Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский

дочь в известность об этом – иначе почему бы она мучилась от неизвестности?

Ландсберг вздрогнул, когда откуда-то из темноты бокового нефа возникла и приблизилась фигура пастыря, и раздался его приглушенный голос:

– Добро пожаловать в храм, сын мой! Ты пришел сюда, чтобы облегчить душу исповедью? Чтобы поговорить о Боге? Или послушать орган работы мастера Метцеля? Его привезли из Регензбурга совсем недавно. И специалисты уверяют, что здесь у органа особое звучание. Но органист приходит к нам только по воскресеньям, сын мой…

– Нет, падре, – Карл склонился перед пастором. – Я не готов говорить о Боге – я хочу лишь подумать о нем в тиши храма. И к исповеди я пока не готов – слишком много грехов накопилось за последние годы.

Пастор отступил и осенил Карла крестом:

– Тогда проходи, выбирай для себя место и размышляй, сын мой! Нынче здесь никого нет – кроме молодой женщины, которая тоже наверняка пришла сюда подумать о Боге и своей жизни. Тебе никто не помешает, а если ты вдруг надумаешь облегчить душу – я буду неподалеку…

На мгновение у Ландсберга мелькнула мысль: а не посоветоваться ли о том, что сказать Марии с ним, с пастором? Однако, поразмышляв об этом, Карл отказался от соблазнительного варианта переложить тяжесть принятия решения со своих плеч на чужие.

Освоившись в полутьме, он двинулся вперед, мимо полотен Гриммеля «Искушение Адама» и «Распятие». Церковный зал был оборудован хорами, здесь же стояли позолоченные статуи Веры и Любви, мраморная статуя Спасителя работы скульптора Бока. Впереди, в алтаре Ландсберг заметил копии картин Рубенса «Тайная вечеря» и Ванлоо «Воскресение».

Но где же Мария? И тут Карл увидел ее, почти незаметную в полутьме в своем светло-сером платье и такой же накидке. Мария сидела неподалеку от алтаря во втором ряду. Ландсберг скорее почувствовал, чем увидел, как девушка, заслышав его шаги, чуть повернула голову.

Место встречи избавляло от необходимости соблюдения этикета. Карл свернул в боковой неф и почти на цыпочках, чтобы не звенеть набойками на каблуках, занял место позади Марии в третьем ряду.

– Желаю здравствовать, мадмуазель Мария!

Девушка порывисто обернулась к Карлу, ухватилась тонкими пальцами за высокую спинку кресла:

– Карл, чем я провинилась перед вами? Если я совершила по отношению к вам какую-то грубость или бестактность, сделайте скидку на мою неопытность!

Ландсберг накрыл пальцы Марии своей ладонью:

– О чем вы говорите, мадмуазель?! Какая бестактность? Я готов простить вам любую обиду и даже оскорбление, и вы знаете почему… Вы небезразличны мне. Более того: должен сказать вам со всей откровенностью, что… Да, я полюбил вас, Мария! Полюбил и имел дерзость надеяться когда-нибудь назвать вас своей…

– Отчего же вы тогда пренебрегаете возможностью увидеться со мной? Отчего вы не явились на назначенные балы?

Помолчав, Карл заговорил:

– Милая Мария! Я должен сказать вам правду, и заранее прошу прощения, если эта правда причинит вам боль… Все ваши сестры замужем за высокопоставленными офицерами, дипломатами и лицами, приближенными к трону его Величества императора. Да и вы сами, несмотря на юный возраст, обратили на себя внимание царствующих персон, и ныне заслуженно носите на своем платье «шифр императрицы». Положа руку на сердце: может ли скромный младший офицер претендовать на место в великосветском обществе, среди прочих вельмож? Подумайте о моих чувствах, милая Мария! Как ваш избранник будет себя ощущать рядом с графиней Тотлебен, дочерью великого инженер-генерала, человека поистине европейской величины?

– Замолчите, Карл! Замолчите! Вы вынуждаете меня, забыв о скромности, признаться вам, что я… Я тоже полюбила вас! И мне все равно, что подумают или скажут об этом другие! Я знаю, что мой отец глубоко уважает вас. Я брошусь к его ногам, и уверена, что он не будет противиться счастью своей дочери!

Ландсберг вздохнул, с нежностью глядя на взволнованное лицо Марии:

– Ваш отец скажет вам то же самое, что и ваш зять, милая Мария! Что прекрасная птица, только что покинувшая родительское гнездо, не может отличить девичьей влюбленности от истинного чувства…

– Погодите, Ван дер Флит говорил с вами? Карл! Вы сказали – зять? Значит, мои сестры решили, что вправе распоряжаться моими чувствами? И вы стерпели?

– Позвольте не отвечать на этот вопрос, милая Мария! Я не хочу быть предметом размолвок в вашем семействе! Вы же понимаете, что вряд ли ваш зять или его супруга взяли бы на себя смелость говорить от имени всего семейства! Обещайте мне, Мария, что никому не расскажете об этой нашей встрече и о том, что вы узнали о решении вашего семейства! Обещайте – ибо ваш зять взял с меня слово никогда более не встречаться с вами и не давать вам о себе знать!

Мария вытянула пальчики из-под ладони Ландсберга и убрала руку со спинки кресла. Отвернувшись, она долго молчала. Плечи ее вздрагивали. Внезапно она повернулась к Карлу всем телом и рывком сбросила с головы на плечи накидку.

– Будь по-вашему, Карл! Я уверена, что эта была инициатива моей маменьки. Я никому не скажу об этой нашей встрече – только и вы, Карл, должны мне кое-что пообещать!

– Все что угодно, милая Мария!

– Во-первых, вы нарушите слово, данное моему зятю и подарите мне еще одну встречу. Здесь же, ровно через неделю. Во-вторых, я хотела бы получить от вас прощальный подарок. Безделушку – кольцо, с бирюзой. Это мой камень счастья…

– Но это будет действительно последняя встреча с вами, моя любимая! Я не понимаю. Почему вы настаиваете на ней, милая Мария… Это рвет мое сердце на кусочки, но… Будь по-вашему!

* * *

В следующий четверг Мария ждала Карла в коляске на площади перед лютеранским храмом. Ландсберг сразу обратил внимание на яркие пятна румянца на бледном возбужденном лице девушки. В руках она теребила какой-то сверток. Не успел он открыть рот, чтобы осведомиться о здоровье возлюбленной, как она заговорила сама, прикрыв его рот ладошкой в тонкой нитяной перчатке:

– Молчите, Карл! Вы принесли кольцо, о котором я просила?

– Да, Мария…

– Очень хорошо! У меня очень мало времени, – быстро заговорила Мария, дергая сонетку и подавая сигнал кучеру. – Я попросила экипаж у Великой княгини, а матушка-императрица не знает о моей самовольной отлучке из дворца.

Карета сорвалась с места и понеслась, грохоча ободьями колес по брусчатке мостовой.

– У нас сегодня помолвка, милый Карл! Пусть на ходу, в карете – это не имеет значения, я спрашивала. Важно другое: если ваши чувства ко мне столь же глубоки, как и мои к вам, то я желаю официально признать свою любовь к вам и объявить о готовности стать вашей супругой.