Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова

кого-то другого. Потому что это будет неправильным.

– Идем.

Получив согласие-разрешение, она явно приободрилась, встрепенулась и, пританцовывая, посеменила через весь зал к дверям служебных помещений, оглядываясь и останавливаясь, если мне нужно было пропускать встречное движение.

– Сюда, прошу вас.

Долгий переход по коридорам воскресил в памяти совсем другую прогулку. И если бы чувства все ещё оставались со мной в прежнем объеме, наверное, настроение бы заметно подпортилось. А так можно было равнодушно считать шаги, отмечать повороты и ловить редкие, но настырные взгляды куколки, время от времени коротко оборачивающейся и словно все ещё не верящей, что иду следом.

Странное поведение. Кажется, будто для неё не просто важно привести меня куда-то, а почти смерти подобно на мгновение упустить из виду. Можно даже решить, что если такое случится, то её накажут. Но ещё непонятнее другое. То, что она вполне допускает эту возможность. Моё бегство, то есть. Только страшит её вовсе не возможное наказание. А вот вероятность провалить порученное задание, да. Явно и ощутимо пугает.

Обычно такие заморочки возникают в структурах с жесткой иерархией, где шаг вправо, шаг влево, и далее по списку. Ну или многое завязано на чрезмерно тесные связи с начальством, когда подводить не хочется чисто по личным причинам. Я, к примеру, точно так же не решился бы подвести сонгу, хотя в наших с ней взаимоотношениях ни смысла, ни структуры. Просто не могу. Даже подумать на эту тему.

Количество ступенек вниз и вверх, встретившихся нам на пути, благополучно совпали, из чего можно было сделать вывод, что уровня поверхности земли мы не покинули. Зато судя по пройденному расстоянию вполне могли сейчас находиться не просто в другом доме, а даже в другом квартале. По крайней мере, дверь, которую гостеприимно распахнула передо мной куколка, вела в зал, не имеющий ничего общего с ночным, да и просто клубом.

Хотя, стилистика оформления навевала. И обшивка деревянными панелями, и замысловатый узор настоящего паркета, и низковатый, но характерно сводчатый потолок из-за недостаточной высоты которого светильники располагались строго по стенам. Главное, что все это ничуть не выглядело претензией, а наоборот, создавало впечатление очень даже рабочего пространства. Пусть и слишком пустого: винтажные стулья, расставленные по периметру зала, и книжные шкафы в глубине не в счет.

Единственным, что выбивалось из общей картины, оказался, как ни странно, хозяин помещения. Мужчина примерно моих габаритов, только посуше и постарше, лет, наверное, на десять. Европейской наружности и достаточно темноволосый, чтобы поставить его по происхождению примерно в тот же ряд, что и Марко. Тщательно причесанный, в классическом же костюме, да ещё и в очках, больше всего своим видом он напоминал клерка какой-то большой и суровой корпорации, тратящей основные силы и время на поклонение всякой ерунде типа делового этикета. Собственно, когда заговорил, впечатление только усилилось.

– Прежде, чем мы продолжим, а я надеюсь, что мы продолжим… Позвольте принести Вам искренние извинения за поведение моего партнера.

Причем, он, в самом деле, сожалел. Правда, не вполне искренне, если брать в расчет словарное значение: к виноватости явно примешивалось что-то ещё.

– Оно было…

Клерк замялся, а у меня слова сами прыгнули на язык, чтобы подсказать:

– Постыдным и предосудительным?

Он аж завис на какое-то мгновение. Зато куколка потупила глазки в его сторону с выражением вроде: вон как люди умеют, смотри и учись.

– Неожиданно, здесь и сейчас… Кодекс гроссмейстера редко цитируют.

– И ещё реже исполняют?

Не знаю, почему я это сказал. Наверное, потому что казалось уместным. И подходило к ситуации самим своим звучанием, что ли. К тому же, присутствовало отчетливое ощущение, что если бы промолчал, то те же самые слова клерк произнес бы сам.

А так он лишь охотно кивнул, уточняя:

– Огорчительно редко.

Говорят, так бывает, когда понимаешь кого-то с полуслова, но раньше мне не доводилось даже наблюдать что-то похожее с людьми, хорошо знающими друг друга не один год. Но этого человека я вижу впервые, и тем не менее, почти могу предугадать… Или все же не могу?

– Обещаю, виновный понесет заслуженное наказание.

Куколка снова отвела взгляд, только теперь явно, чтобы скрыть что-то вроде личного торжества. Неужели ей это нравится? Хотя, проверить легче легкого:

– Смею надеяться, оно будет суровым.

Ага, зыркнула в мою сторону и дернула губами, сдерживая улыбку. И мне почему-то показалось, что если бы дала себе волю, то гримаса получилась бы не только довольной, а ещё и благодарной.

– Как пожелаете, - клерк выдохнул с такой безысходностью, что я даже мимолетно задумался, кто же из них будет наказан в итоге по-настоящему.

И чтобы сменить явно неудобную для части присутствующих тему, спросил:

– Вы пригласили меня сюда только для того, чтобы извиниться?

Занятно, но он правильно расценил мой вопрос, как приглашение к действию, и заявил без обиняков:

– Как насчет того, чтобы разделить песню?

Что-то подобное и следовало ожидать. В смысле, раз уж под рукой имеется сонга, без пения не обойдется, хочешь ты того или нет. Ещё бы хорошо было понимать, о чем именно идет речь.

Принять песню, отклонить, запомнить – это понятно. Пробовал и, можно считать, умею. Но разделить? Явно не по нотам и не поровну. Нет, есть ещё какое-то значение у этого слова, совсем странное, даже противоположное основному. А, вспомнил! Что-то пережить вместе. Если так, предложение хорошее. И что бы в действительности ни подразумевалось под ним, я…

– Не возражаю.

Он выдохнул снова, только на этот раз легко и почти радостно. А потом повернулся к куколке:

– Прошу вас.

Та медленно и церемонно присела. Чтобы обратным движением подпрыгнуть, пускаясь в пляс.

Отдельными местами это напоминал джигу, с которой я познакомился усилиями Портера, но больше было просто озорного кружения, и вокруг оси, и просто по залу. Почти безумного и бездумного, но лишь на первый взгляд. В действительности же куколка двигалась по строго заданной траектории, словно…

Да, провешивала трассу. Закрутила спираль, остановилась в центре зала, замерла статуей. А потом на нас полилась песня.

Она расходилась кругами, как от камня, брошенного в воду, и такое я чувствовал впервые в жизни. Волны прибоя. Только не те, игрушечно-речные, а высокие, во весь мой рост или даже выше. Наверное, часть их уходила и под пол, и за потолок, но главное, неумолимо накатывала на меня. Огибала, оглаживала, ускользала прочь и… Возвращалась к своей хозяйке, проделывая на обратном пути ровно все то же самое. А заодно, по всей видимости, рассказывая о том, что видела и не видела во время