Личный враг Бога - Михаил Кликин

Глеб с трудом приподнялся, сел, спиной опершись на стену. Глотнул холодного до ломоты в зубах молока, нехотя прожевал маленький кусочек бутерброда, кивком поблагодарил женщину и, откинувшись на тряпки, мгновенно заснул.

Хозяин с хозяйкой некоторое время смотрели на него, затем переглянулись, встали и на цыпочках вышли из кладовки.

В тот день они больше не ругались.

4

Когда прокукарекал первый петух, было еще темно. На востоке чуть розовели легкие перистые облака, было тихо и свежо. По ложбинкам меж холмов длинными полотнищами стелился молочный туман, постепенно истаивая и растворяясь в прозрачном чистом воздухе.

Горбун Сир вышел во двор, потянулся и длинно, со знанием дела выругался, восхищенный красотой утра. Его жена Соба кормила кур и гусей — швыряла горстями сопревшее зерно, внимательно следила за тем, чтобы никто не остался обделенным. Ожидая дойки, в стойле мычала корова.

Горбун сел на ступеньки крыльца и стал ждать, когда взойдет солнце.

Мимо прошла Соба. Она словно ненароком пихнула мужа ногой и негромко буркнула:

— Расселся, старый хрыч.

Он промолчал. Он смотрел как из-за холмов, высветляя небо, окрашивая траву в изумрудный цвет, разгоняя остатки тумана, неторопливо поднимается оранжевый диск.

— Разбудить, когда взойдет солнце, — пробормотал он под нос. — Видно, не все они Двуживущие. Интересно, который из них?

— Чего ты там бубнишь? — рядом появилась Соба. Она держала в руках деревянные ведра, видимо, собиралась к роднику за водой.

— Ничего… — Он даже не посмотрел в сторону жены — пусть ей станет ясно, что некогда ему заниматься пустой болтовней, — встал и направился будить постояльцев.

Поднимаясь по лестнице, Горбун вспомнил про гостя, что должен сейчас спать в кладовке. Кто он? Связан ли с этой четверкой? Может, зря приютили они чужака? Не возникло бы каких неприятностей. Тем более, что и денег-то у того нет. Оборванец, одно слово. От них, от оборванцев, ничего хорошего не жди. Все норовят стащить чего…

Он осторожно стукнул в дверь. Прислушался.

Тишина.

Занес уже было кулак, чтоб постучать еще, погромче, но дверь неожиданно распахнулась, и из комнаты выглянул жуткий человек со шрамами на лице. Красные рубцы на измятой подушкой щеке делали его еще более отталкивающим. Горбун аж вздрогнул. А уродливый постоялец молча кивнул и сразу захлопнул дверь, едва не прищемив хозяину нос.

«Одноживущий, — отметил про себя Сир. — Вот уж никогда бы не подумал».

Он еще постоял перед дверью, ожидая какого-нибудь шума из комнаты. Но все было тихо. И разочарованный Горбун спустился вниз, зачем-то крадучись на цыпочках.

Мучаясь от безделья, он прошелся по дому, заглянул во все уголки, открыл кладовку, постоял возле спящего на тряпках незнакомца, снова вышел во двор, шугнул больно уж зазнавшегося петуха, ущипнул за бок жену, доящую корову, и в раздумье остановился возле забора, пустыми глазами смотря куда-то далеко, за холмы, за горизонт, туда, откуда приходила пыльная лента дороги, и куда она убегала.

«Ведь и я могу вот так, — размышлял Горбун. — Бросить все к чертям и уйти. Сроду нигде не бывал, а уж и помирать скоро. Наверно, и этот, со шрамами, тоже вот так жил себе спокойно где-нибудь, землю пахал, плотничал или еще что делал, а потом пришли Двуживущие, позвали его за собой, и он пошел. А теперь поди отличи, кто из них кто. Что Одноживущий, что Двуживущий — невелика разница. Одни умирают один раз, другие много, но ведь тоже умирают. И еще неизвестно, что лучше… — Он вспомнил ужасные шрамы на лице постояльца и его передернуло. — Нет, с этими Двуживущими свяжешься — своей смертью не умрешь. Они как перекати-поле — ни угла своего, ни хозяйства, ни жены. Ходят, погибель себе ищут, а зачем им все это надо, бог его знает. И сами они этого не ведают…»

— Чего столбом стоишь? — ткнула его в спину жена, перебив ход мысли.

Он отмахнулся от нее, как от докучливой мухи.

— Отстань! Вот уйду от тебя…

— Уйдет! — Соба подоткнула бока руками. — С этими, что ли? Ну и сдохнешь за первым же перекрестком! Иди хоть на все четыре стороны. Все равно помощи от тебя никакой.

