Успеть. Поэма о живых душах - Алексей Иванович Слаповский

знаю его фамилии.

— А звание?

— Не помню. С двумя звездочками погоны, лейтенант.

— Саша! Кошелев! — громко крикнул дежурный.

В двери одного из кабинетов показался полицейский повыше и похудее того, кого искал Галатин.

— Ты никакую машину не арестовывал?

— Я с утра тут безвылазно сижу. Наверно, Полищук, он любит такие дела. Полищук! Ты тут?

Из другого кабинета вышел полицейский с кружкой в руке.

— Никого не арестовывал? — спросил Кошелев.

— Была охота под Новый год, — ответил Полищук. — Может, Бехтияров? Бехтияров!

Так они выкликали друг друга, и вскоре в дверях выстроилось с полдюжины полицейских, которые все были, как и говорил дежурный, молоды, но круглолицего знакомца не было.

И тут он вошел с улицы сам.

— А я вас ищу! — сказал Галатин. — Ваша помощь нужна, в больнице сказали, что водитель умер, что он в морге, а в морг не пускают.

— Что значит умер? — недовольно спросил круглолицый. — Ладно, пойдемте.

Они вышли, сели в машину полицейского и поехали к больнице, что заняло не больше пяти минут. За это время Галатин успел спросить, как зовут полицейского — неудобно было обращаться безымянно. Тот неохотно сообщил, что зовут его Никитой, но лучше обращаться по званию: товарищ лейтенант.

Опять позвонила Лариса. Галатин ответил коротко: продолжаю выяснять, сейчас как раз этим занимаюсь.

В больнице лейтенант Никита прошел мимо охранника, не поздоровавшись с ним и даже не глянув в его сторону. И направился сразу же в кабинет главврача на второй этаж. Галатин следовал за ним. В кабинет входить не пришлось, потому что главврач сама в это время выходила оттуда — высокая женщина в очках, с седыми волосами, видневшимися сквозь голубую полупрозрачную шапочку с резинкой по окружности.

— Здрасьте, Валентина Георгиевна, — уважительно поприветствовал ее лейтенант Никита.

— Здравствуй, ты чего тут?

— Да вот человек больного к вам поместил, водителя, он ехал с ним, фамилия Королев, а потом он пришел, а ему кто-то сказал, что водитель в реанимации, а кто-то, что он, наоборот, умер и в морге. Разобраться бы, а то путаница какая-то.

— Разберемся. Как мама?

— Стабильно, спасибо.

Главврач достала телефон, отошла в сторону, негромко с кем-то поговорила. Вернулась:

— Никакой путаницы. Скорее всего, когда сказали, что в реанимации, он там и был. Но не спасли. Сердечная недостаточность.

— Странно, — сказал Галатин. — У него аритмия была, давление пониженное. И вдруг недостаточность.

— Где аритмия, там и недостаточность. Вы кто ему?

— Ехали вместе. Попутчик.

— Надо родственникам сообщить.

— Логичней вам, — возразил Галатин. — У меня его телефон, там номер его жены, вот, Лариса, — Галатин подал женщине телефон, на дисплее которого было имя Ларисы, оставалось лишь нажать.

— А сами не можете?

— Я ему никто. Подумают еще что-нибудь.

— Никита, позвони ты, — попросила главврач лейтенанта. — Мало мне работы с утра до ночи, еще такие вещи родным говорить. С ума сойду.

Никите тоже не хотелось звонить.

— Надо бы проверить сначала, — сказал он. — Пусть человек в морге опознает. А то мало ли что…

— Ну, пусть опознает, идите, я туда позвоню, чтобы впустили.

У открытой двери морга их ждал предупрежденный служитель, пожилой мужчина в черном халате и черной шапочке, с голубой маской на лице.

— Маски! — неприветливо напомнил он лейтенанту и Галатину, которые в больнице, естественно, были в масках, а сейчас оба приспустили их на шею.

— Боитесь, мертвых заразим? — спросил Никита.

— Я пока живой, не болел и не собираюсь. Так что соблюдайте.

Спустились в подвал, где оказалось теплее, чем на улице. Небольшое помещение было пустым, только длинный металлический стол стоял посередине.

— Сейчас вывезу, — сказал служитель и скрылся за дверью с застекленным окошком. Через минуту выкатил тело, накрытое прозрачным целлофаном, обнаженный Виталий был весь виден. Служитель, тем не менее, откинул целлофан.

— Да, он, — сказал Галатин. — А почему голый, так надо?

— Вскрытие буду производить.

— Это обязательно? — спросил Галатин.

— Если больной в стационаре пробыл меньше суток — обязательно. Невзирая на родственников. Вы кто?

— Не родственник.

— Тем более. А у вас какие вопросы? — обратился служитель к лейтенанту Никите.

— Да никаких. Опознали, и все.

— Только непонятно, — озадачился вслух Галатин. — Как ему диагноз смерти поставили, если вскрытия не было?

— А кто поставил?

— Главврач.

— Вот у нее и спросите.

— Да ясно все, — вступился Никита за главврача. — Сердце прихватило, раз — и нет человека. У меня дядя так в сорок лет умер. Нагнулся ботинки шнуровать, упал и не встал. Потом сказали — тромб оторвался.

— Обычное дело, — подтвердил служитель, и в голосе его Галатину послышалась нотка горделивости — возможно, от причастности к таинственному делу смерти, которая проявляет себя с величественной неожиданностью, достойной уважения, а то и восхищения.

Тут наступила пауза, во время которой все трое смотрели на тело и молчали. О чем-то думали. Может быть, служитель уже примерялся, как будет вскрывать, исследовать, а потом зашивать. А Никита, возможно, глядя на молодого еще мужчину, подумал, что и с ним это может случиться, и невольно прикидывал, сколько еще осталось жить до такого возраста. О том, что смерть может настигнуть раньше, теоретически завтра и даже сегодня вечером, и даже прямо сейчас, у него, естественно, и мысли не было. А Галатин никак не мог осознать, что Виталий мертв. Лицо совсем живое, словно спящее, только очень уж белое. И тело как живое, особенно пальцы рук, отличавшиеся цветом — темнее от работы на воздухе и с не всегда чистыми предметами. А под пушистым островком паха лежало то, что напомнило Галатину то ли гриб со съехавшей набок шляпкой, то ли небольшой выкорчеванный пенек. Как странно — этим Виталий общался с Ларисой, Юлей, возможно, и с другими женщинами, это наверняка было предметом его не всегда осознанных, но постоянных дум и забот, это стало причиной его детей, то есть других жизней, это обладало удивительной, уникальной способностью увеличиваться, как ничто другое в человеческом теле, а теперь, оставаясь внешне таким же, стало никаким, несуществующим, мертвым. Да еще и унизительно крохотным: остальные части тела не изменились или почти не изменились в пропорциях, а оно будто усохло, потому что зависит от поступающей крови, а кровь сейчас совсем не поступает.

Когда вышли, Никита сказал:

— Давайте все-таки вы звоните. Она, жена его, вас хоть как-то знает?

— Видела.

— Ну вот. А то позвонит полицейский, подумает, что тут криминал какой-то, истерика начнется, пока объяснишь… Короче, звоните.

— А можно Сольскому позвонить, это его хозяин, вернее, компаньон, — искал отмазку Галатин. — Тот, с которым вы разговаривали. И пусть он сообщит.

— На другого перевалить хотите? — проницательно спросил Никита.

— Не перевалить, а… И откройте