Последнее лето ярла Ульфа (СИ) - Мазин Александр Владимирович

Нет, как по мне, так Трувору надо было не меня в Плесков сажать, а самому там княжить.

Но тем щедрее предложение.

— По новгородскому укладу живут, значит… — сказал я. — А захотят ли меня люди плесковские? Добром, я имею в виду.

— Уже хотят, — ответил Трувор. — Я когда Рулава забирал, со старшими их разговаривал. Войным у них нынче приятель твой Ставок.

— Ставок Пень? — изумился я.

— Уже не Ставок Пень он, а тысяцкий Став! — ухмыльнулся Трувор. — После вашего стояния под Новгородом он немалую силу взял. А о тебе иначе как с восхищением слова не скажет. Бери Плесков, зять! Место как под тебя слеплено!

Вот же искуситель.

— Я подумаю, Трувор. Обещаю. Но только ты мне честно скажи: тебе зачем? Плесковские и так под тобой, и крепко. А я ведь сам по себе буду. Это ты понимаешь?

— Не будешь ты сам по себе, — Трувор покровительственно похлопал меня по руке. — Ты же родич мой. Зять. А я внука даже не видел. И сын мой у тебя в хирде. Нет… — остановил он меня. — У тебя ему самое место, но я ж скучаю. И мать его тоже. А там рядом будем. Бери Плесков, Волчок! И будет всем хорошо!

Да, аргумент. И мотив Труворов мне теперь понятен. По крайней мере один. Дети. Один из которых — прямой наследник. И других нет. Не зря же он Въиска, сына наложницы, в род принял.

Но все равно вот так сразу я решать не стану. Опять-таки не один я. С людьми посоветуюсь. С братом…

— Я тебя услышал, друг! — я в свою очередь положил ладонь на мощное Труворово предплечье. — Услышал и благодарен. Но ответ дам, когда со своими поговорю. Ладно так?

— Ладно. Только знаешь… Ты не отвечай. Ты просто приходи. С людьми своими, добром, кораблями. Вот это и станет твоим ответом.

А ведь он уверен, что я приду. Даже не сомневается.

Вывод: мне срочно надо на мой остров. А то как бы меня кое-кто нехороший не опередил!

Глава тридцать седьмая, в которой заканчивается история ярла Ульфа Хвити

— Шестнадцать кораблей! — доложил Скиди. — Насколько велики, не разглядеть, но паруса большие.

— Цветные? — уточнил Медвежонок.

— Вроде бы, — не слишком уверенно ответил Скиди. — Темнело уже.

— Цветные, цветные! — вмешался Вихорек. — Желтое с синим.

Скиди не стал спорить. И я его понимал. Любой выбеленный парус со временем становится желтым. Или серым. А на море серое от голубого, да еще вечером попробуй отличи.

Хотелось бы, конечно, знать, что на этих парусах намалевано. Хотя я и без того догадывался, чьи они. Свеи. С вероятностью девяносто процентов. С той стороны прийти могут только свеи или нореги. Но нореги отпадают. Их конунгам сейчас не до завоевательских походов. Они за наследие Хальфдана Черного бодаются. Да кто бы ни был, против такой армады нам не устоять. А идут они к нам. Больше не к кому.

— Готовьтесь, — сказал я своим хольдам. — Будем уходить.

— Вот так сразу бежать, даже не подравшись? — недовольно проворчал Медвежонок.

— Сразу, к сожалению, не получится. Надо добро загрузить, а его немало.

— Кирьялов предупредить! — напомнил отец Бернар.

— Уже, — ответил Вихорек. — Сохрой знает. Я ему сказал.

— Пошли за ним, — велел я сыну. — И пусть ближних старших приведет. Если успеет.

— Успеет, — сказал Скиди. — Если это свеи, то они из Упсалы шли, а три дня назад шторм был, помните? Мы его в бухте переждали, а свеев он прямо в открытом море накрыл.

Точно, был шторм. Хороший такой. Сигнал тем, кто понимает: лето закончилось.

Трудно сказать, насколько сильно потрепало ту флотилию, но правильный конунг непременно стоянку устроит. Сразу без острой необходимости в бой не пойдет. Какой бой, если на кораблях течи открылись.

