Журнал Наш Современник №6 (2004) - Журнал Наш Современник

“Что-то свежее, молодое, здоровое (как парное молоко) шло от него, от его яркого южнорусского облика, где, впрочем, не ощущалось ни малейшей фальши или стилизации” (Олег Михайлов) .

“Временами он напоминал мне луспекаевского героя из “Белого солнца пустыни” с его теперь уже знаменитым: “Я мзды не беру! Мне за державу обидно” (Евгений Лебедев) .

“ Вспомнил двух людей: Юрия Ивановича Селезнёва и Юрия Ивановича Селивёрстова, сыгравших некую роль в моей жизни . Притом роль благотворную. Оба были напряжены к истине, горячо любили Россию и Русское духовное начало. Оба они погибли безвременно и совершенно неожиданно. Селезнёв (кажется мне всегда) был насильственно устранён из жизни, Юра Селивёрстов тоже как-то странно погиб” (Георгий Свиридов) .

“Чем стал ранний уход из жизни возможного национального вождя, ибо ясно, что к этому был Юрий Селезнёв предопределён мощной духовной природой? Где правда об этом трагическом уходе того, кто был полон сил и более всего нужен нам  сейчас, в эти годы великого противостояния бесправию и всевластному разрушению? Где душа того, кто лишь один мог соединить дела и помыслы во имя святыни русского товарищества? Найдём ли ответы на все эти горькие вопросы?” (Сергей Лыкошин) .

 

 

Андрей ВОРОНЦОВ • Новое о Шолохове (Наш современник N6 2004)

 

НОВОЕ О ШОЛОХОВЕ

 

Новое о Михаиле Шолохове. Исследования и материалы. –

М.: ИМЛИ РАН, 2003. – 590 с. Тираж 1000 экз.

 

Институт мировой литературы им. Горького РАН выпустил интересней­шую книгу “Новое о Михаиле Шолохове”. Первую половину книги составляют статьи сотрудников ИМЛИ и шолоховедов Н. Корниенко, Ф. Кузнецова, С. Семе­новой, Ф. Бирюкова, В. Саватеева, В. Васильева, Н. Глушкова и профессора Принстонского университета Г. Ермолаева.

Вторая половина - уникальные материалы: дискуссия о “Тихом Доне” на страницах ростовского журнала “На подъеме” в декабре 1930 г. (эта дата в книге почему-то не названа, а комментария к самой дискуссии нет, лишь краткие примечания), прения о “Тихом Доне” в Комитете по Сталинским пре­ниям в 1940—1941 гг., письма Шолохова Л. И. Брежневу по поводу 400-летия донского казачества и об опасности сионизации советской культуры, а также реакция членов Политбюро на письма.

Важность этих публикаций поистине неоценима. Еще в ноябре 2002 г., когда я, заканчивая работу над романом “Огонь в степи” (“Шолохов”), был по заданию редакции “НС” в Вешенской, события вокруг присуждения Сталинской премии Шолохову были апокрифом даже для его ближайших родственников. Сын писателя, М. М. Шолохов, помнится, критиковал меня за “субъективное”, “предвзятое” изображение А. Фадеева в романе, а старшая дочь, С. М. Шолохова, напротив, говорила: “Папа рассказывал, что Фадеев был единственным, кто голосовал против присуждения ему Сталинской премии”. Теперь же, благодаря публикации в книге “Новое о Михаиле Шолохове”, многие апокрифы развеяны, а роль Фадеева окончательно стала ясна. Сам Шолохов, будучи заместителем председателя Комитета по Сталинским премиям, ни на одном из семи заседаний 1940—1941 гг. не присутствовал и не голосовал. По итогам первого голосования, 25.11.1940, “Тихий Дон” получил 31 голос “за” из 35, роман В. Василевской “Пламя на болотах” - 1, роман С. Сергеева-Ценского “Севастопольская страда” – 1. Но было и второе голосование, 4.1.1941, когда, очевидно, в результате ожесточенной “подковерной” борьбы на ходу поменялись “правила игры”, число лауреатов было расширено с одного до трех, а к обсуждению были допущены произведения, написанные за 6—7 лет до 1940 года. На этот раз голосовали 32 человека из 39. “Тихий Дон” снова получил 31 голос, “Севастопольская страда” – 29, роман никому не известного теперь грузинского писателя Лео Киачели “Гвади Бигва” – 23. Василевская набрала теперь 6 голосов, “Белеет парус одинокий” В. Катаева – 2, “Бруски” Ф. Панферова – 1. В обоих случаях баллотировка была тайной, и кому конкретно отдавал свой голос Фадеев, установить невозможно, если, конечно, он сам не сказал об этом Шолохову.

Но то, что Фадеев был противником присуждения единственной Сталин­ской премии по прозе Шолохову, совершенно ясно из протоколов заседаний и комментариев, на этот раз весьма приличных (тем более странно, что их автор, В. А. Александров, проделавший такую большую работу, не упомянут на стр. 585, 586 в списке авторов сборника). 26 августа 1940 г. прези­диум правления Союза советских писателей выдвинул лишь одну кандидатуру на премию – Шолохова. Но 8 октября Фадеев все “переиграл”, и на новом заседании президиума в качестве кандидатов появились Василев­ская и Сергеев-Ценский (потом еще по “национальным спискам” добавились некие Иван Ле и Джалал Пашаев). Тем временем Институт мировой литературы им. Горького, а вслед за ним Отделение литературы и языка АН СССР, надо отдать им должное, последовательно придерживались одной кандидатуры – Шолохова.

