Зачистка - Алексей Гравицкий

Они со Славкой. Перед глазами возник образ: бородатый, похожий на помесь викинга с Санта Клаусом Снейк и некрупный на его фоне седой Мунлайт с вечной гнусной ухмылкой и бородкой-подковкой.

Так его Славой звали, — удивленно произнес Резаный, не заметив, что говорит сам с собой. — А я и не знал.

11

Генерал-майор Талимонов был зол. Поездка в Зону отчуждения в его планы не входила. Он свое отбегал в молодости, когда судьба в лице начальства забрасывала в такие дали, что не очень-то и дойдешь. Сейчас Талимонову хотелось только покоя. И вот на тебе, вместо того чтобы греть задницу в заслуженном мягком кресле, подогреваясь чаем и коньяком, он вынужден переться в какую-то глушь.

До блокпоста они, можно сказать, пронеслись с ветерком. А вот после пошло что-то невообразимое. Машину возило из стороны в сторону. Ухабистая дорога, а вернее, ее отсутствие, была заметена снегом. Снега намело много. Причем наметало, когда было холодно. Теперь немного потеплело, и сугробы стали тяжелыми и влажными.

Джип мотнуло, словно в глубине сугроба, по которым он ехал до того, были рельсы, а сейчас они кончились, и машина застряла. Она и в самом деле застряла. Колеса закрутились вхолостую, зарываясь глубже. Водитель выматерился, бросил насиловать движок и выпрыгнул из машины. Снегу оказалось не меньше, чем по колено. Как это они еще раньше не застряли.

Талимонов приоткрыл дверцу и мрачно поглядел на водилу.

Чего там?

Застряли, товарищ генерал-майор, — официально отчеканил тот. — Тянуть надо. Я сбегаю за помощью, а вы посидите немножко.

А далеко еще?

С полкилометра, — прикинул водитель. — Ну, может, чуть побольше.

Талимонов вылез из машины и провалился в снег.

Сиди уже, я сам схожу.

Товарищ генерал, здесь небезопасно, — предупредил водила.

Талимонов кивнул и зашагал прочь, глубоко проваливаясь в снег. Идти было неудобно. А скоро стало еше и неприятно. Машина скрылась за голыми деревьями с черными стволами и заснеженными кронами. Кругом был лес. Голый й мертвый.

Зимой в лесу всегда тихо, но здесь тишина была уж совсем какая-то жуткая. Ни ворона не каркнет, ни ветка не треснет.

Снег скрипел под сапогами, мешал идти, заставляя высоко поднимать ноги. Но Талимонов, вместо того чтобы разозлиться сильнее, почему-то, наоборот, успокоился. Лес, даже невероятно странный и жутковатый, был все же приятнее, чем бесконечная езда по разбитым заснеженным дорогам.

Деревья расступились. Впереди раскинулась снежная гладь поляны. Ровная, словно кто-то расстелил идеально белую скатерть. Генералу на мгновение даже стало обидно нарушать это ровное, белоснежное, идеальное. Но наваждение быстро прошло, и он зашагал вперед. Туда, где за деревьями виднелись черные, присыпанные сверху снегом силуэты домиков.

Первый ряд домов был нежилым и разваленным. Чернели из-под снежных шапок остовы домишек, покосившиеся оградки. Здесь, между домов, появились следы. А чугь дальше, возле двухэтажного кирпичного домика, выглядевшего вполне обжитым, орудовали лопатами двое бойцов.

Судя по всему, на другом краю деревеньки тоже были какие-то жилые строения. Во всяком случае, расчищенные дорожки, уходившие в ту сторону, говорили в пользу этой версии.

Талимонов стянул фуражку и вытер пот со лба. Прыжки по сугробам заставили генерала основательно взмокнуть. Солдатики, увидав генерала, вытянулись по стойке «смирно», став похожими на часовых с лопатами.

Здорово, бойцы!

Здравья желаю, товарищ генерал-майор! — синхронно гаркнули две глотки, проглатывая половину слогов.

Талимонов поморщился. Чего ж так орать, не на параде же.

Старший где?

Капитан Берденко в штабе, — один из бойцов кивнул на кирпичный домик.

Талимонов посмотрел на ступеньки крыльца, отметив отсутствующие перила, крякнул и пошел к штабному домику.

Дверь скрипнула недовольно, словно ее заставляли работать сверхурочно. Генерал обернулся.

Как звать, боец?

Соткин, — отчеканил тот, к которому обращался генерал.

Там в лесу, — Талимонов кивнул в сторону, откуда пришел, — метров через шестьсот-семьсот машина застряла. Толкнуть надо. Ты возьми еще людей, сбегайте.

И не дожидаясь ответа, генерал зашел внутрь. В домике было душно. Генерал миновал предбанник и дернул ближнюю дверь, что оказалась приоткрыта. В сумрачной, хорошо протопленной комнате за столом сидел мужик лет тридцати — тридцати пяти. Он уткнулся носом в какие-то бумаги. Рядом стоял стакан с залипшим на донышке кружком покоричневевшего лимона. В сторонке пыхтел замур-занный электрический чайник.

