Череп епископа - Александр Прозоров

Еще около трети часа сын верховного магистра ждал, что в каком-то месте количество взобравшихся кнехтов станет подавляющим, что они прорвутся, перевалят стену и начнут разбегаться по селению — и тут русским уже не помогут никакие стрелки. Но штурм становился все более и более вялым — закованные в тяжелые кирасы, и в большинстве своем мокрые люди просто выдохлись, устали по несколько раз лезть на стену и скатываться обратно вниз. Они нуждались в отдыхе.

— Горнист! Играй отступление, — приказал рыцарь. — Бомбардиры, а вам надлежит взять стволы, лесом обойти город и тайно установить пушки напротив ворот деревни. Все поняли? Исполняйте.

Прикрывать бомбардиров от возможной вылазки осажденных он послал ливонского дворянина Хангана с двумя десятками епископских воинов, а сам ушел в свою палатку, поставленную прямо на льду еще вчера. Рыцарю хотелось побыть одному. Второго штурма сегодня организовать все равно не удастся: день катится к закату, кнехты устали, а осажденные старательно плещут через вал воду, восстанавливая стены своей крепости. Впервые с начала похода сын Готарда Кетлера усомнился в том, что ему удастся покорить язычников так легко и быстро, как он себе воображал. Две крепости, две неудачи. А рыцарям и простым солдатам нужна добыча — иначе за ним больше уже никто и никогда не пойдет.

* * *

— Хватит бездельничать! — решительно заявил Зализа, вернувшись с очередной поездки по окрестным тропам. — Пора и честь знать.

Минувшая неделя, которую он почти полностью провел в седле, сделала свое дело. Юшман более не казался ему неподъемной тяжестью, а легко и просто облегал тело, как рубашка или нарядный зипун. Ноги от седла уже не уставали, сабля снова прижилась к руке, а кончиком длинной рогатины опричник мог расщемить надвое раскачивающуюся на ветру ветку.

— Горло-то еще не зажило, Семен, — попыталась отговорить его жена, но Зализа упрямо покачал головой:

— Почитай, два месяца смерды человека государева не видели! Как бы сомнения в их душах не зародилось, в спокойствии на земле, в твердости власти государевой. Нет, пора ехать. За порядком доглядеть, о законе напомнить.

Алевтина покачала головой, и смирилась. Она знала, что рано или поздно, но настанет день, когда муж сядет в седло и снова по восемь-девять дней из каждых десяти станет проводить в дороге, проверяя невскую засеку, морские берега, долгие узкие дороги Северной Пустоши. Как ни страшно звучит, но рана, полученная мужем в горло, принесла ей радость — только она заставила опричника задержаться в усадьбе не на день-другой, а на целых полтора месяца.

— Скажу Пульхерии, чтобы снеди собрала, — вздохнула Алевтина. — Ты куда ехать собираешься?

— Нислава из Еглизей заберу, — усмехнулся опричник, — засиделся, поди, сарацин. С ним поперва в засеку съездим, посмотрим, как догляд несут. Там сейчас Феофан должен стоять. Потом на ту сторону Невы съезжу, пока зима. Летом ведь ни разу не побывал, все недосуг было. Да ты не беспокойся, там окромя чухонцев никто не живет, ни татей, ни литовцев нет. Просто осмотрюсь, для порядка.

— Возвращайся скорей, рану застудишь.

— Да рано ты меня провожаешь, — засмеялся Семен. — Еще ночь впереди…

Однако и с раннего утра выехать ему не удалось. Слишком большое значение может иметь каждая мелочь в зимнем лесу при коротком ли привале, или при неожиданной стычке с осмелевшими станичниками, да и просто во время долгого перехода между редкими пустынными деревнями.

Жеребцов в поход Зализа выбрал, естественно, не туркестанских — ходких, но быстро выдыхающихся, а московских, выносливых и не боящихся мороза. Самолично проверил подковы на обоих, прогулял по двору. Гнедого Рыка велел седлать, а рыжему, с белым пятном на лбу Дудару, взятому в качестве заводного, приказал навязать на ноги начетник, заподозрив в нем легкую засеку. Упряжь — седло, уздечки, чересседельные сумки также прощупал сам — хорошие ли ремни, не перетерлись ли, не подгнили. Вынул по очереди и осмотрел стрелы, поменял тетиву на луке, хорошенько простучал недавно сделанный круглый щит из легкого тополя — не рассохся ли, не болтаются ли доски, как держатся на месте заклепки. С таким же вниманием отнесся и к огниву — маленькой металлической пластинке с насечками и кремню. Мелочь, но остаться зимой без огня может оказаться хуже, чем без заводного коня.

Солнце потихоньку поднималось к зениту, но Зализа все равно не торопился. Лучше потерять полдня один раз, и потом несколько месяцев не беспокоиться о снаряжении, чем рухнуть оземь из-за лопнувшей подпруги где-нибудь за полста верст от жилья.

— Может, отобедаешь, Семен, раз уж все равно еще здесь? — не выдержала Алевтина, наблюдая с крыльца, как муж совсем было нацелился подняться в седло. — Все одно в дороге время тратить придется.

В этот миг, разрушая все намеченные планы, во двор усадьбы влетел всадник в высоком островерхом шлеме с сафьяновым флажком на кончике, в расстегнутом налатнике рысьего меха, из-под которого поблескивали узорчатые пластины бахтерца, в пышных кумачевых шароварах и шитых картулином валенках. Судя по тому, что воин примчался одвуконь, но без каких-либо чересседельных сумок или тюков, с одним лишь небольшим мешком за заводном скакуне, цель у него могла быть только одна: донести срочную важную весть. А судя по богатому одеянию — весть пришла из Москвы.

— Пульхерия, — поймал Зализа запаренного жеребца под узцы. — Поднеси гостю сбитеня горячего с дороги. Кто там на конюшне?! Лошадей попонами накройте, да выходиться им дайте.

— Здравствуй, человек государев, — вежливо поклонился спрыгнувший на землю гонец.

— И ты здрав будь, боярин, — ответил опричник, подождал, пока гость выпьет медового напитка, после чего пригласил его в дом.

Войдя в горницу и скинув рукавицы, гонец, нарушая все правила приличия, сразу полез в спрятанную под налатником сумку и протянул Семену скрепленную царской печатью грамоту. Зализа, удивленно приподняв брови, развернул свиток, зашевелил губами, неспешно вчитываясь в старательно выписанные слова. За верную службу… И вычищение крамолы… Земли изменщика боярина Волошина… Государеву человеку Семену Зализе…

Опричник медленно свернул бумагу. Ввозной указ. Вот и пришла награда за то, что боярина Хариона на дыбу он повесил, да дочь его едва не опозорил.

— Государеву грамоту мнешь, боярин! — упреждающе вскинул руку гонец.

Только теперь Зализа заметил, что зажал дарственную в плотно сжатом кулаке.

— То не грамоту я мну государеву, — хмуро парировал он, и из-за посвиста из раны на горле слова прозвучали еще более зловеще. — То земли им дарованные я в крепкие руки беру.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});