Путешествие в Тянь-Шань - Петр Семенов-Тян-Шанский

Только в Европу азиатские гунны пришли из второго своего отечества не исключительно в своем племенном составе, а в агломерационном, составившемся из разнообразных племен кочевников, живших между Тянь-Шанем и Алтаем и признававших политическое владычество гуннов. Далеко не все эти племена последовали за гуннами, а многие остались на прекрасных пастбищах Джунгарии, взамен которых азиатские гунны увлекли в дальнейшем своем движении попадавшиеся на их пути народы, преимущественно финских племен.

Об усунях китайские летописцы упоминают еще до начала IV века нашей эры. Вытесненные в это время со своих тянь-шаньских кочевьев волной, произведенной великим движением гуннов, они бежали отчасти на юго-запад к верховьям Яксарта и в Трансоксиану и отчасти на северо-запад в Киргизскую степь, где подчинились надвинувшимся туда тюркским племенам (ту-кюэ), смешались с ними в союзах, получивших в сравнительно новейшее время название киргиз-казахов, и с тех пор уже навсегда исчезли с театра истории. Очевидно, что остатки усуней следует искать между племенами каракиргизов и киргизов Большой орды, между которыми я, с одной стороны, встречал изредка голубоглазых и русых, а с другой – уцелело слово «усунь», которым киргизы Большой орды обозначают два из своих родов в совокупности, а сарыбагиши – один из своих родов. Понятно, что от кочевников, живших здесь до начала нашей эры, никаких памятников, кроме каменных баб и некоторых бронзовых орудий, не могло сохраниться, но зато природа заилийского края и тянь-шаньских предгорий местами сохранила свои характерные черты, так хорошо подмеченные две тысячи лет тому назад китайцами.

Возвращаюсь к своему путешествию.

Весь день 16 июня был нами употреблен сначала на исследование обширного степного плоскогорья, отделяющего Тянь-Шань от Заилийского Алатау восточнее Иссык-Куля, в который очень неглубоко врезаны продольные и параллельные между собой долины главных притоков озера – Джаргалана и Тюпа, разделенные между собой пологим кряжем, носящим название Тасма, а затем мы уже направились на северное прибрежье Иссык-Куля, Кунгей, который меня интересовал не менее южного – Терскея.

Истоки реки Курметы. Рисунок художника П.Кошарова

За речкой Бадпак-кара, где мы встретили древние каменные бабы, мы уже достигли Кунгея, откуда перед нами несколько влево, к западу—юго-западу открылся вид на Иссык-Куль с вдающимся в него мысом Кок-кулусун и двумя прозрачными голубыми заливами. К сожалению, к 4 часам пополудни при температуре 14 °C начался проливной дождь, и мы, достигнув до реки Курменты, спустились по ней до бухты, в которую она впадает, и расположились здесь на ночлег посреди кустов облепихи и тала.

Всю ночь с 16 на 17 июня шел проливной дождь, а с 2 часов пополудни сильный град, и только к 9 часам 30 минутам утра 17 июня погода совершенно разгулялась, и мы вышли, пройдя мимо Курментинской бухты, на берег Иссык-Куля в том месте, где с этого берега открывался тот истинно феерический вид вдоль имеющего 170 верст длины и до 55 верст ширины озерного бассейна на юго-запад, от которого весь непрерывно-белоснежный ряд тянь-шаньских исполинов казался поднимавшимся из индигово-синей необъятной поверхности озера. Отсюда художник Кошаров снял несколько видов, отчасти карандашом, отчасти масляными красками, между прочим, и когда набегающие на берег волны еще не успели успокоиться после бури.

Характер прибрежной полосы на Кунгее оказался тот же, что и на Терскее: уступ в метр вышиной, а между ним и уровнем воды широкая песчаная полоса, на которую прибой волн наносит гальки, валуны, раковины, кости рыб и водных птиц и предметы, принадлежавшие людям, обитавшим на берегах Иссык-Куля. Между последними я напрасно искал то, что меня интересовало всего более. В бытность свою в Венеции в начале 1850-х годов на знаменитой каталанской карте, там сохранившейся, я видел впервые изображение озера Иссык-Куль, а на северной стороне его был изображен монастырь нестерианских христиан, бежавших, как известно, из стран Ближнего Востока (Сирии и т. д.) в глубь Азии и основавших в XII веке свой монастырь на берегу Иссык-Куля. Очевидно, что если этот монастырь находился на Кунгее, то основавшие его монахи могли выбрать для того себе место на берегу одной из малочисленных бухт Кунгея, защищенной от волнений озера и богатой рыбой. Под эти условия вполне подходит Курментинская бухта, но, к сожалению, я не нашел ни на ее берегу, ни в береговых наносах соседнего берега никаких предметов, оправдывающих мое предположение.

Побродив с наслаждением с полчаса по берегу озера и собрав еще несколько интересных раковин, между прочим, два вида Planorbis, Pl. marginatus и Pl. limophilus, мы повернули к месту выхода из гор реки Курменты и прошли по дороге через указанное нам нашими проводниками поле памятной нам битвы, в которой пал в 1854 году знаменитый между каракиргизами манат Урман. Он был поражен смертельно сыном Бурамбая Клычем ударом копья, попавшим ему прямо в сердце. Урман умер в юрте Коджигула, двоюродного брата Бурамбая, на руках прискакавшей к нему дочери, бывшей замужем за Эмирзаком, вторым сыном Бурамбая. В битве участвовали с обеих сторон до 6000 всадников и, несмотря на гибель Урмана, сарыбагиши одержали полную победу. Это было еще в 1854 году, а с тех пор, до моего прибытия в 1857 году, богинцы потеряли все свои владения на Иссык-Куле, простиравшиеся за середину озера, как на Терскее, так и на Кунгее, и удалились на Санташ.

Во время своих продолжительных разговоров о сражении с каракиргизами я имел случай расспросить их о характере иссык-кульских зим. Из этих расспросов оказалось, что озеро никогда не замерзает, но зимы на нем бывают холодны, и хотя снега выпадает очень мало, но небольшие бухты озера, до которых не достигает прибой волн, покрываются льдом.

От выхода реки Курменты из гор мы употребили час-два на переход через выступ Заилийского Алатау, отделяющий выходы из гор параллельных рек Курменты и Шаты, и, достигнув последней, мы повернули к северу вверх по ее долине с тем, чтобы исследовать ее до самой вершины горного прохода, ведущего здесь через Кунгей Алатау.

По долине Шаты мы поднимались вверх около часа, прежде чем дошли до первых елей, под которыми и расположились на биваке, посреди густой растительности, в 3 часа пополудни, у подножия сиенитовых скал. Казаки принялись разбивать мою палатку и собирать тезек (кизяк, то есть помет) для разведения огня и приготовления пищи, а я, с ботанической капсулькой на плече и геологическим молотом в руках, немедля пошел пешком в гору для того, чтобы скорее добраться до альпийской зоны.