Не горюй! - Мэриан Кайз

Но, кроме тихого «простите», произнесенного в процессе поисков пристежного ремня, мой сосед не произнес ни слова. Открыл свой объемистый кейс и погрузился в чтение романа Кэтрин Куксон. Я уверена, вы его читали. Это про незаконнорожденную девушку с большим родимым пятном, в которую влюбился ее двоюродный брат, а его побила хлыстом ее мачеха, которую в тринадцать лет изнасиловал хозяин Большого дома, и когда она от него убегала, то попала ногой в заячий капкан, ногу пришлось отрезать, а рану прижигать раскаленной кочергой, и орала она так, что было слышно на всю округу.

А может, все романы такого содержания?

Так или иначе, но Кэтрин Куксон интересовала моего мужчину куда больше, чем я, что не могло мне понравиться. Мне не терпелось проявить свое дурное настроение. Подготовиться, так сказать, к тому, что меня ждет. Но ничего не вышло.

Потом я устыдилась и попыталась с ним заговорить, излишне широко улыбалась, когда он передавал мне поднос с едой, и даже предложила открыть для него пакет молока, с которым он не мог справиться. Он оказался приятным человеком. Мы поговорили о книге, которую он читал, и я порекомендовала ему еще пару других авторов. Когда самолет садился в Хитроу, мы уже называли друг друга по имени. Мы распрощались, и он сказал, что рад был со мной познакомиться и что он желает мне приятного завершения моего путешествия.

Я снова осталась одна. Наедине со своими мыслями, страхами и гневом. В огромной толпе в аэропорту я была совершенно одинока.

Хитроу — настоящий сумасшедший дом. Никогда не видела сразу столько народа в одном месте. Как будто ожила картина эпохи Возрождения «Судный день». Еще это напоминало открытие Олимпийских игр. Мимо меня проносились люди разных национальностей в экзотических нарядах, болтая на всех языках мира. Куда все так торопятся?

Шум просто оглушал. Постоянно звучали объявления: потерялся маленький мальчик, большой дядя потерял ценный багаж. Здесь можно было потерять все — терпение, сдержанность, разум.

Я успела забыть, что представляет собой Лондон. Было время, когда и я могла действовать с такой же скоростью. Но я успела привыкнуть к темпу Дублина, поэтому меня постоянно толкали и отпихивали в сторону.

Впрочем, мне удалось быстро взять себя в руки. В конце концов, это всего лишь Лондон.

Куда ни посмотришь, везде стояли группки бизнесменов в своих ужасных костюмах. Они либо ждали багаж, либо рейс, а в стоящих у их ног кейсах наверняка лежали порнографические журналы. Они все пили пиво, жали друг другу руки, старались казаться «своими в доску» и соревновались, кто громче расхохочется, кто оскорбительнее выскажется о своей жене или вульгарнее о женщинах, присутствовавших на совещании, откуда они возвращались или куда собирались. «Я бы с ней не лег ни за какие деньги», «У нее слишком маленькие сиськи» или «Она переспала со всеми, даже с мальчишками из почтового отдела». И тому подобное.

Я заметила, что один из этих идиотов похотливо на меня поглядывает, и поспешно отвернулась. Он повернулся к стоящим рядом приятелям и что-то сказал. Они дружно заржали и принялись вытягивать шеи, чтобы разглядеть меня.

Сволочи! Я готова была их убить.

Кстати, все они были непривлекательны и похожи друг на друга. Как они смеют так нагло вести себя по отношению ко мне? И вообще любой женщине? Им бы радоваться, если хоть кто-нибудь согласится дотронуться до них палкой. «Пошли они все!» — с яростью подумала я.

У меня не было с собой багажа — я не собиралась задерживаться. Так что на этот раз мне удалось избежать мучений с каруселью. Я глубоко вздохнула, распрямила плечи и начала пробиваться к выходу из аэропорта. Я направлялась к станции метро, лавируя между людьми, подобно исследователю Амазонки, пробивающемуся сквозь густой подлесок.

Наконец я спустилась в метро и, подождав всего каких-нибудь несколько лет, села в поезд, направляющийся в центр Лондона. Денег на такси у меня не было. Поезд был переполнен, и каждая нация на земле послала в него своего представителя.

В подземке было так неудобно, тесно и противно, что даже если бы я уже не пребывала в убийственном настроении, мне все равно захотелось бы кого-нибудь прикончить.

Стоящий рядом со мной в поезде мужчина был настолько любезен, что отвлек меня от моих предстоящих сражений с Джеймсом, прижимаясь ко мне своим стоящим пенисом на каждом повороте.

Примерно без десяти восемь я вышла на своей станции.

