Душа и слава Порт-Артура - Сергей Куличкин

4 декабря после панихиды, на которую, несмотря на непрекращающуюся бомбардировку, собралось огромное количество народа, состоялись скромные похороны. Моряки и пехотинцы, артиллеристы и саперы — все двигались в скорбной процессии. В толпе было много раненых и гражданских лиц. На лафете, в который была впряжена пара лошадей, стояли гробы с телами Кондратенко и Науменко. Не было траурного оркестра и торжественного песнопения. Хоронили героев под звуки артиллерийской канонады и затихающей вдали ружейно-пулеметной перестрелки. На кладбище у батареи Плоского мыса появились две новые могилы. Под большими белыми крестами лежали два друга-соратника. Рядом шли они по жизни, рядом и обрели вечный покой…

Уже после капитуляции в артурской газете «Новый край» было напечатано стихотворение Вельянинова:

Нет, мы его оплакивать не станем —Оплачут его там, где время есть для слез.Он с нами вместе здесь осады бремя нес,Он был всегда, везде, повсюду между нами.То как простой солдат шел с цепью впереди,То ночи напролет сидел за чертежами…Никто не знал, когда он спит… С деламиОн жил, скорей горел… и на каком огне!И сердце детское он сохранил в груди,Смеялся он, как дети, простодушно…Пускай кругом его бушует целый ад,Его спокоен лик, его спокоен взгляд.Умел глядеть в лицо он смерти равнодушно.Где он — кругом его спокойствие царит —Таким он был всегда — таким и в гробе спит.И места нет слезам у тела его, нет!Он сам сиял звездой; спокойный ровный светЕе погаснет ли в мгновенье ока?Пускай звезда исчезла уж давно,Но луч ее по-прежнему блестит.Пройдут века, а ряду поколенийВсе кажется, звезда еще горит…И сколько слез, святых и чистых вдохновенийОна собой, погаснувши, внушит!..И правнук правнукам расскажет про него,Расскажет, как в годину испытанийРодной страны здесь бился он, герой,Как начертал искусною рукойПреграды для врага на Угловой,На Длинной и на той горе,Что поднялась, как жертвенник, высоко!Расскажет, как мечтал враг залететь далеко,И как же падал он глубоко.И форт второй, где зимние квартирыСебе устроил враг во рву и там сидел,Крича, что фортом он уж овладел,А сам не смог взглянуть на русские мундиры!Расскажет, как сюда, на форт второй,Бесстрашный приезжал герой,Как вид его внушал и мужество и силу,И как нашел он там безвременно могилу,С Нахимовым, с Корниловым сравним…

Еще позже, по окончании войны, имя Кондратенко будет присвоено 25-му Восточно-Сибирскому стрелковому полку, одному из новых минных крейсеров, пяти городским начальным училищам. В Николаевской инженерной академии будет введена премия имени генерал-лейтенанта Кондратенко за лучший проект по фортификации. Памятники герою поставят в Петербурге на кладбище Александро-Невской лавры, куда перевезут останки героя, в Георгиевском зале Николаевского инженерного училища.

Это все будет память благодарного народа, а в те декабрьские дни гибель Кондратенко, несомненно, отразилась на судьбе крепости. С его смертью, по существу, кончилась оборона Порт-Артура. События стали разворачиваться с поразительной быстротой. Начальником сухопутной обороны вместо погибшего Кондратенко был назначен генерал Фок, и уже 5 декабря наши войска оставили форт № 2. Накануне ночью, когда японцы закончили саперные работы и всем стало ясно, что утром начнется штурм, Фок не только не усилил, а, наоборот, ослабил и без того малочисленный гарнизон, сняв с укрепления 140 человек. «Гарнизон форта № 2 в составе 275 человек я признаю при настоящих обстоятельствах чрезмерным», — писал он Горбатовскому.

В час дня японцы произвели взрыв форта и сквозь разрушенный бруствер бросились в атаку. Рукопашный бой с переменным успехом шел до полуночи, после чего лишенные подкреплений защитники форта оставили его.

Еще через десять дней японцы решили провести такую же операцию против форта № 3, заложив под его бруствер более шести тонн динамита. Форт № 3 нужно было держать во что бы то ни стало, ибо он являлся ключевым пунктом всей позиции, но маховик предательства закрутился с новой силой. Произведя взрыв, японцы пошли на штурм. После одиннадцатичасового боя русские, оборонявшие, по сути дела, одни развалины, не получив в подкрепление ни одного солдата, отошли, сжигая все, что может гореть. В плен японцы взяли только трех раненых солдат, а потеряли больше тысячи.

