Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова

её руку, дотронулся губами до запястья. — Можно. Это красиво.

От браслета шёл ощутимо тёплый поток. Запылали губы, едва он притронулся к её коже, и камень будто дышал на её запястье. Но нет. Это было её тепло, биение её пульса.

— Как хорошо вы тут живёте. Как же живут у вас богатые, если простые как ты живут так?

— Здесь нет богачей. Здесь всё иначе.

— Иначе? Как? Все богачи? Бедных же нет. Здесь так хорошо! — и это было правдой. Это был кусочек Земли, насколько возможно его было тут устроить.

— Когда-нибудь, — сказал он, — все люди Паралеи будут так жить. Может, и лучше.

Но её ничуть не заботило счастье всего местного человечества. Она, не дослушав, пошла в сантехнический отсек, потом сунула нос в душевую кабину. — Ты должен мне объяснить, как всё тут работает. Я ничего не понимаю. Я никогда этого не видела. Нигде. Даже в кино.

Он вздохнул. Заниматься ликбезом не хотелось. Но надо. Откуда ей всё было знать? Маленькая дикарка его совсем не стеснялась, и ей было всё равно, что она была вся на виду в Нэином шедевре. Или она считала, что здесь так и надо, в домах все так и ходят. Она и старалась соответствовать. Ему стало жалко её. «Я скотина», — сказал он сам себе. Но что это могло изменить? Она искупалась, играя разноцветными струями тонизирующего душа и визжа от радости.

— А у нас там, — сказала она, кутаясь в его купальный пушистый халат, — нет душа. У нас каменный бассейн. Воду мы набираем от дождей. Бассейн в саду, вода в нём холодная. Я купаюсь только в жаркие дни. А так, бабушка греет воду, и я моюсь в большом тазу. — Она, довольная, обнюхивала свои душистые руки.

— Почему у тебя такая огромная постель? Размером с мою спальню?

— Я так люблю. Но, если честно, я её не выбирал. Это же не моя личная собственность. Всё принадлежит ЦЭССЭИ.

— Как это? Какому Цэсси? Он кто?

Антон, смеясь, ничего ей не объяснял.

— У меня постель была узкая. А где я буду спать? Там, в большой комнате? Можно я буду спать у стеклянной стены?

— Это не стекло.

— А что?

— Сложный состав. Он твёрдый как камень. Его нельзя разбить.

— А, — ответила она безо всякого удивления и интереса, будто у них в провинции всё это было в порядке вещей.

— Ты купишь мне кровать?

Антон не ответил ей.

— Ты не хочешь переодеться в своё платье?

— Мне такое пушистое больше нравится. Оно тоже моё? Только оно очень большое.

— Это мужская одежда для домашнего отдыха, а не женское платье.

— Мужская? А где штаны? Они тоже пушистые?

Он смеялся и молчал. Она всё же уловила в его взгляде на себя нечто, от чего ей захотелось спрятаться. Хотя бы в пушистый и непроницаемый для его глаз халат, который она посчитала за платье для женщины, для себя. Но он уже успел разглядеть её стройное тело и нежнейшую грудь, и ходил за нею с уже неотступным и вполне определённым желанием.

— Я никогда не видел таких девушек как ты, — сказал он ей.

— Таких и нет, — ответила она спокойно и утвердительно.

— Ты знаешь о том, что красива? С кем же ты могла себя сравнивать там в вашей провинции?

— Дедушка мне говорил. И отец тоже. Но ведь и актрисы в кино хуже, чем я. Лучше была только мама. В провинции за мной бродили многие. Но я ждала тебя.

— Меня? Ты знала, что мы встретимся? Я тебя долго искал…

Он угостил её кофе, которым наполнил розовую чашечку, купленную где-то в столице. Местные изделия зачаровывали своей тонкой работой и художественной продуманной красотой.

— Что за напиток? — она попробовала кофе, — гадость какая! — и скривилась, отодвинув чашечку.

— У моей бабушки такие же чашечки, как и у тебя. Дедушка ей привёз из столицы. Но она даёт мне вкусные напитки из плодов и ягод.

— А я люблю, — сказал Антон, счастливо смеясь одними глазами. И допил её кофе, с нежностью прикасаясь к чашке, из которой пили её губы.

— Ну ладно, ради тебя я попробую ещё глоточек, — она отхлебнула из его чашки и опять скривилась. — Похоже на сажу, растворённую в воде. Такую отраву нельзя пить! Не пей, а то заболеешь. Дедушка пьёт иногда пьянящий напиток, так он хотя бы душистый и сладкий, а это-то, — она едва не окунула кончик носа в чашку, принюхалась, — Запах необычный, но очевидно, что напиток не полезный. Моя старшая мама по одному запаху определяет пользу или вред растений, а также еды. Я тоже так могу. Но раз уж я тебя выбрала, мне придётся снисходить к твоим вкусовым пристрастиям. Дедушка говорил, кого изберёшь, не вздумай критиковать ни его вкусы, ни его характер, дари только восхищение. Так что, я восхищаюсь всем, что тебя окружает. — Она решительно отодвинула чашечку. Непосредственная и открытая, она не имела в себе даже и намёка на женскую кокетливость. Он неотрывно следил за ней глазами.

— Вы там пьёте сажу, растворённую в воде? — и он смеялся от счастья.

— Ты что! Разве мы мутанты из пустынь? Мы жили хорошо. Я была избалована дедушкой и отцом, так считала старшая мама, — она гневно сдвинула светлые пушистые бровки. — Дедушка умеет вкусно готовить, а бабушка умеет крошить вкусные травки в овощи, понимая, как лучше создать из них полезную для здоровья еду. К тому же отец всегда привозил мне много вкусностей.

Взяв её тунику, он хотел убрать её в шкаф. Ведь завтра ей предстоит в ней выходить в город. Она же испуганно дёрнула её из его рук, решив, что он хочет выбросить. Из кармана выпало голубое с отливом ожерелье. Он взял его в руки и стал рассматривать. Кристаллы мягко переливались в его руках.

— Это что? — Камни были похожи на тот, что лежал у Рудольфа на столе, в его холле-пещере. Беломорит, вот как назывался тот камень. Найден в горах на русском Севере, был назван в честь Белого моря.

— Дедушка мне подарил. У него в горах в пещере лежали.

— В горах? Как вы попадаете в горы?

— На крыльях.

— На крыльях? На аэролёте? Но у вас же его нет!

— На крыльях. А крылья лежат в пеньках в саду. В тех, на которые ты не хотел садиться, боясь их раздавить. Но их не раздавишь. Они же каменные.

Это было похоже на бред. Но он решил, что это специфический местный юмор в ответ на его вопрос, которым она скрыла