Рекреация - Игорь Борисенко

Он проснулся глубокой ночью в своей постели рядом с окном, в которое светила полная сизая луна. Где-то на ней сидит Вэрсаж, бедняга, пытающийся помочь несчастным дикарям. Оскар повернул голову и сразу же скривился от тупой боли в затылке. Комната плыла в голубоватом лунном свете, и от этого все перед глазами расплывалось. Однако, полежав без движения, он смог сфокусировать зрение. Рядом, на второй подушке лежала измученная Анна, которая даже не сняла свое красивое и соблазнительное черное платье. Впрочем, сейчас оно вполне походило на элегантную ночную рубашку. Лицо девушки было покрыто темными разводами в тех местах, где бежавшие слезы размыли макияж. Ах, малышка! Она плакала здесь рядом с его свински-бесчувственным телом до тех пор, пока усталость не взяла свое и не погрузила в благодатный сон. О, боже, пускай он будет благодатным! Не отбирай у этого ребенка, у которого отняли все, что только возможно отнять, хотя бы его прекрасные сны. Оскар зачем-то погрозил кулаком луне, тяжело вздохнул и снова погрузился в мутное забытье. Хотелось надеяться, что Господь Бог отдал Анне все лучшие сны, как он только что молил его, так как самому Оскару снилось нечто кошмарное. Люди с торчащими из лбов кончиками вживленных в мозги «клубней» ловили его огромными сачками, они толпились вокруг и жадно разевали рты, потому что он остался на Земле последним настоящим человеком. Его хотели насадить на иглу и поставить под стекло в музее. Анна, Рихард, Акула и множество других знакомых и незнакомых ему «тел» ожесточенно махали сачками, а он, горько рыдая, носился между мрачными зданиями без окон и дверей. Ему нужно было найти хоть один проем в этих серых стенах – он знал, там спасение. И вот – о, чудо! – открытая дверь. Оскар метнулся к ней, но из двери выпал труп с размозженной головой и злорадной ухмылкой на том, что у него осталось от лица. Отшатнувшись, Энквист упал на мостовую и ударился головой. Сверху на него падали настигающие добычу сачки…

Затылок ломило просто ужасно. За окном ночь едва светлела, встречая утро. Оскар вытер мокрые щеки и уснул, чтобы на этот раз не видеть снов.

* * *

В восемь утра все семеро стояли около гостиницы под низким темно-желтым кругом солнца на резком западном ветру.

– А если вы не вернетесь? – в отчаянии шептала Анна. Ее руки спрятались в его руках, ее тело крепко прижималось к его телу. – Зачем, зачем ты вчера так напился?

– Потому что из меня вышел бы плохой отец.

– К черту отца и дочь!! Как ты не понимаешь, я хочу быть твоей женщиной, а не дочкой!! По-другому я не буду счастлива.

– В тебе говорит подросток. Подожди, повзрослеешь и все поймешь!!

– Поймешь? – она горько усмехнулась. – И откуда в тебе столько уверенности в том, что прав?! Поймешь… Понять я тебя, может, и смогу, а вот простить – никогда!!

Она резко вырвала свои руки и отвернулась лицом к разгорающемуся солнцу. Как плохо!

– Не надо… Не надо обид, – дрожащим голосом сказал Оскар. Теперь ему было все равно, что остальные стоят рядом и слушают их бесконечный спор. – Я и так уже повержен в прах и почти издох. Не добивай меня!

Анна снова резко повернулась и обняла его, по щекам ее обильно струились слезы:

– А ты, ты зачем бьешь меня своим равнодушием?

– Это не равнодушие, милая, это страх. Страх перед будущим… перед прошлым… перед настоящим. Я просто боюсь, что у меня нет ничего.

– Это не так!

Оскар прижал ее к себе как можно крепче и поцеловал – прямо в губы, быстро и страстно. Луч солнца игриво сверкнул на застывших на щеках слезах и, словно высвеченная им из-под покрова печали, на лице Анны появилась улыбка.

– Да! – вдруг прошептал с яростью Оскар. – Все будет хорошо. Я вернусь. Мы вернемся. И после этого никому не придется прятаться!!!

Наконец их объятия разжались, потому что пришло время расставаться.

– До свидания! – сказал Оскар. Анна только слабо улыбнулась сквозь слезы. Остальные деликатно спешили прочь. Энквист сунул ей в руки записку.

– Это на всякий случай, просто чтобы мне было легче в деле. В Бастии, на улице Нуово авеню, в доме двадцать пять живет такой симпатичный парень, Дино Мирабелло. Он должен меня вспомнить – скажи ему, что ты моя дочь.

– Хорошо… Только в этом случае я согласна назваться дочкой. Но если ты вернешься, подлый мужчина, тебе никуда от меня не деться!