Берденко? — спросил генерал с порога.

Капитан поднял на генерала покрасневшие с недосыпа глаза и поспешно поднялся.

— Так точно, товарищ генерал, капитан Берденко. Талимонов прошел в комнату и прикрыл дверь.

Чаю сделаете, капитан? — по-домашнему как-то бросил он. — Устат с дороги.

Берденко кивнул, и через полминуты у генерала был стул, чай с лимоном и побелевшая от времени шоколадка.

Талимонов сел и принялся болтать ложкой в стакане, разгоняя сахар и бултыхая лимонную дольку о прозрачные стенки. В этой глуши он почувствовал себя вдруг удивительно уютно. И когда заговорил, хоть и говорил не очень-то ласково, голос звучал мягко.

Какого черта у вас тут происходит, капитан? Что за история с пропавшим десантом?

—^Генерал Хворостин со взводом десанта лично произвел высадку в Зону отчуждения, — заученно, словно не первый раз, заговорил Андрей. — Связь с генераюм Хво-ростиным и его группой была потеряна через несколько дней. Из имеющихся данных можно предполагать, что группа Хворостина погибла, столкнувшись с областями аномального воздействия, имеющими место по всей территории Зоны отчуждения.

Берденко споткнулся о взгляд Талимонова и умолк.

Генерал глядел мягко, по-отечески. И заговорил так же по-отечески, с какой-то доверительностью в голосе.

Андрей, я читал ваш рапорт. Мне нужно понять, что здесь на самом деле произошло. Там, — генерал-майор мотнул головой почему-то в сторону двери, — вокруг этой истории суетятся на таком уровне и такие люди, что вашим рапортом, боюсь, они не удовлетворятся. Так что мне нужна правда, товарищ капитан.

Правда? — Андрей крякнул. — Хорошо, товарищ генерал, будет вам правда. Все равно нас здесь никто больше не услышит. А там сами думайте, что с этой правдой делать.

И Берденко начал говорить. Капитан не рассказывал. Он докладывал. Все, что он говорил, звучало безлико, напрочь было лишено эмоций, хотя, если судить по рассказу, эмоций внутри у капитана в свете этой истории бушевало в избытке.

Речь Андрея была бесчувственна и холодна, как рыба. Только факты. Но от этих фактов Талимонова бросило в жар похлеще, чем после беготни по сугробам.

Капитан закончил говорить. Талимонов потянулся за стаканом, но чай остыл и был теперь не холодный, не горячий, а той мерзкой температуры, при помощи которой хорошо промывать желудок.

Мда, — протянул генерал и добавил еще пару крепких слов от души.

Берденко поглядел на Талимонова не без интереса. Взял генеральский стакан и принялся заваривать чай по-новому на правах радушного хозяина.

Вы ведь сами правды хотели, товарищ генерал-майор.

Мда, — мрачно повторил тот. — Что ты там в рапорте-то пишешь?

Генерал Хворостин с взводом десанта лично произвел высадку в Зону отчуждения, — послушно забубнил легенду капитан. — Связь с генер&том Хворостиным и его группой была потеряна…

Вот так и пиши, — мягко перебил Талимонов. — И если кто спрашивать будет, так и говори. И если кто правду искать вздумает тоже. Про потерянную связь у тебя складно выходит.

Слушаюсь, — кивнул Берденко, и в его уставших глазах мелькнула радость.

Эпилог

Мысли, память… Иногда мне кажется, что я должен быть лишен всего этого в принципе. Всему этому в моем случае неоткуда взяться. Я бесплотен. А как может работать мозг, которого нет?

И тем не менее я помню. Все. С самого момента моего рождения и до сегодняшнего дня. Эти воспоминания возникают откуда-то, как возникают откуда-то мысли, чувства.

Нет, я не чувствую на тактильном уровне. Когда тот человек, которого мой отец называл смешным словом «Сберкнижка», стрелял в меня, я не почувствовал ничего.

Я не чувствую жары и холода. Не ощущаю электрических или гравитационных воздействий, как говорят ученые. Вот разговоры ученых я слышал, и даже на большом расстоянии сквозь стены. А ветра не чую. И понять, что значит «запах луга», как и любой другой запах, не могу. Не ощущаю.

Зато я чувствую другое.

Например, я почувствовал, как умирал мой отец. Я помню это.

Он просто шел и насвистывал. И, кажется, даже выстрела услышать не успел. Пуля попала в затылок, одним ударом остановила работу мозга и выбила все мысли, воспоминания.

Отец не чувствовал этого. А я чувствовал. Это было больно. Иногда мне кажется, что я сам умер в тот момент. Но время идет. Отец мертв, а я жив. Во всяком случае, я существую. У меня есть мысли, память и ощущения.