Блуждающая в Пустоте - Аарон Дембски-Боуден

Талос отвлекся на вокс-сеть: доклады Второго и Третьего Когтя, столкнувшихся с врагом на верхних уровнях катакомб, и яростные проклятия Кровоточащих Глаз, сражавшихся на поверхности. Он пытался не думать о Малхарионе — капитан решил встретить свою смерть в одиночестве, и в этом желании не было ничего предосудительного. Вскоре Первому Когтю предстояло разделиться. Как только враг превзойдет их числом и станет невозможно стоять вместе — все закончится убийствами в темноте и каждый будет сам за себя.

Он никогда прежде не носил тактический дредноутский доспех, и ощущение было удивительным. Талос знал свои боевые доспехи как собственную кожу, в них было удобно как в одежде, к которой со временем привыкаешь. Терминаторская броня была иного рода, начиная от украшенного бивнями шлем, заканчивая шипастыми сапогами. Каждый мускул в его теле покалывало от прилива новых сил. Он ожидал, что будет чувствовать себя неповоротливым, но набор движений мало чем отличался от того, что он совершал, тренируясь без доспехов. Единственным неудобством было то, что воин был постоянно наклонен вперед, как будто готовился сорваться на бег.

Талос попробовал бегать. Вышла более быстрая, сильная поступь, нечто среднее между бегом трусцой и пошатыванием. Компенсационные сервоприводы и стабилизаторы не дали бы ему наклониться вперед так, чтобы упасть, хотя смещенный центр тяжести после стольких веков ношения модифицированной брони Тип V все еще казался необычным.

На одной руке была латная перчатка размером с торс легионера — силовой кулак, активизированный и покрытый дрожащим силовым полем. Другая рука сжимала массивную роторную пушку, его пальцы покоились на изогнутом триггере. У них было мало боеприпасов для штурмовой пушки: когда Первый Коготь счистил доспехи с Саламандр, очень скоро они узнали, что имперцы израсходовали большую часть своих запасов. Он нес на бедре свой двуствольный болтер, готовый воспользоваться им, когда придет время бросить пустую пушку.

Меркуциан дотянулся своим огромным силовым кулаком до богато украшенного бивня, который Дельтриан приделал к бычьей морде его шлема, и постучал по нему.

— Однажды я видел, как Малек из Атраментаров ударил кого-то головой и насадил его на свои бивни, — сказал он. — Я тоже хочу попробовать.

Талос вскинул вверх кулак, призывая к тишине — или хотя бы к её подобию, насколько позволяли их грохочущие как двигатели танка на холостом ходу доспехи.

Град бритвенно-острых дисков вылетел из коридора впереди, за ним последовали приближающиеся силуэты эльдарских воинов. Они замешкались, увидев, что на них надвигалось. Одни бросились врассыпную, в то время как другие, отступая, продолжали стрелять. Талос слышал, как сюрикеновые снаряды бились об его броню и со звоном разбитого стекла падали на пол.

В ответ он нажал на триггер, наполнив тоннель характерным ревом имперской штурмовой пушки. Подвески в локтевом суставе, запястье и креплении пушки компенсировали любую отдачу, позволяя ему целиться, не отвлекаясь, но ретинальный дисплей затемнился, чтобы его не ослепило вспышками.

Следующие десять секунд Первый Коготь стоял в недоумении. Талос наклонил пушку, чтобы получше осмотреть дышавшие паром раскаленные стволы.

— Вот так пушка! — восхитился Сайрион, когда все четверо пробирались через органическую массу, оставшуюся в коридоре. — Можно, я одолжу её у тебя ненадолго?

Марлона уже не была уверена, что именно она слышала. Иногда между каменными стенами раздавалось эхо далеких перестрелок, а порой лишь завывание сквозняков во тьме.

У нее был фонарь — никто из членов экипажа корабля Восьмого Легиона не ходил без них, — и она знала, что заряда батарей должно было хватить еще на несколько часов как минимум. Что делать и куда идти — вот этого она не знала.

«— Какая вообще разница? Какая разница, умру я здесь, внизу или на равнинах?»

У нее все еще был пулевой пистолет, пусть и примитивный в сравнении с болтером Легионес Астартес. Он прекрасно подходил, чтобы застрелиться, пока она не умерла от жажды, но в бою польза от него была бы невелика. Рабам на борту «Эха проклятия» было запрещено носить оружие, но процветавший повсюду черный рынок позаботился и об этом. Легион никогда не настаивал на соблюдении этого закона, потому что не боялся восстания. Марлона подозревала, что им нравилась некоторая острота ощущений, когда они охотились на членов экипажа удовольствия ради.

