Инспектор мертвых - Дэвид Моррелл

Она открыла его и прочитала письмо со смущенным и удивленным видом.

– Доктор Сноу рассказал нам, что вы хотели бы выучиться на сестру милосердия у Флоренс Найтингейл, – объяснил его высочество.

– Сестру милосердия? – переспросил Райан.

– О да, – подтвердил Беккер. – У нас был долгий разговор на эту тему.

– Когда это вы успели поговорить? – нахмурился инспектор. – Пока я рисковал жизнью в «Вороньем гнезде»?

– Мисс Де Квинси, раз уж вы ратуете за свободу выбора для женщин, мы с ее величеством решили предоставить вам такую возможность, – продолжил принц Альберт. – Нам известно, что вы ограничены в средствах. Если захотите учиться на сестру милосердия, мы предоставим денежную стипендию, книги, одежду и комнату во дворце. Следует еще сказать и о питании. Полагаю, мы уже достаточно близко знакомы, и я могу признаться, что слышал, как урчало у вас в животе во время ужина.

– Я лучше промолчу, ваше высочество.

– Столь же редкий случай для нее, как и для ее отца, – проворчал лорд Палмерстон.

– Обдумайте без спешки, принимаете ли вы наше предложение, – добавил принц Альберт. – Разумеется, выбор нелегкий.

– Мой отец, Шон и Джозеф могут подтвердить, что я не боюсь трудностей. – Несмотря на распухшие пальцы, Эмили взяла за руки Райана и Беккера. Затем улыбнулась отцу, и слезы сверкнули в ее глазах. – Однако в настоящий момент я и думать не могу о том, чтобы оставить трех самых дорогих для меня людей.

– Как тебя зовут?

– Джонатан.

– Правильно. Не Джон и не Джонни.

Мальчишка – разносчик газет внимательно посмотрел на говорившего.

– Да. Мне велели называться полным именем, если хочу добиться уважения других людей. Это были вы, сэр? Голос тот же самый, но без бороды я вас не признал.

– Мы должны были встретиться сегодня вечером.

– Да, на Олд-Грэвел-лейн в Уоппинге.

– Передай остальным, что я не приду сегодня. И вообще больше не приду на наши встречи.

– Но как же «Молодая Англия», сэр? Что с нами всеми будет? Вы обещали, что мы заставим богатых сравняться с нами!

– Или сами добьетесь такого же положения, как они. Возможно, эти деньги помогут вам. Разделите поровну. Их надолго хватит.

– А «Молодая Англия»?..

– Ее больше не существует.

Письмо Уильяма Рассела

9 марта 1855 года.

Достопочтенный мистер Де Квинси.

Не зная Вашего адреса, я решил отослать письмо сержанту Беккеру, с которым имел честь познакомиться той февральской ночью, которую Вы, вне всякого сомнения, хорошо помните. Полагаю, что навыки сотрудника Скотленд-Ярда помогут ему выяснить Ваше нынешнее место жительства.

Необходимость блюсти военную тайну не позволяет мне сообщить, где нахожусь я сам. Достаточно будет сказать, что я возвратился в Крым в разгар нового наступления союзников. С относящимися к более раннему времени подробностями можно ознакомиться в моих репортажах в «Таймс». Не стану повторять их здесь. Мое письмо к Вам носит личный характер, но, исходя из тех же предосторожностей военного времени, мне и дальше придется изъясняться уклончиво. Надеюсь, что со временем у меня появится возможность правдиво описать трагическую историю, которую я узнал той ужасной февральской ночью.

Странное происшествие случилось со мной: я словно бы увидел призрака. У меня нет оснований утверждать, что человек, имя которого я не могу назвать, отошел в мир иной, но при одном лишь взгляде на него я ощутил могильный холод. Неделю назад, когда началось наступление, я пытался как можно ближе подобраться к передовой. Мое внимание привлек один из солдат. Он сражался с удивительным бесстрашием: израсходовав собственные боеприпасы, подбирал ружья убитых товарищей, постоянно бросался в атаку по топким склонам холмов, пронзая врагов штыком, убивая и убивая без отдыха. Его ярость превосходила все мыслимые границы. За год пребывания в Крыму я встречал лишь одного человека, показывающего столь же беспредельное упорство. Вы понимаете, кого я имею в виду. Наблюдая за этим солдатом целый день, и другой, и третий, я постепенно начал замечать все более явное сходство, пока наконец не задумался, не может ли он быть тем самым человеком.