На заседании комитета 18 ноября 1940 года Фадеев, сделав формальные реверансы в сторону “Тихого Дона”, в частности заявил: “… все мы обижены концом произведения, в самых лучших советских чувствах. Потому что 14 лет ждали конца, а Шолохов привел любимого героя к моральному опусто­шению. 14 лет писал, как люди друг другу рубили головы, — и ничего не полу­чи­лось в результате рубки… Если считать носителем советских идей Мишку Кошевого – так это абсолютный подлец. (…) В завершении роман должен был прояснить идею. А Шолохов поставил читателя в тупик. И вот это ставит нас в затруднительное положение при оценке. Мое личное мнение, что там не показана победа Сталинского дела, и это меня заставляет коле­баться в выборе”.

Престарелый В. И. Немирович-Данченко, председатель комитета, до­стойно возразил Фадееву: “… когда “Анна Каренина” была написана, финал возбу­дил почти такие же споры. Все-таки с этой точки зрения (фадеевской) “Анна Каренина” сегодня не прошла бы”. Это был сильный удар по Фадееву: все знали, что Толстой – его творческий кумир. Отсюда и жалкий его ответ: “Но о гибели Анны Карениной мы можем сказать: посмотрите строй, который приводит к этому таких людей! Разве будущее поколение сможет сказать это о Григории Мелехове?”.

Скульптор С. Д. Меркуров прямо высказался о нежелании секции литера­туры твердо высказать свою позицию по “Тихому Дону”: “Какой-то странный абсентизм, прятание головы под крыло. Гражданское мужество должно бы сказать: с нашей точки зрения, это оценивается так-то и так-то”. Последующие события полностью подтвердили эту оценку. Секция литературы, вопреки обещанию А. Н. Толстого, так и не остановила после голосования свой выбор на одном кандидате и предоставила Совнаркому выбирать из трех кандидатур (Шолохова, Василевской и Сергеева-Ценского), не указав в отчете, какое подавляющее преимущество получил “Тихий Дон” при голосовании. Далее, очевидно, развернулись упомянутые выше жуткие интриги, достигшие своего апогея 29—30 декабря. Их своеобразный итог – в сенсационном заявлении критика А. С. Гурвича, будущего “космополита”, на пленарном заседании комитета 30 декабря: “Надо уточнить, что остается в списке. “Тихий Дон” отводится, потому что он сделан не мастерски”. Фадеев “уточняет”: “Севасто­польская страда” Сергеева-Ценского…

В последующие два дня Фадееву и Гурвичу, вероятно, кое-кто дал понять, что они несколько зарвались, потому что сразу после Нового года, 2 января 1941 г., было созвано новое пленарное заседание комитета, на котором Фа­деев пошел на попятную: “Я выдвигал веские соображения против “Тихого Дона”, когда была одна премия… Но в числе трех премий было бы странно возражать против “Тихого Дона”, потому что эта книга талантлива, заслужи­вает премии”. Так-то оно так, но  о трех премиях Фадеев знал и 30 декабря, когда было заявлено, что “Тихий Дон” отводится!

Поэтому я не думаю, что Фадеев изображен мной в романе “Огонь в степи” (“Шолохов”) “субъективно”. Он примерно такой же, каким предстает перед нами в протоколах заседаний Комитета по Сталинским премиям.

Но у Шолохова в комитете были противники и помимо Фадеева. Это ясно и из протоколов баллотировок (в первый раз “Тихий Дон” недосчитался четырех голосов, а во второй — семи), и из протоколов заседаний. Самый вид­ный из противников, после Фадеева, — Алексей Николаевич Толстой, предсе­датель секции литературы. Поначалу он написал положительную рецензию на “Тихий Дон” в Комитет по Сталинским премиям, допустив в ней, правда, смешную для русского советского классика ошибку: “Велико­леп­ное знание диалекта Кубанского казачества…”. Но затем на пленарных заседаниях Комитета он от имени всей секции стал последовательно высказы­вать пози­цию, что роман Шолохова не закончен (а значит, рано говорить о премии): “Григорий не должен уйти из литературы как бандит. Это неверно по отношению к народу и революции… Композиция всей книги требует раскры­тия дальнейшей судьбы Григория Мелехова”. Истоки этой позиции выяснились 29 декабря 1940 г., когда в ответ на предложение Фадеева выдвинуть “Хлеб”, “Петра Первого” и “Хождение по мукам” на Сталинскую премию (первона­чально даже речи об этом не было) А. Толстой заявил: “Хождение по мукам” прошу не выдвигать, потому что я заканчиваю это произведение в 41-м году. А “Петра” закончу в 1943 году”. Но в каждой шутке, как известно, есть доля шутки, а отказ не всегда означает отказ. О том, что А. Толстой активно интриговал в свою пользу, говорит тот факт, что ни одно произведение Толстого комитетом на премию так и не было выдвинуто, но Сталинскую премию первой степени за “Петра” ему тогда дали! Вместо несчастной Ванды Василевской, очевидно… “Обнесенными” оказались и Ф. Панферов с  его “Брусками”, и В. Катаев с “Парусом”, зато загадочный Л. Киачели получил премию второй степени. Любопытно, что Сталин не счел нужным давать премию своего имени тем романам и повестям, где он фигурировал в качестве персонажа (“Хлеб” А. Толстого, “Пархоменко” В. Иванова).