В тот день… - Вилар Симона

– Но ты хоть навещала сегодня госпожу?

– Зачем? Она меня выгнать надумала. Так чего же мне с ней панькаться?

Озар ничего не сказал, развернулся и спешно направился к терему.

На крыльце на него почти налетела Будька. Все еще держала в руках кувшин с отваром, но говорить не могла, таращилась, трясла стриженой головой. Потом вдруг охнула и скулить тоненько начала. В ответ на вопрос Озара лишь пищит. А ведь обычно бойкая девчонка, за словом в карман никогда не лезла. И тогда Озар залепил ей пощечину.

– Ну? Чего воешь?

– Ты чего к ней пристал? – словно из ниоткуда возник Бивой и стал рядом.

И девушка к нему сразу бросилась, всхлипнула, выговаривая:

– Там… там… Госпожа наша удавилась. Я захожу, а она… Ох, как я увидела!..

И уронила кувшин, разлетелся он на осколки.

Озар же рванул наверх. За ним Бивой, Лещ следом. Даже услышавший это Творим побежал за ними, на ходу подвывать начал, голосить, как баба.

Они едва не снесли вышедшего навстречу Моисея. А на верхнем переходе остановились, словно никто не мог зайти в оставшуюся открытой дверь купчихи. Наконец Озар двинулся к одрине Мирины. Но не вошел, замер на пороге.

То, что сказала Будька, было не совсем верно. Мирина не висела в петле, как можно было подумать. Она лежала на кровати, раскинув голые ноги, покрывало было в стороне, длинные, соболиного оттенка волосы прядями прикрывали лицо. А когда Озар приблизился – по пути успев набросить покрывало на полураздетую женщину, – то увидел, что глаза Мирины остекленевшие, мутные, уже без того яркого барвинкового оттенка, какой всех так зачаровывал. Само же лицо синюшное, губы раскрыты безвольно. И руки наверх откинуты, словно в полете крылья.

– О великий Перун!.. – выдохнул волхв, сделав предохранительный знак от злых сил.

При чем тут Перун? Но Озар просто воззвал к тому, кому всегда служил. За ним кто-то начал икать. Оглянулся – богатырь Бивой икает. А Лещ крестится быстро, словно отмахивается от кого-то. Тут вперед вышел Творим, приблизился и осел на колени подле ложа мертвой красавицы. И вдруг заплакал.

– Миринушка! Как же это, Миринушка? Краса моя!..

Только подошедший Моисей оставался спокоен. Даже хмыкнул. Но именно он и указал волхву:

– Видишь, руки у нее за голову закинуты, как будто были подушкой придавлены. А подушка упала на половицы. И скажу я вот что: не могла она сама удавиться.

– Вижу, – глухо отозвался Озар. – Как и понимаю, что никто сам у себя в постели так не удавится. Значит, злых рук это дело. Но вот чем же ее удавили?

Он хотел склониться, но Творим вдруг коршуном налетел на волхва.

– Не прикасайся к ней, язычник! Красу трогать грязными руками не смей!

Пришлось отпихнуть тиуна, другие его удерживали, когда шуметь начал. Озар же принялся осматривать тело купчихи. Видел след от удавки на ее шее, но никакой удавки рядом не было. Он присмотрелся и снял с багрового рубца тонкое волокно. Ну понятно: обычной пеньковой веревкой задушили красавицу. Обвили шею и тянули со всей силы.

Он осмотрел руки Мирины. Может, купчиха отбивалась? Однако ни под ее ногтями, ни на ладонях никаких следов не обнаружил.

– Думаю, ее сперва оглушили чем-то тяжелым, а потом удавили, – произнес волхв задумчиво.

– Нет, – сказал стоявший рядом Моисей. – Тебе ли, убивавшему ранее на алтаре людей, этого не знать. На волосах никаких следов нет, просто растрепана. Вот и повторюсь: руки ее были заломлены вверх, придавили чем-то, подушкой скорее всего, а сверху сели и стягивали шею удавкой. Мирина была со сна, могла в первый миг и не понять, что происходит. А удавить сонную да к тому же не очень сопротивляющуюся бабу… тут много сил не надо. Как и долго времени подобное не займет.

Озар внимательно посмотрел на хазарина:

– Верно все говоришь, поклонник Яхве. Как будто ты сам все видел.

Лицо Моисея стало сереть. Подбородок дрогнул.

