Том 7. Художественная проза 1840-1855 - Николай Некрасов

— Но как мы узнаем, кто он?

— Нужно узнать, нужно узнать, друзья мои!.. Берите же труп…

Хозе подошел к разрытой могиле, и в то самое время что-то звякнуло под ногой его, скатилось в яму и опять звякнуло, ударившись о камень. Хозе нагнулся и поднял красивый перстень, осыпанный драгоценными каменьями.

— Вот его убийца! — радостно закричал он, рассмотрев перстень и торжественно показывая его товарищам. — Смотрите, смотрите, друзья мои! Чей это герб? Чье имя вырезано на перстне?..

— Дон Сорильо, внук старого Варрадоса! — воскликнули в один голос изумленные рыбаки.

— Он, он, друзья мои! Бог попутал его. В одну могилу с телом жертвы своей он закопал и свидетеля своего преступления, свидетеля, который разрушит все его старания скрыться! Теперь мы знаем убийцу Фиорелло… Пойдемте, пойдемте, друзья мои! Ни минуты лишней не должен жить тот, кто безвинно принес в жертву своей прихоти нашего лучшего товарища и бедную сестру его. Да, и сестру. Я уверен, что убийца брата есть также убийца и сестры! Что другое могло быть причиною ее нечаянной смерти? Что другое могло заставить Фиорелло драться с доном Сорильо? Сестра, сестра! Он погубил ее и страшно будет ему отвечать за нее, за брата перед судом земным, перед судом божиим! Вы видите, друзья мои, вы поклянетесь, если потребуют, что перстень с гербом дона Сорильо де Варрадоса был найден вместе с трупом Фиорелло?

— Видели, поклянемся!

— Идем нее, идем, друзья мои! Смерть Варрадосу!

— Смерть ему, смерть!

* * *

Дон Сорильо очень жарко рассуждал с доньею Инезильею о назидательных поучениях отца Пио де Элизальда. Вдруг в комнату вбежала Ханэта. Лицо ее было бледно; взгляд выражал безумное отчаяние, волосы были распущены, слезы крупными каплями висели на ее ресницах.

— Он умер, он умер! — болезненно простонала девушка. — Его убили!

— Кто умер?

— Кого убили?

— Фиорелло, Фиорелло! Его нет уже здесь, он там, он на небе, он ждет, он зовет меня. Кто убил его? О, если б он убил также и меня! Дорого бы заплатила я ему; я отдала бы ему то, что нужно было для нашего счастья на земле. Теперь на что нам золото, возьмите, возьмите его!.. — Ханэта рассыпала по полу кошелек с золотом, который прежде хранила на груди своей залогом счастья. Донья Инезилья была сильно поражена глубокой горестью своей камеристки.

— Но точно ли ты уверена, что он умер? — спросила она с участием.

— О, вы хотите утешать меня! Нет, я сама видела его труп…

— Ты видела его труп? — невольно вскрикнул Сорильо. — Когда ты его видела?

— Сегодня, сейчас я видела труп его… Он обезображен, он покрыт кровью… Но я узнала его… О, я узнаю его из тысячи… Нет другого Фиорелло, нет его во всем свете! Около него толпятся товарищи, они сожалеют, они плачут… Но что их слезы, что их сожаления… О, если б вы могли заглянуть в мою душу!

Сорильо между тем беспрестанно переменялся в лице. Судорожный трепет пробегал по его членам. Он скорыми шагами вышел из комнаты.

— Простите, простите, добрая моя госпожа!

— Куда же ты, Ханэта, куда?

— К нему, к нему! — безумно закричала камеристка и выбежала вслед за доном Сорильо…

— Знают ли они, кто его убийца? — спросил он, останавливая ее.

Ханэта улыбнулась, потом захохотала неистово и отвечала, пристально смотря в лицо гранда:

— Знают!

Он чуть не упал. Она вырвала свою руку и убежала, напевая что-то диким, нечеловеческим голосом… «Она сумасшедшая», — подумал молодой гранд и вздохнул свободнее.

— Отчего ты так мрачен, так печален, Сорильо? — говорил старый гранд своему внуку. — Лицо твое бледно, глаза мутны. Что мучит тебя, что ты скрываешь от меня, Сорильо?..

— Я… дедушка… я ничего не скрываю от вас…

Вошел старый Лопес. Никогда физиономия его не была так расстроена, никогда, может быть, она не выражала столько чувств, как теперь; зубы старика стучали, и седые усы его тряслись, как листья на осине…

— Vuestra grandezza, дон Диего желает вас видеть, — произнес он отрывисто. — Я не знаю зачем, клянусь, я не знаю…

— Какое дело может иметь до меня алкад? — сказал изумленный гранд. — Разве поручение от короля? Может быть, известие о…

Он взглянул на внука. Лицо молодого гранда было страшно искривлено испугом…

— А!.. Что с тобою, Сорильо? отчего ты дрожишь…

— Тише, тише, дедушка! — сказал молодой гранд, схватывая его за руку. — Ради бога, тише!

