Ночь в Кэмп Дэвиде - Флетчер Нибел

— Это значит — готовьтесь принять на себя обязанности президента страны, — резко вмешался Карпер, в упор глядя на О’Мэлли.

— Боже милостивый! Да вы сами-то хорошо понимаете, что говорите? Неужели вам непонятно, что моя политическая репутация погибла? Страна никогда не согласится на то, чтобы я стал хозяином Белого дома! Ведь это же немыслимо!

— Вы — вице-президент Соединённых Штатов, О’Мэлли! И вы единственный человек, который имеет право действовать. Можете вы наконец это понять! — сказал Карпер.

О’Мэлли неловко заёрзал в кресле. Вид у него был растерянный, словно у приговорённого к смерти, которому вдруг объявили о помиловании.

Тогда поспешно заговорил внимательно наблюдавший за вице-президентом Гриском:

— Во всём этом мы сможем разобраться и после. Сейчас необходимо немедленно привезти сюда текст соглашения, чтобы мы могли с ним ознакомиться. Можете вы доставить его сюда, Пат?

О’Мэлли оцепенело кивнул:

— Соглашение у меня дома. Сейчас я поеду и привезу его.

Понурив голову, он медленно вышел из гостиной.

Гриском повернулся к Арнольду Бразерсу:

— Ну а теперь, шеф, поезжайте поскорее в Главную больницу и везите сюда сенатора Маквейга.

Бразерс поёжился. Его всегда бесстрастное лицо стало красным, как свёкла. Он старательно стал вытирать носовым платком нос, словно боясь нового приступа насморка, который мучил его уже несколько недель:

— Вообще-то я не уверен, что мой долг сейчас состоит в этом…

— Господи, да неужели вы всё ещё не понимаете, что случилось, шеф? — вмешался Карпер. — Президент повредился в уме, понимаете? А Джим Маквейг такой же сумасшедший, как мы с вами! Вы что, ждёте, чтобы мы для вас составили специальный указ за подписью Каванога? Неужели вы хотите раздуть из этого федеральное дело и сделать вашу Службу посмешищем для всей страны?

Бразерс сжал кулаки и нахмурился. До пенсии оставалось меньше года…

— Все согласны с министром? — жалобно спросил он, явно стараясь оттянуть время.

Все одобрительно кивнули, а Никольсон заявил официальным тоном:

— Вы можете сослаться в своих действиях на нас. Ночь нам предстоит невидимому долгая, но, что бы ни случилось, я считаю, что сенатор Маквейг должен находиться среди нас.

Бразерс вышел из гостиной и через полчаса возвратился вместе с Джимом Маквейгом, всего на несколько минут опередив О’Мэлли, вернувшегося с текстом соглашения. Бразерс подвёл Маквейга к собравшимся с таким видом, словно умывал руки после передачи пакета с сомнительным содержимым. Карпер быстро ввёл Маквейга в курс неожиданно изменившихся событий.

— Мы все очень сожалеем, Джимми, — сказал Джо Донован. — Вы, оказывается, совсем не сумасшедший. Вы только поступаете, как сумасшедший.

