Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева

вначале жилой дом! Для этого потребуется всего несколько дней, потом переключитесь на стадион.

— Вы же сами ратуете за то, чтобы в центральном поселке было средоточие культуры, — сказал Топольский, и его губы иронически дрогнули. — Вот я и стараюсь, чтобы люди отдыхали в общественных местах… а не шлялись по лесу… с чужими женами.

Говоров вспыхнул, нахмурился, поднялся с места, остановился перед Топольским. Тот тоже встал.

— Знаете что, — начал спокойно Говоров, и только подбородок его вздрогнул при этом, — можете меня как угодно оскорблять, каяться перед вами я все равно не буду. Ясно?

— Что ж каяться-то? — процедил сквозь зубы Топольский. — Юбка тебя сама окрутила… как за нее не ухватиться… хотя бы украдкой?.. хотя бы на время?

«Если он говорит так со мной, представляю, как он оскорбляет ее», — пронеслось в голове Говорова. Он рванулся к Топольскому, и тот невольно попятился.

— Слушайте, Топольский, вы… пошляк!

Топольский ничего не ответил и вышел, резко хлопнув дверью.

4

Мария Андреевна виновато посмотрела на Топольского и сокрушенно покачала головой: «Эх, Максим, что ты наделал!»

— Мне надо Степана Петровича.

— Пожалуйста, Аркадий Иванович, — засуетилась Мария Андреевна, обрадовавшись тому, что Топольский пришел не к ней. Провела его в горенку, где сидел Степан Петрович над толстой книгой. Он вскинул очки на лоб.

— Читаю вот… «Степана Разина». Силен был человечище — душа русская, великая… Как здоровье, Аркадий Иваныч?

— Спасибо. Я пришел к вам поговорить об Елизавете, — начал Аркадий, не снимая пальто.

— Жаловаться на жену, значит, пришел?

Топольский сделал протестующее движение:

— Почему «жаловаться»? Советоваться.

— Ну, что ж, советоваться — так советоваться… Только я ведь наперед знаю, что ты обвинять ее будешь, а сам оправдываться. Не то, чтобы оправдываться, а указывать на свои достоинства.

— Вы же меня не выслушали еще, — обиделся Топольский. — Я пришел к вам посоветоваться… Жена уважает вас. Согласитесь, она допустила… она рушит семью!

Степан Петрович нахмурился:

— А ты, братец, уверен, что у тебя… настоящая семья?

— Я во всяком случае, стремился, чтобы у меня была настоящая семья, — сказал сухо Топольский.

— Ни шиша ты не стремился, Аркадий Иваныч! — с горькой досадой махнул рукой Шатров. Он снял очки, захлопнул книгу. — Любишь только себя, милый человек. Я Елизавету не оправдываю. Нет, не оправдываю! Только и тебе надо почаще на себя оглядываться. Я о себе скажу. Хоть и стар, все время живу с оглядкой: правильно ли я сказал то-то жене, вовремя ли помог ей?

— Своего рода семейная самокритика… — иронически заметил Топольский, — она, по-вашему, у меня отсутствует?

— Угу.

— А я скажу: нет. У меня деловой характер, я за честность. — Топольский помедлил: — И не моя вина в том, что жена…

— Я не знаю, беда твоя или вина твоя, но Лизе нелегко жить с тобой… Без радости живете.

Степан Петрович вздохнул.

— Вы по отношению к ней теряете всякую объективность! — усмехнулся Топольский.

— А ты ее давно потерял по отношению к себе!

— Мы, кажется, не поймем друг друга. — Топольский поднялся. — Не буду отнимать у вас время.

— И не надо, братец, не надо. Ничего друг у друга не надо отнимать. Давать надо. И, давая, не жалеть: не передал ли я жене обычную порцию внимания.

— Шутите?

— Нет, Аркадий Иваныч, нет. Серчай не серчай на меня, я тебе прямо скажу. Не с того конца жизнь-то строить начал… Если поймешь, что и ты виноват в разладе, приходи — научу. А коль критики в свой адрес не принимаешь — говорить нам не о чем.

— Я это понял, — с достоинством ответил Топольский, уходя.

Когда он ушел, Мария Андреевна подошла к мужу.

— Плохо-то как, — подавленно сказала она. — Зачем ты так с ним обошелся?.. Ему ведь тяжело, — ее карие глаза увлажнились. — И все он… мой Максимка виноват!

— Нет, Маша, виновата во всем она. — Степан Петрович вздохнул, а потом грустно улыбнулся. — Виновата в том, что не того человека в жизни выбрала. Ну, да это не оправдание!

Он погладил седеющую голову жены, сказал жестко:

— А этот, что жаловаться на жену приходил… как собака, которой попал кусок не по себе. И одолеть не может и попуститься жаль!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Дни казались невыносимо длинными и пустыми. Почему она тогда сразу не ушла от Аркадия, ведь совсем уже решила? Умолил, упросил… пожалела. Да и родные, как бы они посмотрели на это…

У Лизы наступило состояние усталости, безразличия ко всему окружающему.

Как-то под вечер прибежала Ирина. На круглом лице плаксивая гримаска.

— Ой, Лиза, какая досада, ужас! — Ирина бросила объемистый пакет на стол, села на стул. — Ну, не болван ли мой Яков? Я готова расплакаться, — и она действительно всхлипнула.

Лиза с беспокойством посмотрела на сестру:

— Обидел тебя?

— Он… обидел?.. — Иринка утерла глаза краешком короткого рукава. И эта детская привычка совсем растрогала Лизу.

— Нет, ты подумай, Лиза, мы с Яковом соединили обе наши последние стипендии, плюс его пенсия…

— Он… напился? — Лиза с ужасом посмотрела на Ирину. — Опять начинается? Я бы на твоем месте подумала, прежде чем…

Ирина махнула рукой, сказала беззлобно:

— Ты на моем месте совсем ничего не думала.

Лиза горько улыбнулась: сестра права!

Иринка почувствовала, что сделала Лизе больно, чмокнула ее в щеку.

— Не сердись, Лизушка, я нечаянно.

Лиза ничего не ответила и только поторопила сестру:

— Ну, рассказывай!

— …Ну, мы решили купить ему костюм… У него же, сама видела, приличного ничего нет. В магазине я увидела костюмы очень хорошие! — Иринка засмеялась. — Хорошие потому, что стоили не выше наших накоплений. Я сбегала к Шатровым и просила передать ему об этом. Его не было дома. А вот сейчас он приносит… — Она кивнула на сверток. — Неслыханное легкомыслие!

— Купил не тот? Плохой, не по росту? — забеспокоилась Лиза и развернула сверток. Там лежало легкое, все в ярких цветах, шелковое платье.

— Я рада за тебя, Иринка, очень рада…

— Чего тут радоваться?.. Это же бесхозяйственно с его стороны. Я хотела сдать платье обратно, но магазин уже закрыт.

— Молчи ты — «бесхозяйственно»! Яков — молодец! Примеряй.

Иринка тотчас же подбежала к зеркалу:

— Ой, Лизушка, а ведь хорошо! Я в нем просто красивая… Яшка, родной… А я даже не хотела и примерить при нем… А ты, Лиза, отчего такая грустная? — только сейчас заметила Иринка.

— Просто так.

Иринка, забыв о платье, подошла к Лизе.

— Может быть, наконец-то, поговорим, Лиза, а? — Ее смуглые щеки зарделись: — Я кое-что слышала о тебе и о Говорове.

Стало тихо. «Тик-так» маленького будильника только и слышалось в комнате. Ирина подошла к окну, посмотрела в