Зачем ловеласу жениться - Тэсса Дэр

София вытащила из ридикюля номер «Праттлера» и протянула его Бел. Тихо вздохнув, проговорила:

— Мне очень жаль, что приходится тебе это показывать. Но после замечаний леди Вайолет… Я думаю, ты должна знать, что происходит.

Передав Софии стопку буклетов, перевязанную бечевкой, Бел развернула газету. От неприятных предчувствий ее даже немного подташнивало. Что на сей раз ее ждет? Может, это сообщение о том, что у Тоби есть другая женщина? Разумеется, Бел знала, что «Праттлер» сильно преувеличивал, расписывая постельные победы Тоби. Она была абсолютно уверена: какие бы слухи о неверности Тоби ни распускались, они не имели ничего общего с действительностью. И все же… Все же ей было больно читать о том, что Тоби ей изменяет.

Взглянув на карикатуру, Бел сразу подумала, что увидела намек именно на это — на неверность мужа. На карикатуре Тоби был изображен с женщиной, висевшей у него на руке. Одежда ее была в беспорядке, а непропорционально огромные груди, вылезавшие из лифа, свисали чуть ли не до талии. Тоби и его спутница, изображенные на карикатуре, сбегали по широкой каменной лестнице из какого-то величественного здания. И, судя по звездам и луне на небе, дело происходило ночью. Или поздно вечером. Бел присмотрелась — и узнала в величественном здании на заднем плане оперный театр! А потом вслух прочла подпись под карикатурой:

— «Нераскаявшийся грешник. Лондон обзавелся собственным Дон Жуаном?»

— О, Бел, мне так жаль… — пробормотала София.

Животный, жуткий страх сковал Бел грудь, когда она вновь посмотрела на женщину — ее лицо и пышные формы, черные волосы, широко расставленные темные глаза.

— О Боже…

Да, женщиной, висевшей на руке Тоби, словно пьяная проститутка, была она, Бел. И только сейчас она заметила полоски текста в виде лент, находившиеся у губ Тоби и его спутницы. «Вы действительно рассчитываете меня перевоспитать?» — спрашивал Тоби. А женщина отвечала: «Ха-ха, я никогда не знала, что грешить так приятно!»

За ними, в тени здания оперы, мистер Холлихерст изобразил двух тощих детей, с мольбой протягивавших к ним руки. Но мольбы детей не были услышаны.

— Спасибо, — сказала Бел, отдавая Софии газету. — Спасибо, что показала. Это многое объясняет. — Неудивительно, что леди в гостиной встретили ее тирады смехом. Неудивительно, что они сомневались в искренности ее благочестивых намерений и воспринимали все ее слова как намек на нечто… от благотворительности весьма далекое. «Похотливая самка, развращенная пагубным примером своего развратного мужа» — так они, наверное, о ней думали. И что самое ужасное, возможно, они правы. Действительно, разве не она сама потребовала, чтобы Тоби отвез ее домой, потому что она изнемогала от желания? Господи, она так его желала! Не могла дождаться, когда они доедут до дома, и набросилась на него прямо в карете! Порядочная и благовоспитанная леди никогда бы так себя не повела. И если там, возле оперы, действительно находились голодные дети, просившие милостыню, могла ли она, ослепленная похотью, увидеть их?

А ведь там вполне могли стоять какие-нибудь дети.

Кто теперь станет смотреть на такую женщину как на образец для подражания, как на оплот морали? Как может такая женщина быть женой влиятельного члена парламента?

— Не воспринимай это слишком серьезно, — сказала София. — Если жена желает своего мужа, то это еще не повод для скандала. А на леди Вайолет внимания не обращай. Она просто старая желчная ящерица с инстинктами дракона. Изрыгает огонь, даже когда того не желает. Ей скоро надоест тебя дразнить, если ты не станешь поощрять ее. Не показывай, что ее колкости тебя расстраивают, и она, не получив удовлетворения, от тебя отстанет.

— Дело не в одной леди Вайолет. Весь Лондон читает «Праттлер». И каждое утро выходит свежий номер. — Через несколько дней выборы закончатся, и демонстрация тоже. И все это может закончиться полным провалом. По ее, Бел, вине. Потому что она не совладала со своей страстью. — Ах, София, что-то я… — Она судорожно сглотнула. — Мне что-то стало нехорошо. Не буду заходить в дом. Уйду через сад. Пожалуйста, извинись за меня перед тетей.

— Да, конечно, дорогая. — София прикоснулась к ее плечу. — Если я что-то могу для тебя сделать…

— Нет-нет. — Бел покачала головой. — Спасибо, ничего не надо. Я просто утомилась. Мне надо отдохнуть, вот и все.

Попрощавшись с Софией, Бел вышла из сада и, расписавшись в собственном ничтожестве, приказала кучеру отвезти ее домой. Она предполагала, что Тоби, наверное, еще не вернулся из Суррея. Наверное, ей следовало бы проехать по намеченным адресам и раздать буклеты или привезти в детскую больницу кое-какие необходимые припасы. Но сейчас ей не хотелось общаться ни со светскими дамами, ни с сиротами. Она хотела быть рядом с Тоби. Просто быть рядом с ним. Вернувшись домой, она сбросит это элегантное платье и шляпку с лентами. Затем наденет старенькую, без изысков, муслиновую сорочку и ляжет в постель, наверное, еще не остывшую после их ночной страсти. И там, в постели, она сможет как следует выплакаться. Или же будет просто лежать, дожидаясь, когда Тоби вернется домой и обнимет ее..

Ах, она снова его желала! Даже сейчас!

* * *

Бел вошла в Олдридж-Хаус и тут же услышала негромкие мужские голоса, доносившиеся откуда-то из дальнего конца коридора. Сердце ее радостно подпрыгнуло в груди. Тоби дома! А может, его высмеяли на избирательном участке в Суррее? Может, сегодняшний номер «Праттлера» уже' получили в этом графстве? И Бел с удивлением поняла, что ей все равно. Ну и пусть! Только бы Тоби был с ней.

Счастливая, она быстро зашагала по коридору. Голоса, как ей показалось, доносились из библиотеки. Подойдя к двери, она узнала голос мужа. Да, это действительно был он. Слава Богу! С Тоби ей сразу станет легче. Тоби любит ее. Тоби не допустит, чтобы ей было плохо. С ним она в безопасности.

Уже взявшись за ручку двери, Бел вдруг поняла, что муж не просто говорил, он кричал. Даже не кричал — орал. А ведь она ни разу не слышала, чтобы Тоби повысил на кого-нибудь голос.

— Вы получили ясные указания! — грохотал он. — Никогда ее в это не впутывать!

Ему ответил негромкий тенор. Бел пришлось прижаться ухом к двери, чтобы разобрать слова. Она испытывала угрызения совести, ведь подслушивать, как ей было известно, очень нехорошо. Но как же еще она могла понять, стоит ли сейчас входить?

— Да, но у нас ничего не получилось, — возразил негромкий тенор. — Вы сами велели мне действовать жестче, как можно жестче.

— Жестче по отношению ко мне, а не к ней, — ответил Тоби. — Недопустимо…