Архаические развлечения - Питер Бигл

– Да, вот оно как. Такая в этом году нас ожидает война.

Испанский колдун, так и махавший в пустое по-видимости небо, провалился одной ногой в кроличью нору, упал и разбил бинокль. Хамид продолжал:

– Ныне нам предстоит воевать ради того, чтобы определить, имеет ли дочь Гарта де Монфокон право участвовать в войне или не имеет. Лорд Гарт послал на прошлой неделе вызов, и Богемонд дал Симону Дальнестраннику дозволение принять его. Короли не сражаются в войнах, но их обязанность – назначить время, место, порядок сражения и указать, за какое дело предстоит биться. Богемонд остановил свой выбор на острове Казадор, на первой неделе августа.

Сокол колдуна, наконец, пошел вниз и взял куропатку, и вперед выступила леди Хризеида с горбившейся на ее кулаке Стрегой. Фаррелл сказал неуверенно:

– Да, но все же не в этой войне. Если ее сторона победит, Эйффи сможет выйти на следующую. Если она победит.

Хамид дернул плечом.

– С учетом того, что на двух предыдущих она тем не менее появлялась, говорить тут особенно не о чем.

Джулия стремительно повернулась к нему, напугав Микаэлу, которая шустро перескочила на кулак Фредерика, но затем без посторонней помощи вернулась назад, шипя и хлопая крыльями. Хамид продолжал:

– Видите ли, будь она просто миловидной девчушкой, которой нравится изображать кого-то иного, никто бы против нее не возражал. Как оно и было в прошлые разы, – он улыбнулся своей узкой, пугающей улыбкой. – Но у Эйффи на уме нечто иное. Ей, быть может, и далеко до Елены Троянской, но она безусловно единственный известный мне подросток, ради и только ради которого ведется война. Это ее война. Вы полагаете, что девочка пропустит ее? Я иного мнения.

Стрега оправдала скепсис леди Хризеиды, решительно проигнорировав поднятых для нее кроликов, и совершенно не выказыв склонности заниматься глупостями вроде полетов, не говоря уж о травле. Ее приходилось буквальным образом стряхивать с кулака, и каждый раз она, проковыляв по воздуху не более тридцати ярдов, плюхалась на землю, встопыривала перья и принималась сама себе объяснять нечто невразумительное. В конце концов леди Хризеида, в очередной раз подняв ее с земли, сказала Фредерику:

– Я попробую еще раз пустить ее после Микаэлы. Тут у нас кое-кто просто разбалован до невероятия.

Над ее плечом Фаррелл увидел, что по полю к ним направляются трое.

Никлас Боннер нес, держа ее перед собой, точно факел, птицу, сидевшую на колодке с ножкой высотой едва ли не с самого Никласа. Поначалу Фаррелл принял птицу за ястреба, и чертовски крупного ястреба, это видно даже отсюда . Затем Джулия издала странный звук, и Фаррелл, наконец, позволил себе осознать, что у птицы круглая голова с каким-то впалым ликом, круглые же глаза, большие, жесткие, лишенные тени, как пуговицы на военном мундире, и пара кисточек на голове, напоминавших больше рога или густые театральные брови, чем уши. Птица сидела неподвижно, не ухая и не разводя крылья, но кречетиха Микаэла вдруг закричала на рукавице герцога Фредерика, как гнутый гвоздь, выдираемый из доски.

Поозиравшись, Фаррелл увидел, что каждый соколятник спешит накрыть свою птицу клобучком, чтобы не напугать ее соседством совы. Единственное исключение как раз и составила Микаэла. Герцог Фредерик держал ее, нежно прижимая к груди, что-то беззвучно нашептывая и глядя, как приближаются Эйффи, Никлас и Гарт де Монфокон. Рядом кто-то жалобно произнес:

– С ними же не охотятся. Я отродясь не слыхал, чтобы кто-то охотился с такой птицей.

Джулия, захлопнув блокнот, подошла и встала близ Фаррелла. Ее ладонь, задевшая Фарреллову, была так же пугающе холодна, как горячи были ноги кобчика.

Последнюю дюжину ярдов Эйффи прошла, почти пританцовывая. Она обогнала своих спутников, чтобы в глубоком реверансе присесть перед герцогом Фредериком и леди Хризеидой.

-Пардон, пардон, пардон, – прокричала она мелодичным, чуть дребезжащим и как бы хныкающим голоском. – Опоздание наше постыдно, но право, мы в нем неповинны. Сколь ни усердствовала бедная ведьма, но отыскать столь большого лесного дьявола ей было весьма не легко.

Одета она была для летнего дня, пожалуй, слишком тепло – в бордовый бархат, свисавший с ее тощего тела, как двухсторонний фанерный плакат. Но даже в нем движения Эйффи отличала грациозная самоуверенность. Она выпрямилась и широко повела рукой в сторону виргинского филина, недвижно сидевшего на колодке, которую держал Никлас Боннер.

– Мой лорд, – сказала она, – и все достойное собрание, не примете ли вы меня с благосклонностью в честнейшее ваше содружество? Я хочу сказать – я ведь пришла к вам с ловчей птицей, не так ли?

Из-за ее спины Никлас Боннер улыбнулся Фарреллу, как старинному другу.

Микаэла опять завопила, глядя на филина, и Фредерик слегка прикрыл ее краем накидки.

– Леди Эйффи, это нечто большее, нежели чудо, – ровный голос его, насколько мог слышать Фаррел, лишь немного осел да еще появилась в нем чуть раздраженная утренняя хрипотца. – Принести сюда такое создание…

– И без должиков, – вскричала, прервая его, Эйффи. – Заметьте, все вы, ничто не сковывает моего лесного дьявола, ничто не удерживает его в самый разгар яркого дня в окруженьи его заклятых врагов – ничто, кроме нашего с ним уговора.

К концу этой речи, неподдельное достоинство, с каким Эйффи ее начала, оказалось подорванным низменной радостью, разлетевшись, как парус в бурю, клочьями смеха. И все же, когда она сказала:

– А теперь мы станем охотиться с вами, – в словах прозвучал едва заметный вопросительный оттенок, мельчайший трепет уязвимости, удививший и тронувший Фаррелла. До чего ж ей этого хочется, бедненькой.

– Мы – Гильдия Сокольничьих, – откликнулся герцог Фредерик. – И даже если ваша птица обучена посредством магического искусства взлетать с кулака, ибо не существует в натуре птицы совиного племени, способной ждать, покамест…

– И этому, – с радостным вызовом воскликнула Эйффи, – и всему, что вам будет угодно. Если я прикажу ему весь день кружить над моей головой – на высоте в целую милю или же в ширину ладони – он будет кружить, пока я не крикну «пади и возьми». Что вам угодно, чтобы он сделал, мои господа? Мы оба ждем ваших приказов – он и я.

В наступившем затем молчании филин впервые заухал, так и не шелохнувшись, только закрыв глаза. Вспорхнувший одновременно ветерок донес до Фаррелла холодный и затхловатый запах филина – запах комнат, куда убираются вещи, о которых больше не хочется думать . Леди Хризеида начала было: «По всем законам и правилам нашего братства…» – но голос Гарта де Монфокон, хлесткий, как плеть ежевики, пресек ее речи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});