Я следил за ним лишь издалека. Он носил бороду, тогда как тот, другой, был чисто выбрит, так что мне трудно сделать бесспорные выводы. Они одного роста и сложения, обладают схожей решительной поступью. Я попытался навести справки у офицеров, но ни один из них не смог опознать означенного солдата и сказать, в какой части тот служит. Возможно, он действует сам по себе. Во время сражений я старался не упускать его из виду и держаться как можно ближе к нему, хотя пули и ядра врага всячески мне препятствовали.

Однако вчера мне удалось подойти так близко, что он заметил меня. И не только заметил, но и узнал. Именно поэтому я и полагаю, что он тот самый человек. Он вздрогнул от неожиданности и явно забеспокоился. Даже с расстояния в сто футов я различил в его округлившихся глазах признаки узнавания. Он немедленно повернулся ко мне спиной и через мгновение исчез в хаосе порохового дыма и суматохи сражения.

Возможно, все это лишь капризы моего воображения. Тем не менее, говоря Вашими словами, существует множество реальностей. Опасаясь, что мое появление лишит его столь необходимой в бою сосредоточенности, я отступил и снова принялся наблюдать за ним издалека. Но это определенно он. Теперь я уверен. Не могу точно сказать, направлена ли его безумная ярость против врага, или в своих фантазиях он снова убивает тех людей, что отказались помочь его родителям и сестрам, – или же, может быть, он так выплескивает ненависть к самому себе. Каковы бы ни были причины, ярость поглощает его целиком, и, разумеется, он не сможет бесконечно подставлять себя под пули русских, пытаясь утолить жажду мести. Но возможно, в том и заключается его замысел. Похоже, он надеется, что выстрел врага заставит наконец утихнуть бурю, бушующую у него в душе. Если так, то судьба или же сам Всевышний не спешат исполнить его отчаянное желание, и он снова и снова бросается в атаку, обреченный мучиться вечно и никогда не обрести покой.

Однажды я увидел в подзорную трубу, как пушечное ядро ударило рядом с ним в склон холма, подбросив солдата в воздух. Комья земли, камни и осколки разлетелись во все стороны. Не сомневаясь, что он погиб, я посмотрел туда еще раз. Представьте моя потрясение, когда я увидел, как он скорчился от боли среди тел убитых товарищей, а затем с усилием поднялся, подхватил ружье и, пошатываясь, двинулся дальше. Когда-то лишь притворяясь, будто ранен в правую руку, теперь он и в самом деле истекал кровью. Осколки взрыва превратили его шинель в лохмотья и оторвали рукав. Прошло немного времени, и взрывная волна снова сбила его с ног, так что он сумел подняться лишь на четвереньки, но продолжал, крепко сжимая ружье, ползти вперед, пока не потерял сознание. Санитарам удалось унести его с поля боя.

С наступлением темноты я заглянул в просторную палатку, приспособленную под временное пристанище для раненых. Они не получали почти никакого ухода. По большей части здесь просто выжидали, кто скончается от ран, а кого можно будет позднее переправить на турецкий берег в крупный госпиталь в окрестностях Константинополя, которым заведует Флоренс Найтингейл. Я надеялся поговорить с этим человеком и утолить свое любопытство. Однако, сколько бы я ни бродил между койками, где лежали раненые, все же не смог отыскать заинтересовавшего меня солдата. Тогда я описал его внешность хирургу. Тот сразу припомнил пациента и сказал, что этот человек, едва придя в сознание, заявил, что другие раненые нуждаются в лечении больше его.

Он едва дождался, когда ему перевяжут руку, и мгновенно исчез, прослышав, что требуются добровольцы для ночной атаки.

Я вышел из палатки, поднял взор к звездам и помолился о нем.

Эпилог

Новые приключения с любителем опиума

Де Квинси остался в нашей памяти скорее как литературный герой, чем как реальный человек.

Хорхе Луис Борхес

В эпилоге моего предыдущего романа «Изящное искусство смерти» я упоминал, что мой интерес к Томасу Де Квинси возник после просмотра фильма «Творение» (2009), в котором рассказывалось о нервном расстройстве Чарльза Дарвина. Его любимая дочь умерла как раз в то время, когда он работал над книгой «Происхождение видов». Жена Дарвина, набожная христианка, настаивала, чтобы он бросил свой труд, считая, что теория эволюции поддерживает взгляды атеистов. Самого Дарвина мучило чувство вины, он считал смерть дочери своего рода предупреждением от Всевышнего, приказом остановиться.