Но я — молодец. Сообразил, что нам надо не только у входа в залив караулить, а ходить километров на двести западнее. Примерно в районе будущего Хельсинки. А свеев они засекли еще дальше. Так что время у нас действительно было. «Любимчику ветра» потребовалось больше суток, чтобы вернуться оттуда. И это с попутным ветром и двойным комплектом отдохнувших гребцов. Свеям потребуется куда больше времени. И этого хватит, чтобы мы успели сделать все, что надо. И мы, и наши друзья-кирьялы.

— Я говорю сейчас голосом всех родов. Ты — друг нам, Белый Волк. И всегда им будешь. И дети твои, и родичи. Вы все.

Сохрою эту миссию не доверили. Нет, он тоже был здесь, но от лица «всех родов» говорил не он, а седой длинноволосый и очень важный дедушка. А еще дюжина таких же важных и ветхих кирьялов обоего пола с достоинством кивали в такт его речи. А кирьялы помоложе, вроде Сохроя, стояли поодаль, изображая массовку. Им не то что говорить, даже кивать было не положено.

— И вы — мои друзья, — ответил я с искренним уважением и сожалением.

Эти люди доверились мне, а я — не оправдал.

— Мне жаль, что я не смог защитить вас.

— Мы понимаем, друг, — ответила одна из бабушек. — Боги испытывают нас, чтобы мы стали сильнее. Но нет ничего сильнее дружбы.

Я попытался скрыть удивление. Вот же… С виду обычная старушка, сморщенная и скрюченная. Баба-Яга без ступы и избушки на ножках. Хотя откуда мне знать, что там у нее в лесу спрятано, если она такие вот философские сентенции выдает.

— Мудрая женщина верно говорит, — подхватил главный дедушка. — Дружба с тобой сделала и тебя и нас сильнее. И она не разорвется. Этот остров и эта вода — малая часть нашей земли. На ней довольно места, чтобы друзья встретились, а враги потерялись. Приходи к нам, Белый Волк. Голосом всех родов говорю я: ты не уйдешь без подарков!

Ух ты. Что это, если не расширенное торговое соглашение?

— Дарить друзьям — великая радость! — заявил я. — Лучший подарок — знать, что наша дружба по-прежнему крепка!

И отдельное удовольствие: знать, что кирьяльские меха и прочее пойдут ко мне, а не к свейским торговцам.

Но дружба была не единственным прощальным подарком лесовиков. Та кирьяльская молодежь, что ходила со мной в вики, оставалась со мной. А к ней — еще восемьдесят девять лесных стрелков. Большая часть тех, кто когда-то проходил обучение с Бури и его помощниками.

И это было прекрасно, потому что теперь я могу забрать с собой оба трофейных драккара. И под моей рукой будет больше двух сотен бойцов, а таким далеко не каждый здешний князь может похвалиться. А ведь это еще не все. Еще сотня с хвостиком на Сёлунде. Да я не князь уже, а полноценный конунг.

— Как думаешь, может, мне теперь не ярлом, а князем именоваться? — спросил я Зарю.

— Как бы ты себя ни назвал, я тебя люблю, — проговорила Заря, явно думая о чем-то другом.

О чем, интересно? Какая-то она в последнее время… Не такая. И трэль этот, который за ней хвостиком таскается. Случись подобное во время, в котором я родился, уже взревновал бы. Молодой красивый парень, у которого только одно желание: угодить моей жене. Это навевает…

Но не в эту эпоху. Приревновать к холопу — все равно что к псу приревновать за то, что хозяйкины руки лижет.

И все-таки зачем ей бывший отрок? Для повышения статуса? Показать свою власть? Парень-то дружинником был. Еще и варяжского происхождения.

Нет, с Зарей определенно что-то не так. Или — так?

— Скажи, сердце мое, а ты не беременна?

— Кровей не было уже два месяца.

И — тем же рассеянным тоном. Словно безделица какая.

Вот не зря говорят: чужая душа — потемки. Особенно душа женщины. А уж душа беременной женщины…

А может, все совсем просто объясняется.

У нас же — глобальный переезд. Пять дней на то, чтобы забрать все, что можно и стоит забрать, и свалить отсюда, оставив упрямому свейскому конунгу разор и пепелище. А хозяйка у меня кто? Заря. Вот то-то.

* * *

Насчет пепелища — не шутка.

С кормы замыкающего наш караван трофейного драккара я глядел на клубящийся над Замковым островом черный дым и знал, что, когда к нему подойдут корабли конунга Эйрика, здесь будет именно пепелище. Ни пристани, ни корабельных сараев, ни самой крепости. Только много-много пепла для удобрения островных огородиков.