Маленькая балерина - Ольга Смецкая

– Что случилось? Что вы делаете? – Это была примчавшаяся на мой зов Гала.

– «Скорую»! Быстро! Она умирает.

Дважды повторять не пришлось. Гала скрылась в доме, и спустя секунду я услышала, как она разговаривает по телефону.

Я обессиленно опустилась на землю и положила Лизину голову себе на колени. Она по-прежнему была без сознания, но я больше ничего не могла сделать.

Я гладила тонкие тусклые волосы и снова думала о том, что проживаю чужую жизнь…

Вернулась Гала. Она посмотрела на свои светлые брюки и села рядом на траву.

– Не испачкаетесь?

– Не важно. Как думаете, она выкарабкается? – Гала подняла на меня глаза. В них застыл страх.

– Не знаю…

Лизе повезло. «Скорая» приехала быстро. Бригада врачей в синих форменных робах засуетилась вокруг Лизы. Мы с Галой отошли в сторону.

Наконец Лизу, опутанную виниловыми трубками, погрузили в машину. Полная, крашенная в блондинку докторша подошла к нам.

– Что ей вводили? – деловито осведомилась она, прикуривая сигарету.

– Супрастин, – я протянула пустую ампулу, которую до сих пор сжимала в руках.

– Я имею в виду аллерген, – поморщилась врачиха от попавшего в глаза дыма. Темные корни волос контрастировали с выбеленными прядями.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Вы врач? – глядя сквозь меня, спросила она.

– Нет.

– Тогда ясно. Аллерген – чужеродный препарат, который при повышенной чувствительности организма и вызвал анафилактический шок. На правом предплечье у нее след от инъекции. Что это за препарат?

– Не знаю, – ответила я, вспомнив капельку крови, выступившую на локтевом сгибе Лизы, и похолодела. Значит, она сделала себе укол. Или не она, а кто-то другой? Тот, кто мелькнул среди сосновых стволов?

– Она выживет? – перебила Гала.

– Трудно сказать, она в коме. Но будем надеяться, что мы успели.

Докторша выбросила окурок и направилась к машине. Открыла дверцу и обернулась.

– Кстати! – крикнула она мне. – Вы молодец. Вы все правильно сделали.

– Я поеду за ними в больницу, – пробормотала Гала и бросилась к своему дому.

И тут я осознала, что все это время она держала в руках коричневую тетрадь, которую я положила рядом с Лизой.

– Постойте! – Я устремилась за ней. – Это моя тетрадь.

– Ваша? – Гала остановилась и растерянно заморгала. – А я думала – Лизина… – Вдруг она разрыдалась. – Девочка моя… Бедная моя девочка… – И с этими словами она пошла прочь. А я осталась стоять на месте. Мне показалось, что я вросла в землю и больше не смогу сделать и шага. Я закрыла глаза. Господи! Завтра закончится этот кошмар. Завтра приедет Фиалка и заберет меня отсюда… Завтра…

– Это знак, – раздался рядом тихий голос, я вздрогнула. В полуметре от меня стоял Арсений Титус и улыбался. – Я же говорил вам, что здесь необычное место и что здесь действуют свои законы. Я говорил вам, что они потребуют новых жертв. Тогда тоже был знак. И это только начало.

– Я уже говорила вам, что не верю в призраков.

– Зато они верят в вас. Их знаки повсюду. Надо только научиться читать их.

Я резко развернулась и побежала.

– Берегитесь, – прошептал Титус, но я его услышала.

Москва, 7 ноября 1953 года.

– Все эти годы я каждую минуту думал только о тебе, – сказал Дюк вечность спустя. Они лежали на узком диване в гостиной, тесно прижавшись друг к другу и накрывшись одеялом, принесенным из спальни. Дюк крепко обнимал ее за плечи, так крепко, что кольцо с дымчатым сапфиром, надетое на его левую руку, больно впивалось Каре в кожу. Но это была приятная боль. Кара знала, что на внутренней стороне кольца выгравировано ее имя.

– Теперь я тебя никуда не отпущу, – прошептал Дюк.

– Я не уберегла твой кулон, – призналась Кара. – Прости.

– Это не страшно. Теперь мы вместе, и он обязательно вернется. Так уже бывало раньше. Он много раз исчезал, но непременно возвращался. Не думай об этом.

Дюк повернулся, и его горячее дыхание коснулось ее волос, губы заскользили по виску, по шее, по груди… «Как мне не хватало его тепла», – подумала Кара, и мир снова перестал существовать. Они все никак не могли насытиться друг другом, и это продолжалось долго. Лишь под утро Дюк задремал, а Кара вдруг ощутила зверский голод. Она посмотрела на Дюка, провела пальцами по отросшей щетине и высвободилась из его объятий. И тут же озябла. В камине весело потрескивали поленья, но в доме все равно было холодно. Она натянула на себя рубашку Дюка, валявшуюся на полу рядом с ее платьем, и улыбнулась. Подняла персик, откатившийся под стол, вонзила зубы в сочную сладкую плоть. Подошла к окну. Облака рассеялись, в небе висел юный месяц, вокруг него поблескивали звезды. Природа словно застыла в ожидании. Внезапно Кара ощутила неясную тревогу. Она перевела взгляд на черную чащу деревьев, и ей померещилось, что кто-то наблюдает за ней из темноты. Кара быстро задернула штору и отвернулась. Дюк мирно спал. Она скинула рубашку и устроилась рядом, зарывшись в его тепло. Тревога моментально улетучилась, и Кара подумала, как правильно она в свое время поступила, когда попросила плотника заколотить потайную дверь в каменоломни.

Глава 34

День тот же

Ветер стих, и снова стало душно. Когда я добралась до дома Врублевской, пот тек с меня градом. Но не от жары, думалось мне. Виной тому была картина, маячившая перед мысленным взором – кто-то хладнокровно втыкает в вену шприц, зная о том, что это может привести к гибели. Надеясь на это…

Букет сломанных цветов по-прежнему торчал в ручке двери.

Но теперь он виделся мне совсем в другом свете. Лиза не имела отношения к букету, – отчетливо поняла я. Она не была мне врагом. Наоборот, хотела о чем-то предупредить, за что и поплатилась. Я оглянулась. Участок Галы опустел, все рабочие куда-то подевались. Может быть, у них начался перерыв, а может быть, из-за случившегося с Лизой вечеринку отменили. Я вздохнула и выдернула цветы из ручки. Несколько надломленных бутонов отвалились и покатились по деревянному настилу крыльца. Как отрубленные палачом головы по эшафоту. Я сунула остатки букета под куст сирени, открыла дверь и вошла в дом. У Раисы был выходной, и это сразу бросалось в глаза. На кухне царил беспорядок – воспоминание о завтраке со Шмаковым.

Я очистила тарелки от засохшей еды, поставила в раковину, залила водой и прошла на веранду. Устроилась в кресле-качалке, положила тетрадь на колени. Я не спешила открывать ее. Меня охватило странное возбуждение. Давно забытое, потому что подобное чувство я испытывала только перед выходом на сцену. Я погладила пальцами прохладный кожаный переплет и зажмурилась. Мне вдруг почудился шум зрительного зала – шелест программок, покашливание, скрип откидных сидений. А потом я ощутила тепло и легкое покалывание в кончиках пальцев. Кто-то или что-то отдавало мне свою энергию.