34

Когда я оказалась на улице, мне внезапно стало тоскливо. Все было до боли знакомо — газетные киоски, прачечная, винная лавка, индейская кулинария… Мне одновременно казалось, что я не была здесь несколько световых лет и что я вообще никуда не уезжала. С бьющимся сердцем, на подгибающихся ногах я направилась к своему дому.

Я не ожидала, что знакомая обстановка так на меня подействует. Когда я увидела дом, в котором жила вместе с Джеймсом, на лбу выступили капельки пота.

Я шла медленно, неохотно.

Вот я приехала. И что теперь делать?

«Мне обязательно нужно поругаться с Джеймсом? — спросила я себя. — А вдруг я ошибаюсь? Что, если Джеймс любит меня такой, какая я есть? Может, лучше развернуться, уехать домой и сделать вид, что ничего не случилось?»

Я стояла у двери в наш многоквартирный дом, прижавшись лбом к холодному стеклу.

Я уже так не злилась. Я вообще не злилась. Мне было страшно и очень грустно.

Из-за угла вывернуло свободное такси, и меня охватила надежда. Остановлю его и уеду отсюда! Зачем мне все это? Пусть эта чаша меня минует! «Кстати, о чашах, — подумала я, отвлекшись на минуту. — Надо не забыть взять несколько бюстгальтеров, раз уж я здесь». К сожалению, моя грудь вернулась к своему обычному размеру, и чашечки всех имеющихся у меня в Ирландии лифчиков стали мне велики.

Пока я об этом думала, такси проехало мимо.

Ладно, в конце концов, стоит увидеть Джеймса и выяснить, что же на самом деле случилось.

Я снова начала заводиться. Прекрасно! Со мной всегда так: предстоящее испытание не кажется мне таким кошмаром, если я злилась.

Я глубоко вздохнула.

Мне позвонить в дверь и дать Джеймсу время подготовиться? Или открыть ее своим ключом и идти вперед, по-хозяйски? Хотя все знают, что мне принадлежит только половина квартиры. Но записана она на мое имя! Черт возьми, это мой дом, и я туда войду!

Мои руки тряслись, и понадобился примерно год, прежде чем мне удалось вставить ключ в замок.

Лифт доставил меня на второй этаж. Я неохотно двинулась по коридору к своей квартире. Когда я услышала из-за двери звук работающего телевизора, сердце мое упало. Значит, Джеймс дома. Теперь мне никуда не деться.

Я открыла дверь и с равнодушным видом прошла в гостиную.

Джеймс едва не умер от шока, когда увидел меня.

Странно, но я была бы рада, если бы застала его за каким-нибудь неподобающим занятием. Например, в постели с четырнадцатилетней девочкой. Или, еще лучше, с четырнадцатилетним мальчиком. Или, еще лучше, с четырнадцатилетней овцой. Во всех этих случаях мне не пришлось бы с ним разговаривать. Я бы развернулась и ушла, убежденная, что он ужасный человек. Вне всяких сомнений. Все решилось бы само собой.

Но этот мерзкий тип не мог бы выглядеть более невинно, если бы репетировал целый день. Он читал газету, сидя перед телевизором. И даже в стоящей перед ним кружке была кока-кола, а не алкоголь.

— Клэр?.. Что ты здесь делаешь? — еле выговорил он, вскакивая с дивана. Как будто увидел привидение.

Надо признать, его шок был оправдан. Ведь, насколько он знал, я находилась за сотни миль, в другом городе. Но, с другой стороны, в обычных обстоятельствах он должен был бы мне обрадоваться. Удивлен, но рад — а не напуган и шокирован.

Если бы Джеймс меня любил, не испытывал бы угрызений совести и знал, что ему нечего бояться и стыдиться, разве он не пришел бы в экстаз при виде меня? Он же явно нервничал. Не мог понять, с чего я вдруг заявилась. Он чувствовал, что что-то не так. Я же внезапно поняла, что на этот раз ничего не напридумывала. Чего-то явно не хватало. Достаточно было взглянуть на его лицо.

Ладно, сейчас не время печалиться, расстраиваться и разваливаться на части. Я должна быть сильной.

— Приятно тебя видеть, Клэр, — сказал Джеймс, все еще пребывая в ужасе. Он даже говорил несколько истерично.

Я взглянула в его белое, обеспокоенное лицо, и мне захотелось его укусить.

Я лелеяла свою ярость. Мне необходимо было злиться. Когда злишься, не так больно. И ярость придает силы.

Я огляделась и вежливо улыбнулась, хотя внутри все тряслось.

— У тебя довольно чисто, — сказала я ему и удивилась, что мой голос не дрожит. — Вижу, ты поставил назад свои книги и пластинки. И… — Я протиснулась мимо него, прошагала в спальню и распахнула шкаф. — И вещи свои ты назад привез. Очень уютно!

— Клэр, что ты здесь делаешь? — с трудом выговорил он.