За Москвою-рекой. Книга 1 - Варткес Тевекелян

— Чем это вы народ собираетесь удивить?

— Пойдем ко мне! — В кабинете Степанова электрики проводили сигнализацию и монтировали манометры от терморегулятора. — Скоро по науке будем красить! Заправил барки, установил нужный режим — включай приборы и закуривай. Все остальное сделается само по себе. Зазвенят вот эти звонки по сигналу часов — и товар готов. Как видишь, колдовать больше не приходится?

— Вижу, у вас инициатива бьет через край. Хорошее дело затеяли!

— Николай Ильич, чем хвалить, ты бы нам денег дал! — Мастер Степанов погладил усы. Похвала заместителя министра пришлась ему по душе.

— Каких денег?

— Как по-твоему, Николай Ильич, это задаром делается? Все оборудование сдвинули с места, транспортеры установили, скоро у нас таскальщиков днем с огнем не найдешь — ликвидируем их. Ты загляни в наш отделочный зал — куда твое метро!.. А чистота? Аптека, а не зал!

— На этот год денег на капитальное строительство нам совсем не дали, — разъяснил Власов.

— За счет чего же строите?

— Немного тратим из директорского фонда…

— Остальные?

Власов развел руками.

— Смотрите, в оборотные средства не залезайте!

— Как же быть?

— Доказывайте, добивайтесь ассигнований! Иначе анархия получится…

— Нашему Толстякову ничего не докажешь. Знаем мы его, работал у нас, — вставил Степанов.

— Покажите ваш хваленый зал, — сказал Акулов.

Заинтересованный всем виденным, он, казалось, забыл о времени…

Глава двадцать первая

1

Все настойчивые попытки Бориса снова сблизиться с Милочкой кончались неудачей. Она неохотно и холодно разговаривала с ним по телефону и каждый раз, ссылаясь на какие-то неотложные дела, отказывалась от встречи с ним.

Впервые избалованный и самоуверенный Борис натолкнулся на такое отношение к себе. Порою он в сердцах ругал себя: «Тряпка, бесхарактерный мальчишка, привязался к юбке и не можешь отстать…» И решал не звонить больше к Толстяковым. Но проходил день, другой — и он снова звонил и просил выйти хоть на пять минут «для серьезного разговора».

Борис сам не отдавал себе отчета, что руководило им в этом упорном преследовании Милочки — пробудившееся в его душе серьезное и глубокое чувство или уязвленное самолюбие эгоиста. Но порой ему казалось, что он дня не может прожить без Милочки.

И вот в один из таких дней он решил сказать Милочке о своей любви, просить ее руки. Он был убежден, что Милочка ему не откажет: «В конечном итоге, предел мечтаний всякой девушки — выйти замуж и устроить свою жизнь, — рассуждал он с цинизмом. — Она согласится! Почему бы и нет? Где она найдет лучшею мужа?..»

В Ларисе Михайловне он не сомневался — та охотно вручит ему руку дочери. Василию Петровичу, по-видимому, совершенно безразлично, за кого падчерица выйдет замуж. Однако и он, конечно, будет рад породниться со своим непосредственным начальником, заместителем министра, — это чего-нибудь да стоит! «А мои?.. Ничего, я сумею, уломать своих стариков. В конце концов ведь не им жениться!..»

И вот Борис в субботний вечер явился в дом Толстяковых. Лариса Михайловна встретила его, как обычно, с приторной любезностью. От его взгляда не ускользнуло, что она за короткое время сильно сдала, заметно состарилась, тень какой-то печали появилась на ее лице. Василий Петрович еще не вернулся с работы, Милочка занималась у себя.

— Давно, давно у нас не были, забыли совсем! — Лариса Михайловна протянула ему руку для поцелуя.

— Что доделаешь, здесь ко мне не очень благоволят…

— Ну что вы, Борис, откуда вы это взяли? Мы всегда вам рады!

— Вы — да, а вот Милочка дуется на меня. — И, собрав все свое мужество и решив действовать сразу, не отступая, он проговорил срывающимся от волнения голосом: — Лариса Михайловна, пока мы одни… разрешите мне сказать вам что-то очень для меня важное… Я… я люблю вашу дочь. Поверьте мне, мои намерения самые серьезные!.. Я прошу… я прошу у вас ее руки. Не тревожьтесь — ей со мной плохо не будет!

Лариса Михайловна с первых же слов Бориса поняла, о чем пойдет речь. Она разволновалась, и, как всегда в таких случаях, лицо ее покрылось красными пятнами. Когда он кончил говорить, она некоторое время молчала, потом, вытирая слезы, проговорила:

— Вы простите меня… Все это так неожиданно… Я одно скажу вам, Борис: лучшего мужа для моей дочери я и не желала!

— Так помогите же мне! — вырвалось у Бориса.