— А-а, — махнул рукой Горбун. Жена ушла, унося в дом ведра с молоком, а он еще долго стоял и думал, что же этакое притягательное может находиться там — за пологими горбами холмов…

Когда он вернулся, в доме было шумно. Четверка постояльцев полным составом проснулась и требовала завтрак в комнату. Над огнем очага уже жарилась на вертеле баранья нога, в горшках что-то булькало и шипело, и скворчала яичница на большом противне. Соба бегала по кухне, гремя утварью. Увидев мужа, она бросила:

— За элем спустись, бородатый спрашивал.

Горбун удрученно кивнул и полез в погреб за пивом.

5

Глеб проснулся к полудню.

Он нашел рядом с собой глиняную бутыль с остатками молока и недоеденный ломоть хлеба с уже подсохшей пластинкой сыра. Подкрепившись, он почувствовал прилив сил. Только ноги слегка гудели, напоминая о тяжести пройденного пути.

«У этого мира есть свои преимущества, — подумал он. — В реальности подобный трехдневный переход надолго бы вывел меня из игры».

Глеб с удовольствием потянулся, ощущая тугую упругость мышц.

Слепые, без окон, стены кладовки не давали ему увидеть, какое сейчас время суток, но по шуму, доносящемуся из-за закрытой двери, он понял, что на улице день. Звенела посуда, переругивались хозяин с хозяйкой, по потолку топали чьи-то тяжелые ноги. «Сир и Соба», — вспомнил он имена хозяев.

Еще долго Глеб лежал на тряпках, подтянув к себе поближе копье и разглядывал полки, затянутые дремучей пыльной паутиной.

«Постоялый двор, — размышлял он. — На день еще можно здесь остаться, а потом надо идти. Спрошу у хозяина, как пройти к Городу и пойду. А денег у меня нет. Дадут ли переночевать? Но ведь не выкинули, не оставили под открытым небом, даже еды принесли. Что им, жалко? Мне кровать не нужна. Переночую здесь же, на тряпках и пойду. В Город надо. Не забыть про дорогу получше расспросить. Хозяин, похоже, безобидный. А в Городе куда? В Лигу? К ребятам? Ну, сперва дойду, а там поглядим…»

Дверь слегка приоткрылась. В образовавшуюся щель заглянула Соба, увидела, что он не спит, улыбнулась ему широко и затараторила:

— Кушать будете? Похлебка есть горячая, мясная, жирная. Я знаю, что вы без денег. Бог с ними! У нас сейчас постояльцы богатые, платят много, правда, уже съезжать собираются. А вы в наших краях еще будете — долг и отдадите, друзей приведете. У нас пиво хорошее. И засовы прочные — никто не проберется. Вставайте, уже день давно…

— Я перекусил только что, — сказал Глеб.

— Да, что это! У нас все горячее, парное. Похлебка, хлеб свежий. Я накрою сейчас.

Хозяйка исчезла, оставив дверь открытой, словно приглашая к столу.

Глеб вышел из сумрачного чулана и зажмурился. Яркое солнце раскидало блики по большой просторной гостиной. В камине лениво глодал поленья почти невидимый на свету огонь, перед ним стояло пустующее плетеное кресло, должно быть, любимое место хозяина в холодные зимние вечера, когда в темные окна скребется поземка, а рассевшиеся за столами постояльцы рассказывают о приключениях, и негромко поет балладу забредший на огонек безденежный бард, отрабатывая тепло и угощение.

Сейчас столы пустовали, на столешницы взгромоздились перевернутые ножками кверху стулья. Стойка в дальнем углу, за которой должен был стоять сам хозяин, покрылась толстым мохнатым слоем пыли, и все заведение при свете дня производило удручающее впечатление своей безнадежной запущенностью.

Глеб аккуратно снял один из тяжелых дубовых стульев и сел, облокотившись на стол.

Пришел Сир, искоса глянул на гостя, но заговорить не решился, занял кресло перед камином, повернувшись горбатой спиной к Глебу, и принялся обкусывать ногти, сплевывая в огонь.

Наверху что-то гремело и звякало, там кто-то громко хохотал и топал. Пару раз, когда с потолка раздавались совсем уж громоподобные звуки, Сир вздрагивал и, напрягшись всем своим тщедушным телом, замирал, будто со смирением ждал, что сейчас балки провалятся и рухнут точно на его многострадальный горб.

Соба принесла дымящийся горшок с похлебкой, недовольно сказала в сторону Глеба:

— Оставили бы уж свою пику, — и стала раскладывать горячее варево по тарелкам.

— Стулья сними, — крикнула она мужу, — сейчас твои господа обедать спустятся.

Чтобы сохранить достоинство, Горбун выждал паузу, потом нехотя поднялся и стал с грохотом составлять стулья. Соба пододвинула к Глебу парящую тарелку, достала из кармана замызганного фартука грубо выточенную деревянную ложку, сказала мягко, но вместе с тем властно, словно отдала приказ:

— Ешьте. Сейчас хлеб принесу, — и ушла на кухню.