Последний воин. Книга надежды - Анатолий Афанасьев

Выйдя на улицу — в кармане у него лежал моток изоляционной ленты, он за ней днём смотался к себе на квартиру, — у подъезда наткнулся на страдающего Вадима. Взгрустнул: а ведь этот человек, пожалуй, сейчас ближе ему, чем все остальные. В нём нет двуличия, и, как Пашута, он жил одной страстью.

— Ну как вчера, поспел? — с огромной заинтересованностью спросил Вадим, и на его унылом лике отразилась готовность и пылко обрадоваться, и загоревать. В зависимости от того, каким будет ответ.

— Успел, слава богу, — доложил Пашута. — В последний момент подскочил. Уж двери запирали. Если бы не ты — амба! А как раз ко мне нужный человек заходил, обязательно требовалось уважить. Ты сам как сегодня?

— Дак чего, с утра принял частицу, давно рассосалось. Мелочишка вон звенит кое-какая в кармане. Не поддержишь?

— Морально, — ответил Пашута, — только морально. Я ж тебе говорил — хвост за мной. Вчера случай был особый… Да вот могу рублевичем ссудить. На, бери.

Вадим принял металлический рубль с мнимой небрежностью фокусника, взгляд его вспыхнул жизнью, туловище ворохнулось в сторону арки.

— Но — до субботы! Как в банке! — сказал он так сурово, будто более всего опасался, как бы Пашута не назначил иной срок возврата долга.

— Не думай об этом. Отдашь, когда разбогатеешь… — он ещё не прочь был поболтать с пропащим человеком, но чудесным образом Вадим переместился уже под самую арку — мелькнула его сутулая спина и скрылась.

Не успел Пашута зажечь сигарету, как подплыли дамы-аристократки. По их суматошной торопливости понял, что беда подступила к ним вплотную.

— Опять шалят?

— Ой, Павел Данилович, прямо потолок трещит!

На чердаке на сей раз Пашута застукал табунок молодняка. Три парня и две подкрашенные девицы школьного возраста устремили на него дерзкие взгляды. Вино они убрали с глаз, но плохо — горлышко бутылки торчало из-за ящика.

Пашута сказал:

— Где дамы, там и шампанское? Мир честной компании!

— Чего?! — с вызовом ответил чернявый парень. Одна из девиц пискнула:

— Садись, дяденька, с нами, угостим!

Пашута присел на свободный ящик. Ему ведь где бы ни быть, лишь бы время шло. С любопытством разглядывал девушек. Взбитые чёлки, подведённые глаза, голые коленки сверкают из-под коротеньких полотняных юбочек — кто такие? Где их отцы и матери? Он раньше не обращал внимания на такую мелюзгу, но теперь иное. Что раньше проскальзывало мимо, нынче оставляло в памяти неожиданные зарубки.

— Да пейте хлопцы, не тушуйтесь. Я не милиционер, я дворник.

— А чего притопал? — поинтересовался белоголовый крепыш, видно, вожачок у них.

— По жалобе жильцов, — объяснил Пашута. — Больно вы шумите… А что это я у вас курева не вижу? Под выпивку дымком затянуться — самый смак. Я сколько шпаны перевидал, те всегда дымили.

— Угости, дяденька, закурим, — пискнула та же девица. Голосок у неё был какой-то зачаточный, и слов она тратила немного. Пашута пустил пачку «Столичных» по кругу. Зачиркали спички, и ему дали прикурить молодые руки. Писклявая девица одарила его многообещающим взглядом, в значении которого трудно было усомниться.

— А вы, дяденька, ничего мужичок. Только насчёт нас ошиблись, мы не шпана.

— Ошибся он, как же, — раздражённо бросил крепыш. — Его эти чумовые бабки послали. Теперь придётся хазу менять.

Выудил бутылку из-под ящика, набуровил в стакан, из которого они, бедолаги, хлебали по очереди. Кивнул Пашуте:

— Ну что, причастись, гражданин дворник, раз выследил. А бабкам мы устроим престольный праздник.

Пашута понюхал стакан, сказал огорчённо:

— Не-е, я такое не принимаю, у меня изжога. Я думал, у вас шампанское или коньяк. А этим тараканов морить. Как только вы его глушите?

Крепыш тут же продемонстрировал, как они пьют. Полстакана проглотил одним глотком. Снова налил и передал чернявому. Тот проделал со стаканом то же самое, но с видимым усилием. Третий, худенький гороховый стручок, с неразвившимися детскими плечами и грудью, для того, чтобы удобнее было пить, далеко запрокинул голову.

— Ага, — заметил Пашута глубокомысленно. — У вас, значит, так заведено, что сначала мальчики, а потом девочки? Это правильно. Я однажды с ворами гулял, те вообще — иной раз дам обносят. В целях экономии. Опять же пьяная баба во сто раз гаже мужика Это всё врачи знают.

