторое усилие, и прошло какое-то время, пока я сообразила, где я, и что надо мной наклонился Джонатан. Мне приснился очень страшный сон. Странно, что в нем необычайным образом отразилось то, о чем я думала в последнее время.

Мне казалось, что я сплю и жду Джонатана. Я боялась за него, но была бессильна действовать, так как мои ноги, руки и мозг страшно отяжелели. Итак, я спала неспокойно и думала. Затем мне стало казаться, что воздух стал тяжелый, сырой и холодный. Я откинула с лица одеяло и к своему удивлению увидела, что вокруг меня все тускло. Газовый рожок, который я оставила гореть для Джонатана, слегка его завернув, казался крошечной красной искрой в сплошном тумане, который, по-видимому, сделался гуще и пробрался в комнату. Тогда мне пришло в голову, что я не закрыла окно перед тем, как лечь спать. Я хотела подойти к нему, чтобы удостовериться в этом, но какой-то свинцовый летаргический сон, казалось, сковал мои члены и волю. Я закрыла глаза, но могла видеть сквозь веки. (Удивительно, какие шутки играют над нами сны и как мы можем фантазировать в соответствии с ними.) Туман становился все гуще и гуще, и я могла теперь видеть, как он проникает в комнату, потому что видела его в форме дыма или клубов пара, проникавших не через окно, а через замочную скважину. Туман стал еще гуще и сконцентрировался в виде облачного столба, сквозь вершину которого я могла разглядеть свет газового рожка, горевшего как красный глаз. В голове все начало кружиться, а облачная колонна тоже кружилась по комнате. Но вдруг у меня на глазах пламя рожка раздвоилось и засверкало, как мне показалось сквозь туман, двумя красными глазами, подобно тому, как рассказывала Люси в одну из наших совместных прогулок, когда заходящая заря осветила окна церкви Св. Марии на утесе. Вдруг я с ужасом сообразила, что Джонатан точно так же видел этих ужасных женщин, превращавшихся из кружащегося в лунном свете тумана в реальные создания, и должно быть, во сне мне сделалось дурно, потому что все превратилось в беспросветный туман. Последним проблеском сознания было фантастическое видение багрово-белого лица, склонявшегося из тумана. Надо быть осторожной с подобными снами, потому что они могут повредить рассудку, если будут повторяться слишком часто. Я бы могла попросить доктора Ван Хелзинка или Сьюарда прописать мне что-нибудь от бессонницы, но боюсь напугать их, так как в настоящее время они и так немало волнуются из-за меня. Постараюсь сегодня выспаться как следует. Если это не удастся, я попрошу дать мне дозу хлорала; он не может повредить, если не злоупотреблять им, но даст хороший ночной сон. Прошлая ночь утомила меня сильнее, чем если бы я вовсе не спала.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});