Ренегаты - Сергей Волков

– Уходим! Быстро! – распорядился Эль Гарро. – Смотри в оба!

Сотников, у которого от волнения зуб на зуб не попадал, кивнул и устремился следом за капитаном. Они бежали к воротам, оскальзываясь на мокрой глине, и Олегу казалось, что со всех сторон в рассветных сумерках за ними мчатся, быстро-быстро переставляя суставчатые лапы, десятки инсектоидов.

Когда впереди замаячила стена частокола, он немного успокоился, но как выяснилось через мгновение, напрасно – прямо у ворот застыли в угрожающих позах два ворфа, а между ними сидел белесый, напоминающий трехметрового богомола инсектоид с большой вытянутой головой, увенчанной десятком кривых рогов.

– Это капестанг, – прохрипел Эль Гарро, останавливаясь. – Амиго, не шевелись…

Люди и нелюди замерли друг напротив друга. Из-за дальней горы, оттуда, где ветер разорвал тучи, брызнули лучи восходящего солнца, засверкав на мокрых панцирях инсектоидов. Эль Гарро медленно и осторожно потянул из кобуры «маузер».

– Не надо! – страшным голосом прошептал Сотников. Он сделал шаг вперед – клешни ворфов угрожающе поднялись, – упал на колени в лужу и принялся быстро лепить из мокрой глины по памяти те «инсталляционные объекты», которые показывал профессор. Пятиногая женщина была готова через минуту, с вратарем пришлось повозиться.

– Э, амиго, да ты спятил! – сказал Эль Гарро.

– Молчи! – процедил сквозь зубы Олег. – Молчи и… и слушай.

Он выставил перед собой на небольшой бугорок фигурки и с надеждой поднял глаза на капестанга. Богомол, медленно перебирая шипастыми лапами, приблизился и наклонил уродливую голову. Олегу показалось, что он осматривает фигурки, но из узкой щели на конце морды инсектоида высунулись похожие на белых червей усики и быстро ощупали творения Сотникова.

Дождь закончился, солнце поднялось выше, и все вокруг – мокрая земля, частокол, ветки деревьев – засверкало, будто покрытое лаком.

– Что дальше, амиго? – тихо спросил Эль Гарро.

– Не знаю, – так же тихо ответил Олег. У него затекли ноги, но он никак не мог решиться пошевелиться.

И вдруг на него накатила волна головокружения. Мир вокруг померк, он словно бы очутился в темноте, из которой возник образ профессора. Старик улыбался и вопросительно кивал – мол, что вы хотели, молодой человек?

Сотников по наитию представил распахнутые ворота и дорогу, по которой уходят два человека. Тьма рассеялась, Олег завалился на бок, его трясло.

– Амиго, они ушли… – потрясенно пробасил Эль Гарро. Он подхватил обессилевшего Сотникова, взвалил на плечо и грузно зашагал к воротам.

* * *

– Ну? – спрашивает Костыль, когда самолет набирает высоту и внизу расстилается ковер из облаков. – Что делать будем, гражданин узник совести?

– А какие есть предложения? – отвечаю не очень вежливо, вопросом на вопрос, но, в конце концов, разговор начал не я.

– У нас единственный шанс – попытаться захватить самолет, – чеканит Костыль. – В Марине мы превратимся в обычное подследственное мясо, причем без вариантов. Кто бы нас ни допрашивал – особисты из Штаба или «Вайбер», – финал будет один…

– Самолет – это ты лихо! – улыбаюсь через силу. – Что будем делать, скажем, что у нас в трусах бомба?

– А что ты предлагаешь?

Я вздыхаю – вот и пошел диалог в стиле одесских анекдотов про двух евреев.

– Предлагаю отдать им этот чертов ствол – может, хоть живыми останемся.

Костыль задумчиво смотрит на меня.

– Гонец, а ведь ты был на войне, знаешь, что это такое, когда горят дома, когда трупы, могилы вдоль дорог.

– С чего ты взял, что я это знаю?

Он разводит руками, говорит коротко:

– Я читал твое досье.

– Что еще за досье?

– Обыкновенное, электронное. Имя, фамилия, отчество, год и место рождения. Родители, школа, военное училище. Отличник боевой и политической, комсорг курсантской роты. Потом служба, учения, благодарность в личном деле. Командировка «за речку», участие в операции «Тайфун». Что ты там делал на Саланге, лавины спускал на перевалы, чтобы духи не вышли к тоннелю, по которому выводили войска, так?

Молчу. В памяти встает палатка на заснеженном склоне горы, обшитая для маскировки простынями и наволочками, иней на брезентовом потолке, вечно мокрые ноги, ящики со взрывчаткой, резь в глазах от нестерпимого сияния снега и льда. От него не спасали даже темные очки, приходилось завязывать глаза черными тряпками и смотреть сквозь материю. Еще вспоминаю гляциологов-лавинщиков, они указывали места, куда нужно закладывать заряды. Диверсионные группы духов так и не прошли к тоннелю, сороковая армия вышла из Афганистана почти без потерь.

– А потом тебя перевели служить в городок Бендеры, – продолжает Костыль. – Двадцатое июня, вечер, мост через Днестр. Помнишь, как горели молдавские пушки на той стороне? Вы встали на сторону ополченцев, хотя не имели права этого делать…

– Молдавские военные убивали мирный жителей. – Я произношу эту фразу тихо, но Костыль слышит и ухмыляется.

– Да, конечно, убивали. А вы убивали их. Ты тогда выбрал, на чьей ты стороне, – почему?

– Да пошел ты! – Я вскакиваю со скамьи, отхожу в сторону. Самолет чуть покачивается, приходится широко расставлять ноги, чтобы не потерять равновесие. – Какой там выбор, когда на твоих глазах расстреливают автобус с женщинами? Они ехали со смены на хлопковой фабрике, а их…

– Здесь будет то же самое! – перебивает меня Костыль. – Как в Приднестровье. Как в Карабахе. Как…

– Я не был в Карабахе.

– Я знаю, – кивает он. – Но ты был в Бамуте. Высота 444,4, «Лысая гора», да? Они год готовили Бамут к обороне, нарыли блиндажей, наставили дотов. Ваша сто шестьдесят шестая мотострелковая бригада зашла с тыла… Позывной «Гадюка», да?

Вдруг я успокаиваюсь. Ну знает он это, и что с того? Ничего такого за мной нет, воевал как все – не хуже, не лучше. В сентябре девяносто шестого, после Хасавюрта, написал рапорт на увольнение. Так многие тогда сделали, так что я опять же не уникум.

В самом конце девяностых – я тогда охранником в фирме одной работал – случайно понял, что умею открывать Портал в Центрум. Так все и пошло.

Зато теперь примерно понятно, какой «масти» Костыль. И понятно, на чьей он стороне. Такую полную информацию обо мне может собрать только одна организация, и что-то мне подсказывает, что она «работает» по всем тем, кто ходит в Центрум. Стало быть, мы все – и погранцы, и контра, и «туристы» – под колпаком. Что ж, понятно. И вообще многое становится понятно во всей этой мутной заварушке.

Непонятно только одно – я тут при чем? Я давно уже гражданский человек, законов не нарушаю, мне войной в морду тыкать не надо и на жалость давить тоже.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});