— Ты, дворник, всё на грубость нарываешься, — обернулся белоголовый. — Мы тебя сюда звали? Пришёл, сиди тихо, не рыпайся. Пей, Клавка!

У Клавки, не той которая пищала, а у её подруги, на симпатичной мордашке обозначилось отвращение:

— Не хочу!

— Ты из-за этого лаптя, что ли? Пей, не бери в голову. Человек пришёл, человек уйдёт. Не уйдёт, поможем. Верно, ребята?

Ребята дружно кивнули, но приуныли. Особенно «гороховый стручок». Тот вообще взгляд отвёл в чердачный лаз. Он, похоже, всерьёз задумался, как это можно помочь уйти мужику, у которого в каждой пятерне уместится три его шеи. Пашута сказал крепышу:

— А вот насильно не заставляй девочку пить. Вино тогда в радость, когда в охотку. Да и рано ей эту гадость сосать. Тебе-то, наверное, шестнадцать стукнуло, а ей… Тебе сколько лет, Клава? Шестнадцати Бедь нет?

— Фуй! — девочка вскинула подбородок, выражая своё презрение ко всем дворникам на свете.

— Вот я и говорю, рано. Тебе бы, дочка, лучше чифирку попробовать. Не знаешь, что такое? В тюрьме всё одно научат. Отличная вещь! С непривычки можно сердечко надсадить, но если постепенно втягиваться… Сначала, положим, полпачки на кружку… Вы в какой класс ходите, детки?

— Мы давно студенты, дяденька, — писклявая выцедила вино, не отводя от Пашуты взгляда, полного соблазна. А он подумал, что и Варенька умеет так смотреть. Что же это за лихая молодость подросла? Как-то так мозги у них устроены, вроде они стыда не ведают. Может, и правда не ведают? Стыд и страх рядом растут, а эти поднялись непугаными. Они вызывали в Пашуте не раздражение, а оторопь. Будто он с инопланетянами встретился на московском чердаке.

— Тебе чего всё же от нас надобно, мужичок? — поторопил его белокурый крепыш. — Ты откройся, может, разойдёмся по-доброму. Ты учти, я два года каратэ занимался.

— Тебя как зовут?

— Это тебе ни к чему. Меньше будешь знать, целей будешь.

— И то верно, — согласился Пашута. — Только ты грубый, каратист. Какой-то плохо воспитанный. Мне любопытно, почему ты такой злой? Или тебя дома обижают? Я в одной статье читал, там написано, если отец алкоголик, то сын обязательно придурок. Но я в это не очень верю. Алкоголики недавно появились, после постановления, а дерьма всегда хватало. Помню, когда я был таким же сопляком, некоторые и с железяками ходили, и с кастетами. И дрались стая на стаю. У нас один был, Минька-татарин, так он без финяги на улицу не показывался, на целый район масть держал. Масть, — пояснил Пашута девочкам, — это в воровском значении всё равно как у вас этот каратист. Но Минька пострашнее был, предельно озверелый. Впоследствии отчима своего зарезал и ещё кого-то. Десять лет ему дали. А ты, часом, не татарин, каратист?

Крепыш, осатанев глазами, потянулся за бутылкой с таким выражением, будто сейчас же использует её по назначению. Пашута предостерегающе поднял палец.

— Не шали с посудой, малыш. Мне тебя пополам сломать, что за угол сходить. Никакие каратэ не спасут.

Белоголовый переглянулся с дружками, пренебрежительно хмыкнул, но доброму предостережению внял. Чтобы не уронить себя в глазах девушек, подлил из бутылки в стакан, словно только затем её и трогал.

— Давай греби дальше, но покороче. Верно, парни?

Хорошей беседы не получалось, и Пашута заскучал.

Наиважнейшее дело у него впереди, а он тут засиделся. Чего ради, спрашивается? Одно отрадно: теперь и Клава, и её подруга не сводили с него головокружительно невинных глаз, в которых плескался откровенный женский вызов. Неужели он может приглянуться таким малолеткам? Тогда, выходит, рано хоронить последние надежды.

— Ну, ладно, хлопцы, подвожу итоги. Чердак закрываю на карантин, стакан оставляю вам. Учитесь получше, дети. Я вот был троечник — и ничего в жизни не добился. Дальше дворника не пошёл. Хотя и эта профессия хорошая, жаловаться грех. Будет желание, девочки, приходите в гости. Научу листья сгребать. Отличное занятие, доложу я вам. Уж лучше, чем по чердакам ошиваться… Тебе, каратист, особый сказ. Ты языком молол насчёт бабок чумовых, которым ты престольный праздник устроишь, — про это сразу забудь. Мне даже в груди холодит, как подумаю, что с тобой после этого будет.

— Боялся я тебя, как же!

— А и не надо ничего бояться. Человек человеку друг, товарищ и брат.

Пашута вывел слабо упирающихся подростков на свет божий и вторично посоветовал им идти всем в школу. Чердачный лаз заклинил железной скобой.