Савелий Крамаров. Cын врага народа - Варлен Стронгин

Советский пианист Евгений Кисин, ныне пребывающий в Штатах, справедливо заметил, что в этой стране есть культура и бескультурье, но на симфонических концертах никогда не бывает пустых мест. И когда мне во время авторского вечера в Сан-Франциско один из русских эмигрантов сказал, что, по его мнению, американская доброжелательность, улыбки прохожих, неизменные благодарности за покупку и приглашение прийти еще, наигранны и неискренни, то я ответил ему, что даже если так, то мне приятнее встречать неискреннюю доброжелательность, чем искреннее хамство.

Савелия, уже после первой роли, заметили многие американские режиссеры и сетовали на его английский с европейским акцентом, на то, что не могут поэтому снимать его в своих фильмах.

Позднее, при встрече в Москве, Савелий рассказал мне, что у него свой импресарио в Голливуде, но часто, даже без его участия, он получает приглашения играть роли немцев, чехов, поляков, всех, кто говорит с европейским акцентом.

Савелий продолжал, как губка, впитывать в себя все лучшее, что видел в Америке. Но ему «опять чего-то не хватало», наверное, той популярности, что была на родине, и не массовой, а тех людей, которых он любил, к примеру, художников, по воскресеньям выставляющих свои картины в Измайловском парке. Эти в основном талантливые ребята, далекие от официального творчества, отторгнутые Союзом художников, любили Савелия. Стоило ему появиться среди деревьев парка, с прислоненными к ним картинами, как их авторы окружали его, интересовались его мнением о своих произведениях и в конце встречи фотографировались с ним на память. И это независимо от того, покупал ли он у них картины или просто смотрел их, что было чаще. Художники любили его не только за популярность, и он не был правозащитником или новатором в искусстве, что могло привлекать их в нем, а, наверное, единственным творческим человеком, который постоянно и искренне интересовался их работой. И они, сами люди ранимые и раненные тяжелой судьбой, видели в нем доброго и близкого им по духу человека. Савелий среди них чувствовал себя естественно и комфортно, не боялся высказаться откровенно, даже ошибиться в их искусстве или чего-то сразу не поняты Зато кругозор его расширялся. Он постоянно создавал себя как личность, становился увереннее в своих силах. Иначе не решился бы на поступок, круто изменивший его жизнь, не уехал бы от неимоверной популярности, притягивающей к себе цепями многих коллег и ныне готовых ради нее тусоваться где и с кем попало, лишь бы мелькнуть на телеэкране и попасть под милостивый взгляд начальства и, если сильно повезет, задружить с ним. Один из его коллег развлекал семью министра внутренних дел Щелокова, другой — внуков Брежнева, третий — министра культуры Демичева, а четвертый, несмотря на проходимость танка, все-таки выдворенный с многочисленных телепередач из-за вопиющей бездарности и пошлости, вновь возник на телеэкранах, найдя подход к прокурорскому начальнику. Савелий даже не думал о подобных делах, он был артистом кино и желал добиться успехов на своем любимом поприще, и, конечно, без какой-либо начальственной помощи. Не достигнув чего-то сам, он никогда не получил бы радости от успеха и, наверное, кем-то продвинутый и пробитый на удачную роль, сыграл бы ее без вдохновения, и мы не увидели бы на экране чудодейственной его улыбки.

Савелий стал человеком сильным, но не был, как говорят, сотворен из камня или железа. Я не уверен, что будучи, к примеру, писателем, он смог бы долгие годы, стиснув зубы и бедствуя, работать в стол, как наш великий писатель Фазиль Искандер.

Савелий, в промежутках между фильмами, снимался в рекламных роликах. Впрочем, это тоже работа.

На Западе не презирается никакая работа. Возможно, такому артисту, как Савелий Крамаров, не столь престижно сниматься в рекламе, как поначалу ездить в машине старой марки или одеваться в дешевых магазинах. Но Савелий продолжал совершенствовать свой английский. Он не отбросил цель — стать полноценным актером американского кино. А пока…

Рассказывает его брат, инженер-строитель Виктор Волчек — сын дяди Лео, о том, как случайно, находясь в гостях в Нью-Йорке, встретил в центре города, на Бродвее, Савелия, наряженного в форму полицейского. Он рекламировал какую-то кредитную карточку.

— Почему ты снимаешься так поздно? — удивился Виктор.

— Подумай! — улыбается Савелий.

— Вероятно, требуется затемнение? — предполагает Виктор.

— Сразу видно, что ты не американец, — улыбается Савелий, — ты не знаешь, что за съемки в ночное время муниципалитет берет с продюсера вдвое меньше денег, чем в дневное… трудность только для меня.

— Не любишь сниматься поздно? — говорит Виктор.

— Сниматься, да еще в хорошем фильме, могу круглые сутки, — говорит Савелий, поправляя фуражку, — даже в рекламе, пока не могу обойтись без нее. Трудность в том, что ночевать негде.

— А в гостинице? — удивляется Виктор.

Савелий мнется, но тут его зовет режиссер. Нужно отснять заключительный кадр. Савелий задирает подбородок и несет кредитную карточку, как флаг. «Смешно было очень, — вспоминает Виктор, — даже режиссер рассмеялся. Отсняли кадр и тут же стали убирать аппаратуру Спешно. Стоящий рядом полицейский хронометрирует пребывание кинематографистов на Бродвее».

— В чем же все-таки твоя трудность? — продолжает разговор Виктор.

— Снимать дешевый номер — негде. Рядом только дорогие гостиницы. А я присмотрел себе уникальный итальянский столик. Работа мастера восемнадцатого века. Американцы любят пышную и современную мебель, а я — старую, но сделанную от души, с выдумкой, вроде как для себя творил мастер, чтобы доказать себе, что он действительно способен создать что-то необычное и приятно удивить этим людей. Все, что собрал в Москве, отдал Маше. Сейчас собираю новую коллекцию. Лишних денег нет. Экономлю на чем могу.

— Можешь переночевать у меня в номере, — нерешительно произносит Виктор, боясь обидеть брата.

— Прекрасно! — восклицает Савелий.

— Но в номере одна кровать. Я с женою, — объясняет Виктор.

— А пол?! — делая вид, что его не страшит даже асфальт, громко говорит Савелий и так беспечно улыбается, что у Виктора исчезает стеснение. — Здесь в гостиницах пол покрыт кардитом. Он не жестче матрасов на русских железных дорогах! — успокаивает Виктора Савелий. — Если вы с женой выделите мне подушку, то я тут же усну, весь день был на ногах.

«Дали мы ему подушку, и он действительно тут же уснул как убитый, — вспоминает Виктор, — а рано утром поехал в Лос-Анджелес. Сниматься в «Красной жаре» со Шварценеггером. Об этом я узнал позднее. Савелий не любил говорить о том, что пока не сделал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});