– Я совершенно с тобой согласен. И я все-таки вернусь. Я не могу не вернуться, – говоря, Оскар пятился назад, а Анна, незаметно для самой себя, медленно двигалась следом и протягивала к нему руки. Он помахал ей сразу обеими руками и побежал вниз по круто спускающемуся к морю шоссе. Солнце, светящее в спину, отбрасывало на старую бетонку длинные уродливые тени. Шесть теней. Пять человек и одно тело с чужим разумом внутри шли прочь и не оборачивались, чтобы в последний раз не смотреть на тонкую фигурку, сжавшуюся от рыданий.

В полном молчании они дошли до окраины Аяччо – до маленьких домишек, низких и плоских, с облупленными стенами и латаными крышами из гнилых досок. Отсюда были видны качающие ветками пальмы на бульваре Лантиви и зеленая вода в море. Однако им пришлось идти в сторону от залива по грязным замусоренным переулкам в сторону сине-красно-белой будки и остановочной платформы поезда. Она стояла несколько в стороне от последних домов города, прямо посреди зарослей маки, мешанины растений, скрывающей людей по пояс. Продираться, впрочем, им не пришлось – к будке вела широкая нахоженная тропинка. Единственное неудобство состояло в том, что тропа довольно круто поднималась вверх. Оскар быстро оглянулся назад на середине пути – сам не понимая, зачем? Убогие домишки, горькая густая пыль на улицах, серые высохшие растения, а над всем этим торчащие голые черные скалы с зелеными пятнами выходов меди. «Tout у etait meilleur et plus beau quailleun, – сказал Наполеон об этом месте. – Все здесь лучше, чем где бы то ни было». Быть может, в нем говорила слепая любовь к Родине? Или чувства в нем были сродни тем, какие колыхались в душе Энквиста? Если эта картина – последнее, что он видит в жизни, то, действительно, трудно сыскать зрелища прекраснее. И пыль, и запятнанные скалы – удел живых. Только они могут увидеть в них красоту, если постараются. Мертвый не увидит ничего.

Они бесшумно и деловито, будто bandites d'honneur, вынырнули из зарослей как раз перед прибытием поезда – тепловоз уже показался из-за поворота и дал предупредительный гудок. Пока Оскар договаривался с молодым машинистом о внеплановой остановке, остальные сели в первый вагон, полупустой и грязный – третьего класса. Так как место предполагаемой высадки находилось недалеко от города, машинист не возражал против нее и пары серебряных монет в кармане. Оскар даже не стал переходить в вагон и проехал весь путь на локомотиве. Через пару поворотов слева, на скругленной вершине небольшой горы, показались сооружения кремового цвета. Три ряда огромных чаш поднимались к ним от подножья по склонам, а наверху все венчала ажурная башня. Был, очевидно, еще один ряд, но его скрывала отделяющая гору от дороги полоса огромных камней.

Они спрыгнули на насыпь, сложенную из обломков окрестных скал. Тепловоз прощально загудел и утащил вагончики дальше, к Бастии. Вокруг не было ни души – никто не собирался встречать непрошеных гостей ни пулей, ни дорогой.

– Как ты думаешь, нас уже видят? – хриплым шепотом спросил Рихард непонятно у кого. Видимо, ответа он и не ждал, потому что сразу сделал несколько неприличных жестов, поворачиваясь в разные стороны.

– Забор, – сказал без всякого выражения в голосе Барон, с хрустом скребущий свою щетину. Да, забор был впечатляющим, хотя сразу они его не разглядели. Он, в отличие от остальных строений, был точно такого же цвета, что и скалы. Судя по всему, забор опоясывал весь комплекс, и высота его была вполне непреодолимая для не оборудованного альпинистским снаряжением человека.

– Начало неплохое, – заключил Акула. Ответом ему был звук осыпающихся камней: Вэрсаж-Хелен, похоже, знал, что делает, Остальным пришлось следовать за ним (за ней?). Несколько десятков метров им пришлось карабкаться по острым камням и скользить на не успевшей высохнуть росе в тех местах, где выдавалась ровная площадка. Однако вокруг по-прежнему висела тишина, словно они пришли на кладбище, а не в центр опутавшей весь земной шар инопланетной сети.

За барьером огромных камней, скрытая от глаз проезжающих в поезде зевак, тянулась узкая дорога с покрытием из непонятного твердого материала. Вильнув, она исчезала в ущелье, ведущем на северо-запад, а с другой стороны проходила сквозь арку в том самом заборе. Почему-то арка эта не была закрыта даже самыми легкими воротцами.

– Какая интересная дорога! – восхитился Рихард, топнув ногой по тусклому полотну. – Ни одной трещинки не видать!

– Это расплавленный камень, – пояснила «Хелен». – Из него сделан и забор.

– Не забор, а заборище!! – поправил ее Бешеный, с открытым ртом рассматривавший это сооружение пятнадцатиметровой высоты, без единой выбоины и даже пятна на ровной серой поверхности. Акула, быстро подняв под ногами камешек, метнул его в стену – через миг его снаряд бесшумно исчез во вспышке бледного оранжевого пламени. Эта проделка, наконец, выявила присутствие здесь, кроме них, других живых существ. Из малозаметной будки, примостившейся сбоку от проема в заборе, через который проходила дорога, высунулась здоровенная морда с натянутым на нее до ушей кепи.