Коммунисты - Луи Арагон

у нас отчета…

Баранже взглянул на нее: значит, и первый звонок… Он тоже посмотрел на телефон. Изабелла не шевелилась. Она думала о матери. Если бы мама была жива… Телефон продолжал звонить. Все молча смотрели на него.

К телефону не подошел никто.

XXIV

Ватрен едва выносил эту кислятину, мадемуазель Корвизар. Из всего она делает трагедию. Русские… ну что ж, русские? Разумеется, досадно, но ведь в конце концов ничего еще не случилось. Господин Ватрен пожал плечами. Газеты, газеты. Разве можно верить газетам?

— Не делайте, пожалуйста, такой похоронной мины, мадемуазель Корвизар… Скажите-ка лучше, что сегодня в почте.

Про себя он называл ее «мадемуазель Хныкса». И надо же иметь такую фамилию — Корвизар! Станция метро так называется. А все-таки он к ней привык. Она поступила к нему давно, когда еще Люси была жива… И вдруг ему вспомнилась Люси так ясно, так мучительно ясно. Ей пошел только сорок второй год. Внезапная смерть. Она сидела вон там, в соседней комнате, и вдруг сказала: «Что это со мной? Мне плохо…» — и тут же упала… И в это время пришла мадемуазель Корвизар. Секретарша она не идеальная, но ведь она была здесь, в комнате, когда Люси умерла… И как она плакала!..

— Вам звонил министр, господин Ватрен…

— Очень мило!.. Вы что же, не могли мне сразу сказать? Из вас все приходится клещами вытягивать, а вы одно знаете — надоедать мне своим нытьем…

Он достал из кармана изящную записную книжечку в кожаном переплете — подарок клиента. Поискал номер телефона. По-дурацки устроено: один листочек на каждую букву, а нет чтобы догадаться на некоторые буквы прибавить. На «М» всегда полным-полно… Поворачивая диск аппарата пухлым пальцем, он вспомнил свой разговор в суде с двумя коллегами, Левиным и Виала. Виала утверждал, что на самом деле правительство никогда не хотело союза с русскими. А между тем, достаточно взглянуть на карту… — Кабинет министра?.. Ах, это вы, Жозеф? Господин министр у себя? Он, кажется, мне звонил… Ну да, это Ватрен… Что с вами сегодня? Не узнаете моего голоса?

Большое грузное тело одолевала дремота, усталые, покрасневшие глаза слипались. Он тяжело отдувался. Опять перекормили за обедом. А в котором часу он назначил прийти завтра этому инженеру? Что-то не хочется браться за его дело. А Виала, пожалуй, довольно правильно говорит насчет Бонне… Уж этому-то союз с русскими…

— Что? Кто говорит?.. Ах, простите, господин министр… Нет, я задумался. События? Нет… Очевидно, слишком плотно пообедал… Ну, конечно, господин министр… Сию же минуту… Благодарю вас, не надо, у меня своя машина.

А ведь очень живописны эти министерства на левом берегу Сены. Их разместили в старинных особняках, и поэтому кажется, что Республика живет в гостях у бальзаковских героев… Поздоровавшись с швейцаром, Ватрен прошел через ворота министерства в безлюдный двор, вымощенный каменными плитами, и увидел перед собой невысокий флигель, где находились приемная и кабинет министра. За флигелем виднелись верхушки деревьев старого парка, замкнутого в кольцо высоких домов. Какая тишина! Что бы сказали мадемуазель Корвизар, и Левин, и Виала… Ватрен улыбнулся. Но, по правде говоря, это все же второстепенное министерство для такого человека… На Кэ д’Орсэ[115] или на улице Сен-Доминик[116], должно быть, сейчас больше нервничают… Он поднялся на крыльцо.

В просторной передней на высоких окнах от жары были закрыты ставни; свет угасающего дня падал только через застекленную входную дверь, а по обе ее стороны сгущались тени. Двое служителей поднялись с мест и, узнав адвоката, посовещались между собой. Потом один побежал докладывать, второй снова сел.

Да, все же для политического деятеля такого калибра министерство неподходящее. А он уже два года держится в правительстве. Иной раз Ватрен даже спрашивал себя: зачем министр цепляется за этот портфель. Очевидно, ждет своего часа. Дела принимают такой оборот, что, пожалуй, его час уже пробил. Адвокат вспомнил, как в конце прошлого года, когда в Париж приезжал Риббентроп, министра не пригласили на банкет в министерство иностранных дел. И Манделя тоже, и Зея. Теперь это кажется странным, а тогда некоторые считали это вполне естественным и дипломатичным.

— Пожалуйте, господин Ватрен, господин министр вас ожидает…

В высоком кабинете полумрак, потому что тенистые деревья едва пропускают сумеречный свет; в высоком кабинете тишина… И вдруг все ожило, когда вошел Ватрен. Из-за огромного стола, заваленного книгами и папками, резким движением поднялся министр — будто большая черная птица метнулась, взмахнув крыльями. Кто может определить возраст птиц? Ватрену было хорошо известно, что министр двумя-тремя годами старше его, но до сих пор седина не тронула его волос, а лицо попрежнему оставалось смуглым. В прошлую войну, несмотря на свою молодость, он играл большую роль… Белый крахмальный воротничок, туго облегавший шею, подчеркивал сходство с птицей…

— Садитесь, Ватрен… Я хотел с вами поговорить…

Речь шла о деле с масличными семенами. Пожалуй, можно его разрешить в пользу клиента Ватрена. Лучше большe не тянуть… — Но ведь вы сами говорили, господин министр… — Разумеется, говорил. Но теперь положение изменилось, неизвестно, что будет, интересы страны требуют ввоза товаров… Ваш клиент, правда, несколько нарушил установленные правила… Но положение требует…

Ватрен вдруг понял: война. Как странно — ни тон газетных статей за последние два дня, ни шумиха, поднятая вокруг пакта, ни тревога окружающих не убедили его… Он до сих пор думал: это война нервов. Но сейчас, когда он увидел, что министр утруждает себя таким мелким делом — запрещением на вывоз груза, задержанного в порту Конакри…

— Значит, война? — спросил он.

Министр сделал уклончивый жест. — Боюсь, что да… но пока это еще не окончательно… Думается, на сей раз можно не сомневаться, что Англия выступит…

— А как Италия?

— О-о! Тут ничего не известно. Уверяют, что Муссолини будет сидеть спокойно… А, кстати, вы что думаете, Ватрен? Как настроения?..

Ну, конечно, министр вызвал его вовсе не из-за каких-то масличных семян. Ватрен хорошо знал этот тон, этот вопрошающий взгляд. Министр любил прощупывать общественное мнение. Через адвоката Ватрена и ему подобных он всегда пытался узнать точку зрения людей, не имевших к нему доступа. Иногда он вот так приглашал к себе Ватрена в дни министерских кризисов… хотя казалось, что у него нет ни одной свободной минуты… На этот раз Ватрен может и не оправдать ожиданий министра: мысль о войне лишала его трезвого взгляда на вещи. Он даже