Искупление Христофора Колумба - Орсон Кард

Наконец они двинулись дальше, подняв паруса вечером и прижимаясь к берегу, где ночной бриз отклонял господствующие восточные ветры и плавно поворачивал их на восток. Хотя ночи были ясные, плыть в такое время вдоль незнакомого берега было рискованно, потому что неизвестно, какие опасности подстерегали их под водой. Но у Кристофоро не было выбора. Либо плыть на запад и юг вокруг острова, который мог быть настолько большим, что потребовались бы месяцы, чтобы обогнуть его, либо плыть по ночам, подгоняемым ночными бризами. Господь защитит их суда, потому что иначе путешествие закончится неудачей, по крайней мере, для Кристофоро и двух его судов. Сейчас важно было вернуться в Испанию с триумфальными отчетами, умолчав о скудных запасах золота, которые им встретились на пути, и о низком уровне развития живших там племен. Тогда их величества снарядят большой флот и он сможет произвести тщательную разведку, пока не найдет земли, описанные Марко Поло.

Однако больше всего беспокоило Кристофоро какое-то странное чувство, непонятное ему самому. В те дни, когда они стояли на якоре и Кристофоро занимался составлением карты берега, он временами отворачивался от него и смотрел в сторону моря. В эти моменты он иногда замечал что-то движущееся на поверхности воды. Каждый раз это что-то было видно только несколько секунд, и никто другой этого не замечал. Однако Кристофоро был уверен, что видел что-то – было ли то пятно воды, слегка отличавшееся по цвету от общей массы, или человек, по пояс стоящий в воде. Первый раз, когда он увидел такую фигуру, он тут же вспомнил все рассказы генуэзских моряков о тритонах и других чудищах морских глубин. Но что бы это ни было, оно всегда появлялось далеко в море и никогда не приближалось. Было ли это видение? А может быть, некий знак, посланный Богом? Или это посланец сатаны, наблюдающий, ждущий возможности погубить благое христианское дело?

Только раз, всего один раз, Кристофоро уловил отблеск света, как-будто у этого нечто тоже была подзорная труба, и он следил за Колумбом так же упорно, как Колумб следил за ним.

Кристофоро ничего не написал об этом в судовом журнале. Он предпочел отнести это на счет временного помрачения рассудка, вызванного тропическим климатом и беспокойством о Пинсоне. Так все и шло, пока рано утром в воскресенье не произошло несчастье.

Кристофоро лежал без сна в своей каюте. Ему было трудно заснуть, когда судно шло в такой опасной близости к берегу, и поэтому большинство ночей он бодрствовал, изучал карты или делал записи в судовом журнале, или в своем собственном дневнике. Однако в эту ночь он просто лежал на койке, размышляя обо всем, что произошло в его жизни до сегодняшнего дня, поражаясь тому, как удачно все сложилось, несмотря на все препятствия. А под конец стал молиться, вознося хвалу Господу за тот Божий Промысел, который раньше казался ему забвением, и за то, что сейчас Он так заботливо направляет его к цели. Прости за то, что я не понимал Тебя, за то, что считал, будто Ты измеряешь время краткими мгновениями человеческой жизни. Прости мне мои страхи и сомнения, потому что теперь я вижу, что ты всегда рядом, смотришь за мной, оберегаешь меня и помогаешь мне выполнить Твою волю. Внезапно все судно содрогнулось, и с палубы послышался вопль.

* * *

Кемаль смотрел сквозь свой прибор ночного видения, боясь поверить удаче. Чего он так беспокоился? Погода была причиной опоздания Колумба, когда за ним наблюдали через Трусайт, и она же определяла скорость его продвижения сейчас. Подождав попутных ветров, Колумб обогнул мыс Гаити в ночь на Рождество, в пределах пятнадцати минут времени его прибытия в прошлом Кемаля. Точно так же, как и раньше, под воздействием тех же ветров и тех же течений, “Санта-Мария” наткнулась на риф. Таким образом оказалось, что все может пойти согласно их плану.

Конечно всегда предполагалось, что может подвести человеческий фактор, а не только погода. Опровергая рассуждения о том, что взмах крыла бабочки в Пекине может вызвать ураган в Карибском море, Манджам объяснил Кемалю, что в основе таких псевдохаотических систем как погода всегда лежит стабильная модель, которая компенсирует случайные незначительные отклонения.