С минуту Лариса Михайловна удивленно и встревожено смотрела на него, потом, поняв, чего он хочет, сказала:

— У Милочки стал такой трудный характер! Но я, конечно, попытаюсь…

Не успела она сказать это, как на пороге комнаты появилась Милочка. Борис вскочил и шагнул ей навстречу. Она молча кивнула ему головой и внимательно посмотрела на мать, словно догадываясь, о чем здесь шел разговор.

— Очень хорошо, что ты пришла, — сказала Лариса Михайловна. — Садись, Милочка, и послушай, что я тебе скажу. Есть вещи, которые надо решать сразу, не откладывая! — Бориса удивило, что мать говорит с дочерью каким-то просительным, почти заискивающим тоном. — Борис Вениаминович просит твоей руки, и я думаю…

— Мне кажется, что в данном случае важнее всего, что я думаю! — перебила ее Милочка. — Поскольку Борис прибегнул к такому способу предложения, то я отвечу не ему, а тебе: никогда я за него замуж не выйду! Никогда! — Она была бледна и с трудом сдерживала слезы.

— Но почему, почему? — растерянно воскликнула Лариса Михайловна. — Мне казалось, что лучшего…

— Напрасно казалось! — снова перебила ее Милочка. — Это свидетельствует только о том, как ты мало знаешь меня, мама!

Борис тоже был бледен и молчал, не спуская глаз с Милочки.

— Простите… Я не знал… — пробормотал он, сделав над собой усилие.

Милочке на мгновение даже стало жаль его — так он был растерян и подавлен.

— Это вы простите меня… Но я не могу иначе, — сказала она более мягко. — Вам следовало бы сначала поговорить со мною, не обращаясь к маме.

Она опустила голову, стараясь скрыть набежавшие на глаза слезы, и вышла.

— Не отчаивайтесь! Милочка еще так молода… Я поговорю с ней, — проговорила Лариса Михайловна, избегая встретиться взглядом с Борисом.

Борис, не прощаясь, выбежал вон.

Сгорая от стыда, он долго бродил по улицам, стараясь понять, что случилось, почему Милочка так решительно отвергла его. «В чем дело? Почему? Правда, там, на даче, я повел себя грубо… Но я же не знал, что она такая… Я думал, что она, как другие, как Лена…»

Ехать домой не хотелось, необходимо было хоть с кем-нибудь поделиться тем, что произошло, излить душу, найти сочувствие. Поразмыслив, он решил поехать к Лене. К счастью, она оказалась дома.

Когда он без утайки, не щадя своего самолюбия, рассказал обо всем Лене и попросил поговорить с Милочкой, та искренне удивилась.

— Странно, что она тебе отказала… Сама небось рада до смерти. Слегка поломается — вот и все. Цену себе набивает.

Борису стало противно. «Господи, какая дура! — подумал он, жалея, что пришел. — Меряет Милочку на свой аршин…»

— Да и ты хорош, с ума сошел! — продолжала Лена. — Подумай: зачем тебе такая жена? Милка — форменная мещанка. Нашел в кого влюбиться!

— По-твоему, всякая скромная девушка, которая не бросается на шею первому встречному, — мещанка? Милочка потому мне и нравится, что она не такая, как ты!.. В общем, к черту!..

Он ушел, еще больше расстроенный и обозленный.

Дома, отказавшись от ужина, Борис бросился, не раздеваясь, на кровать. Он перебирал в уме всех девушек, с которыми когда-либо встречался. Среди них были, конечно, и такие, которые нравились ему. Хотя бы Маша Воеводина с факультета журналистики. С нею приятно было появляться где-нибудь. Ребята лопались от зависти, глядя на нее. А все же не то, совсем не то!..

«Попросить папу поговорить с Толстяковым? А что это даст? Поможет ли?..»

Он поднялся и пошел к отцу в кабинет.

— Можно поговорить с тобой? — спросил он, приоткрыв дверь и заглядывая в комнату.

— Отчего же, конечно! — Вениамин Александрович сидел в пижаме за письменным столом и разбирал какие-то бумаги.

— Видишь ли, папа, — начал Борис, — дело в том, что… я решил жениться!

Вениамин Александрович даже вздрогнул от неожиданности.

— Жениться! С чего это ты так, вдруг? И рано тебе, — сказал он, откинувшись на спинку кресла и разглядывая сына, точно увидел его в первый раз.

— Почему рано? Мне двадцать три года. Не думай, на твоей шее сидеть не собираюсь, поступлю на работу!

— Не говори глупостей! Я к тому спросил, что, может быть, лучше сначала окончить университет. Остался ведь всего год. Подожди немного.

— Я-то могу подождать, а вот подождет ли она — не знаю…

— Кто же она? — Вениамин Александрович глядел на сына и думал: «В самом деле, совсем большой…»