Иван Болотников Кн.2 - Валерий Замыслов

Вокруг воеводы удало билась его трехтысячная дружина, сдерживая напиравших дворян. Болотников обозрел битву. Всюду тяжко, смертельная опасность нависла над полками, но обреченности в душе уже не было. Надо искать выход из западни. Надо! Крикнул Аничкину:

— Отправь полусотню к Бобылю! Пусть Нечайка кинет треть полка на выручку Нагибы!

Вскоре новый приказ:

— Шли вестовых к лугу! (Ратники, встреченные ядрами и картечью, отступили к Моче). Пусть к реке не жмутся. Перетопят. Пусть пробиваются к Юшке Беззубцеву.

— К Тимофею Шарову полусотню! Идти ему ко мне. Живо!..

Семейка Назарьев облегченно вздохнул: Иван Исаевич пришел в себя, теперь вся надежда) на его сметку. Нет ничего хуже, когда по рати загуляет неразбериха.

Болотников, сидя на коне (поле брани хорошо видно), принимал и отсылал вестовых (многие гибли, прорубаясь к полковым воеводам), сыпал приказами, норовя сбить войско в один кулак.

Михаил Скопин ждал решающего перелома; он близок, мужики, холопы и казаки вот-вот начнут сдаваться в плен, сопротивление бессмысленно. Но решающего перелома почему-то долго не наступало. А ведь был час, когда среди воровских полков началась невообразимая паника… Но что это? Сумятицы, кажись, боле и не видно, бунтовщики оправились. Как, почему, кто вдохнул в них свежие силы? Полки были разрозненны, теперь же они сбиваются в единую рать. И как сбиваются!

Удивлен, ошарашен Михайла! Чья-то смелая, искусная рука уводила воровские полки от неминуемой гибели. Скопин-Шуйский стоял на холме как зачарованный, забыв обо всем на свете. Вот это битва! Вот это игра! Вот это ходы! Ни в одной книге византийских полководцев такого не прочтешь. Хитро бьется Иван Болотников. Все его перемещения достойны высочайшей похвалы. Хитро!

А когда Болотников изловчился переместить один из полков в обход Бабьего луга (из такого-то месива!) и тем самым обезопасить войско от разящих выстрелов пушек, Михаил Скопин с восторгом воскликнул:

— Ловко, Болотников!

Второй воевода Кольцов-Мосальский удивленно глянул на Скопина вылинявшими дымчатыми глазами.

— Чему радуешься, Михайла Васильич? Ивашкиной досужести?

Скопин поперхнулся.

Битва шла до полудня. «И бысть бой велик и сеча зла. И многое множество обоих падоша».

Собрав рать в кулак, Болотников приказал отступать полкам к селу Никулину. Михаил Скопин попытался было удержать воровское войско в кольце, но Болотников вырвался.

Михаил Скопин послал на Москву с сеунчем окольничего Василия Бутурлина. Василий Шуйский, узнав, что наступление воровской рати по серпуховской дороге остановлено и что Ивашка Болотников бежал от Пахры, буйно возликовал:

— Молодцом, Мишка! Ныне о сей победе по всем городам отпишу. Пусть ведают, как расквасили нос Вору! В колокола звонить, из пушек палить! Пусть народ празднует.

Глава 7

Страх обуял Москву

Поле!

Черное, пустынное, раздольное. Черный конь, черная соха, черный пахарь.

Голос далекий, тоскующий:

«Ивану-у-ушка!»

Он отрывается от сохи. В неоглядной дали, облитая золотом закатного солнца, стоит Василиса. В алом кокошнике, в алых сапожках, в алом развевающемся сарафане. Протягивает руки.

«Ивану-у-ушка!»

«Иду-у-у! — во всю мочь кричит он, но голоса своего не слышит, и вновь налегает на соху. — Скорей, скорей, Гнедко!»

Бежит конь, бежит соха, корежа наральником землю, бежит он в черной рубахе.

А Василиса все далече.

«Ивану-у-ушка!»

«Иду-у-у!»

А соха все глубже и глубже. Конь храпит, исходит пеной, переходит на тяжкий шаг.

Он хочет оторваться от сохи, но руки намертво прилипли к поручням. Василису едва-едва слышно, алый сарафан едва-едва видно. Он изо всей силы хочет оторваться от сохи, но соха целиком погружается в землю.

Он — по колени в земле. Конь горячо, натужно бьет копытами пашню; тянет зло, упрямо, могуче.

Он же в земле по горло. Земля душит, стискивает грудь. В недосягаемой мутной дали исчезает алое пятно, меркнет солнце. Он летит в черную бездну, кричит:

«Нет! Не-е-ет!»

— Батько, ты что?.. Очнись, батько!

Болотников очнулся, поднял тяжелые веки. Тряслась борода, тряслись руки.

— Кричал шибко, батько. Аль худой сон привиделся? Не хошь ли квасу? Глянь, взмок весь.