– Не я это сделал, Озар. Хотя и знаю, что Вышебор хотел, чтобы на мне смерть вдовы его брата была. Он все время убеждал меня, что это Мирина с Радко сговорились и убили доброго хозяина Дольму. Но я замысел Вышебора разгадал. Как и понял, что ему бабу нужно позарез. А какую? Мне это было все равно. Вот я и ушел ночевать в истобку, чтобы в его делах не замараться. Там и был все время. Так говорю, Лещ? Так, Бивой?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Лещ вдруг сказал:

– Вышебор это сотворил с госпожой, не иначе. Он Мирину придушил, он и на Яру накинулся. Есть в старшем Колояровиче это злобное изуверство – губить баб. Да он всегда кровавым был. Любил кровушку лить.

И тут Творим вдруг кинулся с яростным воплем из одрины, остальные за ним.

Ох и били же они связанного Вышебора! Тот, как только они возникли на пороге, рванулся было, замычал сквозь кляп, но Творим первый опрокинул его ударом ноги, а там и Бивой стал пинать, Лещ навалился сверху, молотил кулаками. За простых рабынь они никогда бы так не заступились, но погубить саму госпожу!..

– Не он это! – принялся их оттаскивать Моисей. – Не он. Я его хмельного и расслабленного оставил. Да и не душил бы он. Скорее бы резал страшно!..

Раскидал всех, смотрел на избитого господина. Стал кликать Озара, чтобы волхв разобрался, но тот не появлялся. Моисей кинулся в одрину купчихи, увидел волхва, все так же рассматривавшего Мирину, но тот на его крики даже не повернулся. Творим же и челядинцы вновь принялись пинать Вышебора.

И забили бы калеку, если бы как раз не появился вернувшийся Златига.

– Совсем вы осатанели, мужики! – кричал, помогая хазарину оттащить слуг от избитого в кровь старшего Колояровича. – Если он в чем виноват, его на княжий суд надо. Не холоп, чай, какой, а муж нарочитый. Дружинником в отряде самого князя некогда состоял.

Внизу визжали бабы – смерть хозяйки и самоуправство над Вышебором будто исполохом их обуяли. Только Яра, поднявшись наверх и увидев мертвую Мирину, застыла, словно окаменела. Стянула у груди края шали, слова молвить не могла.

Златига все же кинулся к Озару:

– Вмешался бы ты, что ли, ведун. Люди могли на себя беду накликать, если бы убили Колояровича.

Озар хмуро поглядел на Златигу и кивком указал на мертвую Мирину:

– Вот она беда, служивый. И что теперь будет, опасаюсь даже представить.

Тогда опешивший Златига присел рядом, наблюдал, как Озар сильными, но ловкими пальцами обследует багровую отметину на шее мертвой купчихи.

– Она не сильно сопротивлялась – след ровный. А вот это, – показал он дружиннику мелкую ниточку рыжеватого цвета, – я снял с рубца на ее шее. Веревка обычная. Такая у любого есть. Был бы кожаный ремешок… Вроде и более прочный для такого дела, однако все одно не угадаешь чей. Такого добра полно у киевлян, как и пеньковой веревки обычной.

И вдруг спросил:

– Как там твои?

Златига, округлив глаза, уставился на волхва. Потом чуть скривил в улыбке рот.

– Благодарствую, что спросил. Но твоими стараниями Светланке моей уже лучше. Даже дитя утром сама покормила. Но когда же ты ушел от нас? Хоть бы слово сказал, уходя. Я утром хватился, а тебя нет.

– Неспокойно мне было, вот и покинул твой дом, никого не потревожив. Эй, Яра, чего таращишься? Пойди да успокой людей.

Она повиновалась. А когда вышла, Златига сказал:

– Ужасно то, что случилось. Надо же, только на одну ночь отлучились, а тут такое. Ох, в этом доме сами злые духи свили гнездо. Прости, что скажешь! – тут же перекрестился дружинник.

Озар лишь искоса глянул, как он крестится.

– Духов ты опасаешься, служивый, а вот я думаю, что не дух это, а кто-то из своих сотворил. Я когда явился… Мог ли подумать? В тот миг лишь Вышебор меня озаботил. На Яру он полез с ножом в ее покое. А тут… Э, как представлю, что теперь будет!

Златига отер ладонью лицо, как будто так ему думалось лучше. А думалось ему…

– Слышишь, волхв, а ведь тебя за случившееся Добрыня не помилует. Одно дело – холоп или привезенный Дольмой мальчишка сгинул. Но если сама Мирина!..

Озар поник головой: