Страстный. Плохой. Опасный (СИ) - Тиган Линетт

— Что? — смотрю на него и не могу прочесть ни единой эмоции. Такой холодный, бесчувственный и явно отчужденный, словно он даже мысленно не в этом месте.

Шалость удалась не самой приятной, ведь наговорила я ему много и даже больше, чем планировала. Просто в какой-то момент, когда из меня начала вырываться правда, капля за каплей, случайно проломило всю дамбу с вязкой ненавистью. Надеюсь, до него хоть что-то долетит из моей тирады. Не зря же он так взбешенно разбил тарелку?

Когда Максим подступает ближе, я насторожилась, не сводя с него глаз, пытаясь заметить каждое движение и изменение в эмоциях. А он приближается, встав за моей спиной так тесно, что я ощутила сильное мужское тело через одежду. Его раскаленное дыхание бьет по шее, вызывая мурашки от кончиков пальцев до самой макушки.

Поднимает руки, очерчивая бедра и талию. Грудь сжал обеими руками, шумно выдыхая, рассматривая меня в зеркале так же внимательно, как и я его. Не сопротивляюсь, делать подобное сейчас уже бессмысленно, таким поведением я еще больше разозлю и без того бесноватого Гордеева.

Каждый раз Господин хочет доказать, что он настоящий жесткий мужчина. Самое ужасное, что я уже разбираюсь в его поведении и свыкаюсь, чего делать категорически нельзя. Если я привыкну к насилию и такому безжалостному обращению — он разрушит меня.

Ощущаю задницей, как он снова хочет овладеть мной, но отчего-то не торопится, уделяя долгое время зрительному контакту через зеркало, будто раздумывает что ему стоит сделать со мной на этот раз.

Мурашки по коже… Жутковато.

Последние четыре дня он был предельно бережный, но неизменно подавлял своей мужской силой. Максим делал мне приятно, возможно, только поэтому я сейчас немного расслабилась, улыбнувшись. Если я иду к нему навстречу, буду чувствовать себя паршиво, но физически Гордеев не станет делать мне больно. Правда, стоит только ступить шаг влево или вправо…

Откидываю голову на его плечо и накрываю мужские руки своими ладонями, без слов давая отмашку, оказавшись той еще угодливой девочкой. Лучше я сама позволю со мной делать нечто подобное, чем он возьмет меня против воли.

Одну руку он опускает и что-то достает из кармана. Его вторая рука оказывается на моей шее, предупреждающе ее сжав. Слышится звук будто упавшей крышки, и я хотела посмотреть вниз, но Максим заставил стоять смирно.

Поднимает руку к зеркалу и начинает выводить буквы… Красной помадой.

Нет. Нет-нет-нет! Этого не может быть!

Внутри все сжалось до нервного узелка и вспыхнуло раскаленным огнем.

Я по-настоящему испугалась, и почувствовав опасность, начала вырываться. Максим настолько жестко перехватил мою шею, что я в единый миг лишилась воздуха. Он заставил меня впиться ногтями в его руку, задыхаться и краснеть.

— Макс, — срывается обреченным кряхтением, когда глаза закатываются, а из-за слез все становится размытым.

Когда он грубо отпускает меня, я ухватываюсь рукой за раковину, продолжая задыхаться, но уже от яростного кашля. Гордеев не дает возможности прийти в себя. Перехватывает затылок и заставляет читать выведенные слова красной помадой, скорее всего, взятой из сумочки, так неосмотрительно оставленной в прихожей.

Смирись — кровавое слово на зеркале, которое вывел Максим, этим сразу же лишив меня любой надежды на решение образовавшийся проблемы. Я начинаю паниковать, лихорадочно пытаясь избежать его жестоких наказаний.

Яростно вырываюсь.

Как я себя выдала? Как он разгадывает то, о чем я еще не успела подумать? Как у него выходит сдерживаться на публике и при охране, взрываясь наедине со мной?

Черт!

Я дрожу, ледяными пальцами впившись в руки Максима, который грубо сдерживает меня на месте. Все риски сегодняшнего вечера были зря, а его жестокость никуда не делась и никогда не денется. Я делала все возможное, чтобы он стал только яростней.

Мужество, храбрость, бесстрашие… Где вы запропастились?!

Мне так страшно, что еще немного и станет плохо.