— Зачем тише, Сорильо, зачем? — вскричал старый гранд грозно. — Разве я говорю что-нибудь противное чести? Разве…

— Тише… Прощайте, дедушка! Не проклинайте, о, не проклинайте меня!

Сорильо быстро пошел к двери…

— Именем короля, остановитесь! — воскликнул дон Диего, входя в комнату. Все вздрогнули.

— Простите, vuestra grandezza, — продолжал алкад, — что, чувствуя всю ничтожность мою перед вами, должен обеспокоить вас. Не ужасайтесь, не приходите в отчаяние, может быть, одно недоразумение, мы отыщем, мы оправдаем. Но законы, формы делопроизводства… Нельзя, извините, никак нельзя…

— Говорите, говорите! — перебил старый гранд. — В чем дело, что значит ваша вступительная речь…

— Не отчаивайтесь, говорю вам; может быть, только недоразумение, ошибка. Но… есть некоторый повод думать, есть причины подозревать вашего внука… Мне велено его задержать…

— Вот он! — твердо сказал старый гранд, указывая на внука…

— Впрочем, мне поручено также, — продолжал алкад, — оставить его у вас, если вы дадите слово гранда, что не выпустите его из своего дома и представите к суду по первому требованию… Благоволите дать ответ, vuestra grandezza!

— Исполняйте, что повелевает закон!

— Дедушка, — перебил Сорильо, — ради бога позвольте мне остаться. На одну минуту, позвольте мне сказать несколько слов в оправдание.

— Перед судом, Сорильо, перед судом! Если ты невинен, ты скоро возвратишься ко мне; если виновен, я не хочу тебя видеть!

VII

Заключение

Сорильо был позван к суду. Его смущение, его нечаянный трепет при виде перстня, который он потерял, зарывая труп рыбака, и, наконец, сбивчивость и неясность речей его — всё это скоро обличило в нем убийцу рыбака и обольстителя сестры его. Сорильо наконец сам признался во всем, надеясь объяснением событий, предшествовавших преступлению, смягчить своих судей. Но они были неумолимы. Сорильо был приговорен к смертной казни. Один король мог смягчить строгость закона; дело было представлено на его рассмотрение. Между тем весть о преступлении внука долетела до ушей старого гранда; он заболел. Отчаяние его не имело границ; все надежды его разрушены, честь Варрадосов помрачена, и нет наследника его имени, нет того, кто б продолжил древнейшую в миро фамилию.

— Вместе с ним, — рыдая говорил старик, — будет казнен весь род Варрадосов! Сбылся мой сон! предки мои с посмеянием выбросят меня из своего круга. И никто ни на земле, ни на небе не вспомнит обо мне с участием. Там забудут меня, как недостойного, здесь… кто здесь напомнит обо мне? Где мой наследник, где представитель Варрадосов? Его нет, нет! — И старый гранд в исступлении бил себя в грудь и рвал клочками свои седые волосы…

— О богородица Карнеская! помоги ему! Укрепи мою душу! — шептала донья Инезилья, не отходившая от постели больного деда…

Вскоре после осуждения Сорильо к дому гранда Нуньеза прискакал курьер и требовал, чтоб об нем немедленно доложили.

— Бумага от его величества, — сказал он, подавая запечатанный конверт гранду…

— Не все еще забыли меня! Сам король вспомнил о своем несчастном подданном; он хочет утешать меня! — воскликнул тронутый старик. — Я слаб, я худо вижу… Прочти, Инезилья, что пишет наш добрый государь!

Король писал, что хотя по законам Сардинии Сорильо осужден на казнь как убийца, но во уважение его молодости и неопытности, бывших причиною его поступка, а также во уважение заслуг его деда и того, что он единственная отрасль дома Варрадосов, смертный приговор можно заменить заключением или ссылкою на некоторое время…

— Он будет спасен! — воскликнула донья Инезилья, прочитав письмо. — О великодушный король! Дедушка, дедушка! он будет спасен!

Инезилья в восторге упала на грудь старого гранда. Он долго не мог говорить, пораженный великодушием монарха…

— О добрый король! — наконец сказал он со слезами. — Ты жалеешь меня, слабого старика, ты жалеешь нашего рода, который должен уничтожиться… Благодарю, благодарю тебя… Но… я помню, что предки мои, что сам я — мы всегда были верными поборниками закона и правды… Дай мне перо, Инезилья, дай мне перо!

— Что вы хотите делать? — с ужасом спросила она…

— Что велит мне долг! Дай перо.

И старик твердой рукою написал смертный приговор своему внуку и вместе с ним всему своему роду. «Государь! Я люблю моего внука, люблю мой род; целью всей моей жизни было оставить по себе наследника, который бы со славою продолжил род Варрадосов. Но если ты велишь мне выбирать между любовью и справедливостью — явыбираю последнюю…»