Она не знала, как долго уже была одна, когда услышала стук. Она пробиралась по пустынным катакомбам, направляя луч света перед собой и позволяя ему рассекать темноту, насколько хватало мощности ламп. Направление она уже давно потеряла. Звук странным эхом раздавался здесь внизу, вплоть до того, что она уже была не уверена — идет ли она в сторону грохота или наоборот, от него. Казалось, он не исчезал, но и не становился сильнее.

Она не увидела, что выбило лампу у нее из рук. Поток воздуха пронесся за её спиной, грубый удар выбил из её рук фонарь, и он с грохотом упал на пол. На долю секунды вращающийся пучок света оставил на стене безумные тени: стройные силуэты ведьм в нечеловеческих вытянутых шлемах. Марлона потянулась за пистолетом еще до того, как фонарь остановился. Он тоже выпал из её рук, будто от удара по кулаку.

Во второй раз она ощутила дыхание уже у своего лица. Голос из мрака был неприятно мягким — подобно бархату, скользящему по ране.

— Где пророк Восьмого Легиона?

Она ударила кулаком в сторону, откуда прозвучал голос из темноты, но удар прошел мимо. Как и второй, и третий, и четвертый — все они были направлены в никуда. Она слышала еле уловимые движения и дыхание чего-то, уклонявшегося от нее во тьме и мягкое поскрипывание пластин брони, шелестящих с каждым движением. Рука сомкнулась вокруг её горла. Закованные в холодное железо пальцы схватили её за грудки. Марлоне удалось один раз ударить по неподвижной руке, прежде чем её припечатали к стене. Сапоги скребли по камню, не доставая до земли. Её грубая аугметика щелкала и жужжала, пытаясь вновь обрести опору.

— Где пророк Восьмого Легиона?

— Я всю свою жизнь провела во тьме, — сказала она, обращаясь к невидимому голосу. — Думаешь, меня это испугает?

Пальцы на горле сжались крепче, лишив её возможности дышать. Она не знала наверняка, становился ли стук громче, или же её обманывало собственное участившееся сердцебиение.

— Грязное, слепое, гадкое животное, мон-кеи, где пророк Восьмого Легиона? Тысячи душ стоят на кону, пока он еще дышит.

Марлона сопротивлялась сильной хватке, колотя кулаками по закованной в броню руке.

— Упрямое создание! Знай же, человек: безмолвный шторм близится. Идет Блуждающая в Пустоте.

Хватка на горле исчезла также быстро как и появилась, и она упала на землю. Первое, о чем она подумала, когда тяжело втянула в себя спертый воздух, это то, что её сердце не обманывало ее. Колотилось все вокруг нее, и слышались глухие удары стали о камень. От них по полу под ногами и стене за её спиной пробегала дрожь.

Марлона доползла на четвереньках за фонарем, вспарывая темноту его тонким лезвием света. Она видела камень, камень, камень… и что-то огромное и темное, искоса смотревшее на нее сверху вниз, рыча суставами.

— Что ты делаешь здесь внизу?

Он зашел слишком резко, под плохим углом и рухнул на пыльную землю. Через мгновение он встал на четвереньки, и затем, после двух попыток, выпрямился в полный рост. Металлические когти на ступнях растопырились, зарываясь в мягкую почву и компенсируя нагрузку.

Боль была… чем-то. Он ощущал привкус крови с каждым вздохом, а боль в мышцах вернула его расслабленное сознание в те три ночи, когда его терзал лорд Ирувиус из Детей Императора.

Эта война была не из приятных. Проиграть её было бы еще хуже.

Люкориф приземлился неподалеку от последнего эльдара. Он обошел распростертое на земле тело, отметив следы кровавой жидкости, изливавшейся из нескольких сочленений его брони. Его доспех представлял собой занимательную демонстрацию боевой картографии, отмеченный лазерными подпалинами и прошитый попаданиями коротких костяных кинжалов чужаков. Раптор перевернул тело небесной девы когтем на ноге. Её глаза, такие же синие и такие же безжизненные, как сапфиры, смотрели в серое небо. На её груди был гладкий драгоценный камень, который среди её сородичей был известен как камень души. Люкориф вырвал его из брони и проглотил целиком, надеясь, что её бессмертный дух насладится своей судьбой, уготовившей ему вечные скитания в его кишках.

— Ловец Душ, — наконец произнес он в вокс.

Голос пророка звучал искаженно из-за помех на расстоянии и треска стрельбы.

— Я слышу тебя, Люкориф.

— Кровоточащие Глаза мертвы. Я — последний.

Он слышал, как Талос хрипел от напряжения.