Гордеев одним только мрачным взглядом дает понять, что ждать пощады не стоит. Знаю, что нужно с ним бороться, иначе Максим затопчет меня, как личность, и даже не заметит. Но где взять силы на эту борьбу? Я ему неровня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Максим, не нужно, — шепчу я, судорожно качая головой. — Как ты догадался? Как?! — надрывно вскрикнула я, пытаясь выкрутиться из его рук, но мужчина удержал меня, вцепившись пальцами в локоны волос.

Даже не тянет, только держит, но настолько крепко, что, если начну рыпаться, будет больно.

— Ты сама себя выдала, малышка, — насмехается он над моей беспомощностью.

Неожиданно перехватывает платье на груди и рвет с неистовой силой, принуждая меня задыхаться от поражения. Он в один миг превращает шелковое платье в лоскуты тряпок, которые остаются на мне, но теперь оголяют грудь, едва держась на тоненьких бретельках.

— Нет!

— Я стараюсь быть обходительным и хорошим для малышки, которая обзывает меня… М-м-м, — задумывается, словно не помнит, что увидел на зеркале в уборной ресторана. Но я чётко вижу по его разъяренному взгляду, что он помнит все до последнего словечка. — Убийцей, безумцем и деспотом. Это твоя признательность? Я могу уничтожить кого угодно для тебя, а могу уничтожить тебя саму, Ярослава, — он аккуратно проводит пальцами по моей щеке в жесте ласки, но от подобного меня пробирает дрожь.

— Максим, — сбито всхлипываю я, зажмурившись. — Пожалуйста, не нужно. Пожалуйста! — повторяю я, как мантру. Голос охрип до пробирающего неузнаваемого баритона, а я обнимаю себя за плечи, скрывая наготу и пытаясь хоть как-то защититься в таком раскрытом и доступном положении.

— Тебе, Ярослава, как раз очень нужно! — рычит он.

Поднимает и усаживает на тумбочку, а сам рассвирепело сдергивает с себя рубашку. Пуговицы летят на пол, разлетаясь в разные стороны. Я пытаюсь соскользнуть с холодной поверхности, но Максим сильнее меня, и не смущается использовать свою мужскую силу в крепкой хватке.

— Смирно, девочка, — сдерживает, когда мне все же удается опустить ноги и ощутить под ними пол. Он поворачивает меня спиной к себе и нагибает, положив ладонь между лопаток. Нажимает так, что трудно дышать. Максим отнимает любую возможность подняться. — У тебя имелся шанс избежать этого. Ты сама захотела поиграть и проиграла. А проигравший всегда платит. Ты у меня, девочка, в сплошных долгах.

Поднимает платье, обнажая ноги и бедра.

— Ты — чудовище! — мой голос дрожит от слез и страха перед неизбежной близостью.

— Еще не представляешь насколько, — сердито чеканит он. Опускает руку между бедер, скользнув по стратегически важному месту, заставляя меня напрягаться и плотно сжать ноги. То, что на мне нет белья ему только на руку. — Досадно… Когда тебе страшно, ты всегда сухая, — я слышу по голосу, как он скалится.

Максим тянется к маленькому шкафчику возле зеркала и что-то из него достает.

— Я не буду ничего употреблять! — яростно вскрикнула я, дернувшись.

Только одно воспоминание о той ночи, когда он опоил меня, доставляет моральную боль.

— Не беспокойся, Ярослава, больше такой ошибки не допущу. Я хочу, чтобы ты всегда все помнила до последней минуты, — он что-то делает, а после, его пальцы, вымазанные в какой-то холодной слизи проникают в меня.

Нет! О Господи! Только не так!

Всего через мгновение меня прошибает осознание того, что он замыслил. И это еще хуже, ведь я, не желающая его, оказываюсь призывно влажной для него, хоть и не по своей воле.

Этот мужчина совершенно не имеет ни принципов, ни достоинства!

— Даже не думай, что тебе будет приятно. Если я животное, значит, буду трахать тебя, как животное, — вынес он свой вердикт.

Я надрывно дышу, сцепив зубы, униженно хныкая, стискивая бедра вместе, стремясь вытиснуть его пальцы из меня. Как можно быть угодливой, когда он берет силой, несмотря ни на что? Господин Гордеев убивает меня, как женщину, и возрождает нечто тёмное для себя…

Гордеев впивается зубами в мое плечо, заставляя завопить. Меня начинает лихорадить, и я истерически кричу, когда он продолжает трогать меня своими пальцами, размазывая лубрикант внутри, массируя и растирая.