Графиня Козель - Юзеф Крашевский

– В Пильниц, наверно. Не знаю.

– Пойдем со мной.

– Куда?

– Не спрашивай, ты что, боишься?

Заклика пошел. Еще по дороге он понял, что незнакомец ведет его к Флеммингу.

Несмотря на маскарад в Цвингере, Флемминг был дома. У него пьянствовали. Иные маски, выпив, тут же исчезали, другие предпочитали посидеть за рюмкой. Флемминг ждал, что и король заглянет к нему на минутку.

В комнате, где пир шел горой, было людно и шумно. Незнакомец вошел в растворенную дверь и шепнул что-то Флеммингу на ухо. Генерал тотчас направился к Раймунду и шепотом приказал ему следовать за ним в кабинет. Там было тихо и спокойно. За столом, заваленным бумагами, быстро писал что-то молодой человек. Флемминг потащил Заклику в темный угол кабинета, испанец шел за ними.

– Когда ты оставил службу у Козель? – спросил Флемминг.

– Несколько дней тому назад.

– Что она намерена делать?

– Она устраивается в Пильниц.

– И думает там жить? – спросил Флемминг.

– По-моему, да.

Флемминг и испанец переглянулись и покачали головой.

– Как же ты расстался с ней?

Заклика сообразил, что, втершись к ним в доверие, легче будет разузнать то, что ему нужно.

– Меня выгнали, – сказал он, – там теперь слуги не надобны.

– А ты хорошо знаешь Пильниц, людей, дорогу?

– Еще бы.

– А на другую службу поступил бы?

– Почему нет?

– Даже если бы, – сказал Флемминг, – эта служба требовала, чтобы ты действовал против прежней своей госпожи?

– У меня нет ни госпожи, ни господина, кроме его величества короля, – ответил Заклика, – ведь я польский шляхтич.

Флемминг с громким хохотом похлопал его по спине.

– Приходи ко мне через два дня, ясно? – сказал он тихо.

– Ясно, – прошептал Заклика.

Флемминг хотел что-то сунуть ему в руку, но Раймунд отступил, кланяясь. На этом они расстались.

Теперь Заклика знал, что у него в запасе два свободных дня, а за два дня можно многое успеть, можно спастись от опасности. Выйдя от Флемминга, он еще плотнее закутался в плащ, заглянул в несколько домов, поговорил кое с кем из надежных людей, потом отправился в предместье, постучался в одну из хат. Провозившись там до поздней ночи, Заклика сел в лодку, взялся за весла и, гребя против течения изо всех сил, поспешил обратно в Пильниц.

4

Заклика узнал, между прочим, что завтра опять состоится венецианский бал-маскарад на Старой рыночной площади. Дня не проходило без концерта, балета, танцев, пиршества, представления. Марыня Денгоф, ее сестра и мать очень любили музыку, сами исполняли итальянские арии, и половина вечера обычно посвящалась опере. Из Италии за большие деньги были приглашены самые лучшие певцы и композиторы, и театр в Дрездене стал, пожалуй, одним из лучших в Европе. Музыку писал Лотти, концерты давал Тартини, Санта Стелла выступала как примадонна, Дюрастанти считалась королевой сопрано, Сенезино, Берселли привлекла в Дрезден королевская щедрость, Альдровандини писал декорации, Бах дирижировал. Таким же мастерством славились балетные представления и французская комедия.

В развлечениях недостатка не было. На карнавалах и маскарадах часто появлялся в маске и костюме сам король, получавший удовольствие от всякого рода пикантных приключений, даже если они оборачивались для него неприятностью… На этот раз венецианский бал-маскарад устраивали с ярмаркой. Марыне Денгоф, ее матери и сестре предназначалась роль хозяек. Король повелел прийти на маскарад всем, кого ноги носят, чтобы на площади было многолюдно. Приготовления начались еще с ночи; как обычно, для удовлетворения королевской прихоти из близлежащих деревень согнали тысячи крестьян, оторвав их от неотложных дел.

Воротившись до рассвета в Пильниц, Заклика привязал лодку, пробрался незамеченным к себе, поскольку все еще спали, и стал ждать, когда проснется его госпожа.

Нельзя было терять ни минуты. Как только растворились окна, Раймунд стал ходить под ними, чтобы графиня заметила его. В доме разговаривать было опасно. Анна, увидев Заклику, вышла, и они встретились на берегу Эльбы. Раймунд подробно доложил ей обо всем, и в первую очередь о своем разговоре с Леманом. Так как брать с собой деньги и драгоценности было опасно, Раймунд, чтобы не возбуждать подозрений, решил отвезти их в Дрезден днем под видом подарков, которые графиня якобы посылает своим детям; домой он рассчитывал вернуться еще засветло. Тяжелые ящики и шкатулки, ношу для нескольких человек, Заклика благодаря своей необычайной силе взялся перетащить сам, тоже, чтоб не вызвать ни в ком подозрений.

Графиня на все соглашалась. Нанятые Закликой лошади должны были ждать с наступлением темноты на берегу Эльбы. Дома надо было все устроить так, чтобы отъезд графини не был обнаружен как можно дольше. О быстрой смене лошадей на почтовых станциях Раймунд решил договориться заранее. Он надеялся таким образом, что прежде чем весть о бегстве графини достигнет Дрездена и будет снаряжена погоня, Анна окажется на прусской земле, где, как она полагала, ее преследовать уже не будут.

Все было продумано до мельчайших подробностей, как вдруг графиня заявила, что она непременно должна попасть в Дрездене на маскарадную площадь. Раймунд остолбенел, лицо его покрылось мертвенной бледностью.

– Ни в коем случае, – возразил он, – добровольно кинуться в пасть врагам! Вас узнают, и тогда…

Графиня покачала головой.

– Я хочу, значит, так тому и быть. Тебе известно, что воля у меня железная, я упряма и от решений своих никогда не отступаюсь. Мне надо увидеть его и ее, это не каприз, а необходимость, лекарство. Мне надо увидеть их, чтобы избавиться от гложущей меня тоски, чтобы почувствовать омерзение к человеку, которого я любила и люблю.

– Вы подвергаете себя риску.

– Да, знаю, – прервала его Анна. – Меня могут схватить и отправить в Кенигштейн или в другой замок, меня могут убить, но я должна туда пойти. Для защиты возьму с собой оружие, остальное предоставь мне.

Заклика, бледный как бумага, заломил в отчаянии руки, но, зная свою госпожу, не сказал больше ни слова.

Графиня заторопилась домой, чтоб поскорей отправить Заклику в Дрезден со всем, что было у нее ценного. Раймунд пошел к Готлибу просить телегу. К счастью, это не вызвало никакого удивления. Возница попался неразговорчивый, не знающий города, а Заклика для пущего спокойствия собирался еще в дороге его напоить. Раймунд сам перетащил шкатулки, спрятав их под бельем и одеждой, уселся на возу и велел гнать, что есть мочи, не жалея лошадей. Доехали благополучно, парень успел настолько захмелеть, что ни улицы, ни дома заприметить не мог. Раймунд сложил все вещи у садовой калитки Лемана, отпер ее своим ключом, а потом перенес все в дом банкира. Ни одна живая душа не видела его. Пожав руку почтенному еврею, он тут же поспешил обратно и, так как парень крепко спал на сене, сам взял вожжи в руки и, даже не покормив лошадей, погнал их в Пильниц.