Незнакомец - Кэйитиро Хирано

и почувствовал, как от этой мысли сердце рвется на части.

«После этого меня бы мучили угрызения совести. Как это было с Дайскэ Танигути… А если бы это был не Макото Хара, а кто-то другой, смог бы он тоже сделать эту жизнь такой же счастливой?»

Кидо допил пиво — на дне уже не оставалось пузырьков — и закусил губу. Он чувствовал сильную привязанность к своей жизни. Он представил: а если бы он родился Макото Харой, а потом получил такую жизнь, как у него, Акиры Кидо, то, наверное, он был бы сильно впечатлен. На мгновение он вообразил, что получил эту жизнь от чужого человека, и теперь нужно прожить ее как будто с самого начала…

— Пап, а моя еда?

— Как-то они долго. Я сейчас напомню.

Кидо остановил официантку, которая быстро шла с пустыми стаканами, и еще раз попросил поторопиться.

Вдруг он вспомнил, что так и не нашел ответа на вопрос Соты о том, почему Нарцисс превратился в цветок. Сота и сам забыл об этом, но раз уже это пришло на ум, Кидо оставил напоминание для себя в телефоне, чтобы поискать ответ.

За соседним столиком сидела пара с девочкой лет двух и мальчиком месяцев пяти. Малыш плакал, а мать торопливо взбалтывала для него молочную смесь.

— Извините, — сказал отец семейства и поклонился Кидо, который рассеянным взглядом посмотрел на них.

— Да что вы, ничего страшного.

— Как начнет плакать, никак не остановить.

— Это нормально.

Кидо улыбнулся и перевел взгляд на Соту, который по-прежнему был поглощен игрой. Ему было еще пять, но, казалось, он подрос. Младший сын Риэ не прожил так долго. Она пережила горе его смерти. В глубине души проскочила мысль, что он бы с этим не справился.

Каори все еще не вернулась. Через некоторое время Сота сказал:

— Ой, пап, тут какой-то странный экран.

И он протянул отцу телефон.

На экране была реклама другой игры.

— Наверное, случайно на что-то нажал.

Пока Кидо закрывал экран с рекламой, пришло уведомление о новом сообщении в мессенджере. В верхней части экрана появилось окошко, и, хотя Кидо не собирался его читать, оно попало на глаза.

Это был стикер с надписью Last Night и сердечками, напоминающими детские наклейки. Кидо непроизвольно провел по нему большим пальцем, словно смахивая пыль с чего-то хрупкого. После того как сообщение исчезло с экрана, в голове осталось только имя отправителя — начальника Каори. Но оно должно было оказаться лишь в кратковременной памяти мозга, а потом исчезнуть без следа, как и все, что не следует запоминать.

Кидо положил телефон экраном вниз на стол, как будто ничего не произошло.

— Пап, я хочу еще поиграть.

— Хватит уже. Вон, смотри, обед твой принесли. Время поесть.

— Хорошо… а можно я еще поиграю после еды?

— Спроси у мамы.

Кидо допил свое пиво, которое стало уже теплым, и заказал еще одно.

Наконец вернулась Каори.

— Такая очередь в женский туалет. О, детский обед подоспел?

— Да, только что. Я уже устал ждать.

— У тебя уже третий бокал? Ты уверен? Сможешь вернуться домой?

— Конечно смогу. Это же просто пиво.

Кидо улыбнулся и потянулся к тарелке Соты, чтобы порезать котлету на мелкие кусочки.

Малыш за соседним столиком получил смесь и, не отрываясь, сосал из бутылочки.

За окнами простиралось ясное ярко-голубое небо.

«Какой же хороший выходной», — подумал Кидо, смотря на небо.

В памяти вновь промелькнула строчка из произведения, которое он читал давно: «Именно тот день, именно то время». Кидо наслаждался именно этим днем и часом, как и герой рассказа «В городе у замка» Мотодзиро Кадзии. Медленно отведя бокал с пивом и обрадовавшись, что все же вспомнил, он беззвучно шлепнул рукой по колену.

Глава 22

Во время почти двухчасового перелета из аэропорта Ханэда в Миядзаки Кидо смотрел в иллюминатор, погрузившись в размышления.

В Токио была солнечная весенняя погода, он с радостью предвкушал, что в Миядзаки его встретит погода еще теплее.

Из иллюминатора он видел синее небо до самого горизонта, тонкие облака, словно нежное кружево, покрывали острова, которые с этой точки выглядели как гигантская карта. Иллюминатор выходил на север, поэтому свет был достаточно ярким, но не слепил глаза.

Самолет набрал высоту, табло «Пристегнуть ремни» погасло. Кидо слегка откинулся назад и стал листать книгу «Метаморфозы» Овидия, которую взял в полет. Ему повезло: соседнее кресло оказалось пустым, поэтому можно было спокойно расслабиться в одиночестве. Два года спустя после того, как сын задал ему вопрос, он вспомнил, что должен на него ответить, поискал информацию в интернете и купил в книжном «Метаморфозы» издательства «Иванами».

Судя по всему, существовало несколько теорий относительно мифа о Нарциссе. В отзывах в интернете писали, что «Метаморфозы» — это наиболее подробный и понятный источник при изучении мифов Греции и Рима, однако, как только он начал чтение, то почувствовал, как перед ним раскрывается сложный символический мир, объяснить который Соте ему было не под силу.

Но сам он получал удовольствие от чтения книги.

Овидий писал, что Нарцисс был зачат, когда речной бог Кефис, «гибким течением» обняв Лириопу — голубую нимфу, — «замкнув ее в воды, насилье ей учинил»[15]. Кидо был поражен, узнав тайну рождения Нарцисса, и почувствовал, что одержимость наблюдением своего отражения в воде означает не что иное, как любовь к себе.

Вода была для Нарцисса его родителями и в то же время конфликтом, который произошел между ними, актом насилия, который не должен был произойти. Но не случись насилия, его бы не существовало в этом мире. Видя себя, он не мог при этом не видеть истории своего рождения. Как бы то ни было, он не мог стереть своего прошлого, но не мог и прикоснуться или вернуться к нему.

Миф о Нарциссе, конечно же, был историей любви. Нарцисс «сгорал в пламени» любви к себе, однако в Нарцисса была безответно влюблена нимфа Эхо, которая жила совсем в другом мире, в мире гор.

Эхо была проклята богиней Юноной, поэтому могла только «удвоять голоса, повторяя лишь то, что услышит».

Иными словами, Нарцисс, видя только собственное отражение, не способен любить никого, кроме себя. А Эхо может отзываться только на голос других, она не может дать знать о своем существовании тому, кого любит.

Нарцисс в одиночестве заперт в своем мире, куда вход Эхо закрыт. И только перед смертью, прощаясь с ним, на его вздох «Увы!» Эхо повторяет за ним «Увы!», а потом повторяет и его слова «Прости».

Испытал ли радость бедный Нарцисс, когда