Действительной проблемой были решения, принимаемые людьми во время путешествия. Будут ли они делать то, что делали раньше? Кемаль сотню раз наблюдал гибель “Санта-Марии”, поскольку от этого зависело так много. Гибель судна была обусловлена несколькими факторами, каждый из которых мог измениться по прихоти судьбы или человека. Во-первых, Колумб должен был плыть ночью, и, к радости Кемаля, он постоянно поступал так для того, чтобы воспользоваться попутным ветром. Во-вторых, Колумб и Хуан де ла Коса, владелец и капитан судна, должны были находиться в своих каютах, поручив управление судном Пералонсо Ниньо, – что было вполне оправданно, поскольку тот был штурманом. Однако, немного погодя, Ниньо решил вздремнуть, оставив руль в руках одного из судовых юнг и показав ему звезду, на которую следует править; что было бы вполне допустимо при плавании в открытом океане и совершенно не годилось при плавании вдоль незнакомого и опасного берега.

В данном случае единственное отличие заключалось в том, что юнга был не тот, что прежде, по росту и манере держать себя Кемаль даже на расстоянии определил, что на этот раз у руля стоял Андрее Евенес, чуть старше прежнего. Но каким бы опытом судовождения ни обладал Андрее, сейчас он ему вряд ли бы помог; никто еще не нанес на карту это побережье, и даже самый опытный штурман не смог бы заметить риф. Хотя тот и подступал очень близко к поверхности воды, он ничем не выдавал своего присутствия.

Но даже в прежней истории гибель судна еще могла быть предотвращена, потому что Колумб немедленно отдал команды, которые, будь они выполнены, спасли бы судно. Кто в действительности погубил “Санта-Марию”, так это ее владелец, Хуан де ла Коса, который совершенно растерялся и не только не подчинился приказам Колумба, но и не давал другим сделать это. С этого момента каравелла была обречена.

Кемаль, наблюдавший жизнь де Ла Косы с рождения до смерти, никак не мог понять, почему он поступил так необъяснимо. Де ла Коса каждый раз рассказывал о случившемся по-иному и, очевидно, каждый раз лгал. Единственное объяснение, которое приходило на ум Кемалю, заключалось в том, что де ла Коса испугался при виде тонущего судна и просто удрал с него как можно быстрее. К тому моменту, когда стало ясно, что у них есть время снять всех людей с судна без особого риска, было уже слишком поздно, чтобы спасти каравеллу. В такой ситуации де ла Коса вряд ли мог признаться в том, что струсил, либо как-то еще объяснить свое поведение.

Судно содрогнулось от удара, а затем завалилось на один борт. Кемаль внимательно следил за происходящим. На нем было полное снаряжение аквалангиста, и он мог подплыть к судну и заложить подрывной заряд под каравеллу в том случае, если бы у Колумба появилась надежда спасти ее. Однако было бы лучше, если бы судно затонуло само по себе, без необъяснимых взрывов и вспышек.

* * *

Хуан де ла Коса выскочил из своей каюты и вскарабкался на квартердек, еще не совсем проснувшись, но явно став невольным участником какого-то кошмара. Его каравелла села на мель! Как это могло случиться? Разъяренный Колон уже был на палубе. Как всегда, Хуан разозлился при одном лишь виде этого придворного генуэзца. Если бы флотилией командовал Пинсон, он не допустил бы такой глупости, как плавание ночью. Но Пинсона не было, и единственное, что Хуан мог сделать, это отправиться спать, не забывая о том, что его каравелла в темноте идет вдоль незнакомого берега. И вот, как он и боялся, они сели на мель. Они все утонут, если не смогут покинуть судно до того, как оно пойдет ко дну.

Один из корабельных юнг – Андрее, который на этой неделе приглянулся Ниньо, – путаясь под ногами, жалко оправдывался:

– Я не сводил глаз со звезды, на которую он указал мне, и держал руль так, чтобы мачта находилась с ней на одной линии. – У него был совершенно перепуганный вид.

Судно тяжело накренилось на один борт.

Мы утонем, подумал Хуан. Я потеряю все, что у меня есть.

– Моя каравелла! – закричал он. – Моя дорогая каравелла! Что вы с ней сделали?

Колон повернулся к нему и спросил ледяным тоном:

– Вам хорошо спалось? Ниньо, наверняка, тоже не страдал бессонницей.

А почему бы хозяину судна и не поспать? Хуан не штурман и не судоводитель. Он просто судовладелец. Разве ему не объяснили, что он не обладает на судне никакой властью, кроме той, которой его наделит Колон. Баск по национальности, Хуан был таким же чужеземцем среди этих испанцев, как и Колон, поэтому итальянец относился к нему покровительственно, офицеры испанского флота с презрением, а матросы насмешливо. А теперь, оказывается, что это он, лишенный всех прав и уважения, виноват в том, что судно село на мель?