— И на том спасибо, — ответил со смехом Маквейг, впрочем, смех его прозвучал не особенно бодро. Он более трёх часов кипел от ярости — с тех самых пор, как Лютер Смит и другой агент Службы зарегистрировали его в психиатрическом отделении больницы и проводили в отдельную палату. Сначала к нему вошла сестра, которая принесла ему белый халат и осыпала увещеваниями и утешениями. Когда он отказался надеть халат, она ангельски ему улыбнулась и измерила температуру и пульс. Потом вошёл молодой и серьёзный врач в белом халате с аппаратом для измерения давления и двумя анкетами: он принялся задавать Джиму вопросы вежливо, но весьма настойчиво. Он рекомендовал сенатору как следует выспаться, принять, если нужно, снотворного и в девять утра следующего дня быть готовым к приёму у главного психиатра больницы. Затем ему принесли на подносе обед, причём вкус у пищи был такой, словно её позавчера стащили в каком-нибудь кафе. После обода последовала новая порция утешений от сестры и наконец обещание принести ему в палату последний номер «Вашингтон стар», если он будет вести себя спокойно. Джим хотел было сгоряча потребовать встречи с адвокатом, но потом передумал, стал гадать, как повёл себя Карпер, когда не застал его у восточных ворот Белого дома, хотел было позвонить Марте, но потом спохватился и решил ни в коем случае этого не делать, потом громко проклял Бразерса и долго сидел, мрачно уставясь на запертую дверь и на проволочную сетку за окном. В общем, к тому времени, когда Бразерс прибыл в госпиталь, чтобы освободить его из заключения, Джим уже буквально задыхался от злобы и отчаяния. Осторожные и вкрадчивые извинения Бразерса в автомобиле нисколько не умиротворили его.

Гнев его улетучился только в гостиной, где он сразу же оказался в разгаре спора. Ни на одном из вашингтонских совещании не приходилось Маквейгу наблюдать такого трезвого и серьёзного настроения, как на этом. При его появлении, против ожидания, не последовало никаких обычных шуток, если не считать иронической фразы Донована и нескольких ободряющих слов, сказанных Джиму присутствующими.

Гриском попросил Бразерса удалиться в соседнюю комнату, объяснив, что сейчас будут обсуждаться вопросы, имеющие прямое отношение к политике демократической партии США, и что Бразерсу, как гражданскому служащему, на этой части совещания лучше не присутствовать. Бразерс охотно согласился, на лице его впервые за этот вечер отразилось облегчение. Потом Гриском взял у О’Мэлли текст соглашения на случай неспособности президента управлять страной и прочёл его вслух.

— Основной упор в этом соглашении, как вы видите, — сказал Гриском, — делается на оперативности. От О’Мэлли требуется, чтобы при наличии явных доказательств неспособности президента к управлению страной он приступил к официальной процедуре принятия новой должности не позднее чем через двадцать четыре часа. Теперь я хочу предложить, чтобы все присутствующие составили и подписали проект заявления, в котором настаивали бы, чтобы О’Мэлли взял на себя управление страной по причине болезни президента Холленбаха. Потом О’Мэлли должен будет созвать чрезвычайное совещание кабинета и получить от него письменные полномочия. Затем он потребует, чтобы ему было предоставлено время в телевизионной программе, и выступит с обращением к Америке. После всего этого мы приведём его к присяге.

— Что-то уж слишком много крутых мер сразу, — заметил Никольсон. Такой энергичный натиск был ему явно не по душе.

О’Мэлли, вытащив сигару из целлофановой обёртки, стал медленно её раскуривать. Он уже почти оправился от первоначального потрясения и только грустно обвисшие щёки свидетельствовали о его невесёлых мыслях.

— Перед тем как приступить к подробному обсуждению, позвольте и мне сказать своё слово, джентльмены, — начал он. — Я уже успел обдумать всё, пока ездил домой и обратно. Никто из присутствующих, я думаю, не питает сомнений на тот счёт, что я не могу быть полноценной заменой Марка Холленбаха. Я хочу сказать, того Марка Холленбаха, которого мы все знали до его трагической болезни. Да, я могу неплохо справиться с работой, джентльмены, но вы все знаете, что доверие народа ко мне ничтожно. Более того, я считаю, что если избиратели узнают о моей кандидатуре, это может оказаться гибельным для нашей партии! Я хочу, чтобы все с предельной ясностью поняли: если обстоятельства и вынудят меня занять сейчас место президента в Белом доме, то я ни в коем случае не выставлю своей кандидатуры на предстоящих выборах! Именно это я и собираюсь объявить избирателям в своём выступлении по телевидению. При моей репутации после этой злосчастной истории со спортивной ареной любое другое заявление оказалось бы гибельным для нашей партии. Вот я и ставлю вас об этом заранее в известность.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});