С оставлением форта № 3 Стессель наконец решил открыто заговорить о капитуляции. Положение было угрожающим, так как японцы на этом участке могли ворваться в город, но не безнадежным. В руках Стесселя оставались почти все укрепления, большое количество артиллерии и личного состава. Люди горели желанием сражаться и при умелой организации и четком руководстве творили чудеса. Но Стессель искал любого предлога к сдаче крепости. 16 декабря он собирает военный совет из старших начальников крепости: генералов, адмиралов, командиров полков, начальников штабов дивизий.

Выступать, как было заведено, начали младшие. Начальник штаба 7-й дивизии капитан Головань высказался за продолжение борьбы. Примерно в таком же духе говорили и все остальные участники совещания, вне зависимости от чина и занимаемого положения. Генерал Белый заявил, что снарядов хватит по меньшей мере еще на два штурма. Генерал-майор Горбатовский сказал: «Мы очень слабы, резервов нет, но держаться необходимо, и притом держаться на передовой линии». Такой же принципиальной позиции придерживались другие генералы: Смирнов, Надеин, Никитин. Настойчиво требовали продолжать оборону такие боевые офицеры, как Ирман, Семенов, Мехмандаров. За капитуляцию выступили только Фок да начальник штаба Стесселя полковник Рейс.

Стессель не ожидал такого поворота событий и, явно обескураженный, поспешил закрыть совет. Выразив свою благодарность участникам совещания за мужество и готовность продолжать борьбу, он в то же время направляет царю телеграмму: «Крепость продержится лишь несколько дней, у нас снарядов почти нет. Приму меры, чтобы не допустить резни на улицах». Царь исподволь подготавливался Стесселем к мысли о неизбежности капитуляции крепости, а сам Стессель, отправив через Чифу телеграмму, считал себя обезопасенным со всех сторон и ждал повода действовать. Такой повод вскоре появился.

Через день после совета японцы взорвали бруствер укрепления № 3. От детонации в потерне взорвался запас боеприпасов и окончательно разрушил каземат. Укрепление пришлось оставить. Для японцев это был большой успех, но далеко не решающий. Однако Стессель немедленно отправил к Ноги парламентера с письмом, в котором писал: «Принимая во внимание положение дел на театре военных действий, я нахожу дальнейшее сопротивление Порт-Артура бесполезным, и во избежание бесполезных потерь я желал бы вступить в переговоры о сдаче». Он отправил парламентера, не предупредив об этом ни коменданта крепости, ни командующего эскадрой. «Падение укрепления 3-го дало Стесселю повод для капитуляции, за который он ухватился с неприличной торопливостью» — так писал об этом все тот же Бартлетт.

После проявленной Стесселем «неприличной торопливости» Фок распоясался окончательно и отдал приказ очистить Куропаткинский люнет, батарею литера Б и Малое Орлиное Гнездо.

А на переднем крае продолжались упорные бои. Генерал Горбатовский, офицеры и солдаты и не думали сдаваться. Ожесточенные схватки происходили в районе Орлиных Гнезд. Большое Орлиное Гнездо отбивало атаку за атакой. Враг нес огромные потери и, не считаясь с этим, продолжал атаковать волнами. На русских позициях не переставали рваться одиннадцатидюймовые снаряды. Горбатовскому приходилось вести войну на два фронта — с японцами и приказами Фока. Когда он отправил на Большое Орлиное Гнездо последний резерв — роту моряков, пришло донесение от коменданта укрепления капитана Галицинского: «…Надеюсь на Бога да на русского солдата». После этого стрелки и моряки отбили еще несколько атак. Нужны были резервы, и враг был бы остановлен окончательно… Но погиб генерал Кондратенко, и больше никто не решался снять войска с неатакованных участков. И это несмотря на то, что войска Северного и Западного фронтов стояли на позициях, удерживаемых ими со времени боев за Высокую. Семь тысяч человек находилось в полнейшем бездействии.

Фок продолжал очищать укрепление за укреплением. Когда ему доложили, что по приказу Горбатовского войска продолжают сражаться, он рассвирепел. «…Предписываю немедленно отдать распоряжение об очищении литера Б, — писал он во гневе. — Не заставьте меня принять побудительные к тому меры…»