Устим Секира побежал в сени, принес жбан. Иван Исаевич жадно выпил и снова повалился на лавку. В избе тихо, сумеречно, потрескивает лучина в светце. За оконцем, затянутым бычьим пузырем, бежит дозором комолая пустынная луна.

«А сон-то недобрый, вещий», — тревожно подумалось Ивану Исаевичу, и на душу накатилась тяжелая гнетущая волна — необоримая, терзающая.

— Нет! — грохнул кулаком по стене Болотников.

— Ты чего, батько? — вновь ступил к Ивану Исаевичу стремянный. — Чего мечешься?

— Налей чарку.

Выпил и постарался выбросить из головы тягостные мысли. Закрыл глаза. В ушах зазвенела, загремела вчерашняя жаркая, бешеная битва. Был миг, когда он, Большой воевода, потерял в себя веру, когда отчаяние захлестнуло разум. Кто ж отрезвил его, кто заставил вновь поверить в себя?

Семейка!.. Крестьянин Семейка. Мужик-оратай. Это он не дрогнул, это он вдохнул в него силы, это он не поддался барам.

Мужик! Сколь же в нем необъяснимой, нескудеющей силы, сколь несокрушимой воли, сколь неистребимой горячей веры! Да можно ли с таким мужиком отступить, согнуться, загинуть?! Нет, нет, господа-баре, не сломать вам мужика, не втоптать по горло в землю!

В первую неделю октября-зазимника стояли да редкость теплые дни. Казалось, вновь вернулось погожее красное лето.

— Экая ныне благодать! — довольно восклицали ратники.

Войско, оправившись после битвы на Пахре, готовилось к походу на Москву. Рать пополнилась новыми тысячами восставших. Иван Исаевич, встречая мужичьи отряды, радушно говаривал:

— Спасибо, спасибо за подмогу, ребятушки. Ныне со всей Руси войско сбирается.

Рать не только восстановила свои потери, но изрядно и выросла. Восемьдесят тысяч воинов собралось под воеводским стягом! Такой огромной рати у себя Иван Исаевич еще не видывал.

С пятнадцатитысячным войском пришли к Болотникову казачьи атаманы Василий Шестак и Григорий Солома. Встреча была бурной, радостной. Сколь годов не виделись! Но в рати своей воевода атаманов не оставил. Теперь, когда собралось огромное войско, он мог без опаски заняться западными крепостями, все еще служившими Шуйскому.

— Как ни любо с вами, други, но придется расстаться. Надо ударить по городам, что до сих пор Шубника держатся. Берите их, скликайте посадских в полки — и на Москву!

Болотников прощался к грустью. Особо не хотелось расставаться с Васютой Шестаком: когда-то молодыми парнями странствовали по Руси и стали побратимами. Самым близким и верным содругом был ему Васюта и в Диком Поле.

Как-то спросил:

— Любава твоя жива?

— Жива, батько. Двоих молодцов мне родила. Одному уже десяток годков. Орел! Скоро казаком станет.

Ответил весело и горделиво. Болотников же вздохнул: вот и у него была бы семья. Но где она? Живы ли Василиса с Никиткой?

Шестак и Солома выступили на западные города четвертого октября, а через три дня Болотников узнал, что Истома Пашков разбил царские войска под Коломной, взял боем город и пошел к Москве. А вскоре новая весть: Пашков разгромил царскую рать под селом Троицким.

— Знатно бьется Истома Иваныч, — похвалил Болотников.

— Вот тебе и дворяне! — сказал Мирон Нагиба.

— Дворяне ли? — живо отозвался Иван Исаевич. — Они лишь полками верховодят. Мужики царя бьют! Мужики тульские да рязанские. Их, сказывают, едва ли не сорок тыщ у Пашкова.

— А чего ж баре на бар пошли? Невдомек мне, Иван Исаевич.

— А тут и понимать неча. Охота ли ныне мелкопоместным да худородным под боярским царем ходить? Тут им и вовсе ни чинов, ни вотчин. Вот и поперли на Шубника.

Весь октябрь рать готовилась к решающему походу на Москву. Стали приходить вести от Василия Шестака и Григория Соломы:

— Взяты Боровск и Верея!

— Захвачены Звенигород и Руза!

«Добро, — удовлетворенно думал Иван Исаевич. — Молодцы, атаманы! Добро бы в одно время и ударить на Шуйского».

Царь занемог. Свалился-таки от суеты, дурных вестей и великих забот. Три дня его кидало то в жар, то в озноб, лежал едва не в беспамятстве (заморские лекари не выходили из постельной), но на пятые сутки полегчало, попросил щей.

Брат Иван Иваныч обрадованно перекрестился:

— Нужен ты еще богу.

— А боярам? Чу, смерти моей ждали, корыстолюбцы!

Иван Пуговка не стал омрачать брата: прознает о кознях бояр — и вовсе свалится. А козни были. Когда по дворцу разнесся слух, что государь при смерти, боярам будто ежа под зад сунули. Одни побежали к Мстиславским, другие к Романовым, третьи к Голицыным, надеясь посадить на трон (после смерти царя) своего ставленника. Что тут было!