Таинственная история Билли Миллигана - Дэниел Киз

В августе, после одиннадцати месяцев, проведенных в изоляции, где Миллигана то и дело помещали в отделение для психических больных, ему сказали, что он может вернуться в прежнюю камеру.

– Мы можем дать тебе работу, где будет не так опасно, – сказал Уорден Доллман. Он показал на рисунки карандашом на стене камеры. – Я слышал о твоем таланте художника. Что, если ты будешь работать в художественной студии мистера Рейнерта?

Аллен радостно кивнул.

На следующий день Томми пошел в студию графики. В студии было много народу. Одни занимались шелко-графией, другие – тиснением, третьи – фотографией или печатным прессом. Худенький, жилистый мистер Рейнерт первые несколько дней украдкой наблюдал за Томми, которого совсем не интересовало происходящее вокруг него.

– Чем бы ты хотел заняться? – спросил его Рейнерт.

– Я бы хотел рисовать. Я хорошо пишу маслом.

Рейнерт удивленно вскинул голову:

– В тюрьме никто не пишет маслом.

– А я пишу.

– Хорошо, Миллиган, пойдем со мной. Думаю, я знаю, где мы можем достать для тебя материалы.

Томми повезло: в Исправительном учреждении Чилликота занятия изобразительным искусством недавно были прекращены, и все краски, холсты и подрамники переслали в Ливанскую тюрьму. Рейнерт помог ему установить мольберт и сказал, что он может рисовать. Через полчаса Томми принес ему пейзаж. Рейнерт был потрясен:

– Миллиган, я никогда не видел, чтобы кто-нибудь рисовал так быстро. И хорошо нарисовано.

Томми кивнул:

– Я должен был научиться рисовать быстро, чтобы иметь возможность заканчивать свои работы.

Хотя работа маслом не входила в программу занятий графикой, Рейнерт понял, что Миллиган чувствует себя лучше всего, когда у него в руке кисть, поэтому с понедельника по пятницу разрешал рисовать все, что тот захочет. Заключенные, охранники и даже кое-кто из администрации восхищались пейзажами Томми. Он нарисовал несколько незамысловатых картин для бартера, которые подписал «Миллиган». Для себя он рисовал другие картины, и ему разрешали отдавать их Марлен или матери, когда они приходили его навещать.

Иногда в студию заходил доктор Стейнберг, который просил у Миллигана совета по поводу собственных занятий живописью. Томми показал ему, как строить перспективу, как нарисовать скалы так, чтобы они казались находящимися под водой. В выходные дни Стейнберг приходил в тюрьму, Миллигана выпускали из камеры, и они вдвоем писали натурные этюды. Зная, что Миллиган ненавидит тюремную пищу, доктор всегда приносил сэндвичи «субмарина» (бутерброд, сделанный из белого батона с различными наполнителями – сосисками, сыром, специями, солеными и маринованными овощами) или рогалики со сливочным сыром и молочный коктейль.

– Я хотел бы рисовать в камере, – как-то сказал Томми Рейнерту.

Рейнерт отрицательно покачал головой:

– При двух заключенных в одной камере – нельзя. Это против правил.

Но такое правило действовало недолго. Несколько дней спустя в камеру Миллигана вошли два охранника, произвели обыск и нашли марихуану.

– Это не мое, – сказал Томми, боясь, что ему не поверят и пошлют в «дыру» – пустой изолятор.

Когда стали спрашивать его соседа по камере, тот признался, что с горя курил марихуану, потому что жена его бросила. Его посадили в изолятор, а Миллиган на некоторое время оказался один в камере.

Рейнерт поговорил с лейтенантом Морено, начальником блока камер, чтобы Миллигану позволили рисовать в камере, пока к нему не подселят другого заключенного. Морено разрешил. Таким образом, каждый день после того, как студия графики закрывалась в половине четвертого, Миллиган возвращался в камеру и рисовал до самого отбоя. Дни проходили быстро. Было легче пережидать время.

Однажды охранник сказал, что к нему в камеру подселят нового заключенного. Аллен остановился у кабинета лейтенанта Морено:

– Мистер Морено, если вы ко мне подселите кого-нибудь, я не смогу рисовать.

– Ну что ж, будешь рисовать где-нибудь в другом месте.

– Можно я вам объясню кое-что?

– Приди ко мне попозже, и мы поговорим об этом.

После ланча Аллен возвратился из студии с рисунком, который только что закончил Томми. Морено с удивлением посмотрел на рисунок и спросил:

– Это ты нарисовал? – Лейтенант взял в руки рисунок и стал разглядывать зеленый ландшафт с речкой, теряющейся вдали. – Послушай, я бы хотел иметь такую картину.

– Я нарисовал бы вам, – сказал Аллен, – только я больше не могу рисовать в камере.

– Ах да… подожди минутку. Так ты нарисовал бы для меня?

– И притом бесплатно.

Морено позвал своего помощника:

– Кейси, сними имя нового заключенного с камеры Миллигана. Вместо него вставь пустую полоску и поставь на ней кресты. – Затем он обратился к Аллену: – Не беспокойся. Ведь до комиссии тебе осталось девять месяцев? Больше в твою камеру никого не поместят.

Аллен был в восторге. Томми, Денни и Аллен рисовали каждую свободную минуту, но ни одной картины не заканчивали.

– Ты должен быть осторожен, – посоветовал Артур. – Как только Морено получит картину, он может нарушить свое слово.

Аллен «мотал» Морено почти две недели, потом пошел в его кабинет, чтобы подарить ему картину – пристань с привязанными к ней лодками. Морено был очень доволен.

– Вы уверены, что и теперь никого не подселят в мою камеру? – спросил Аллен.

– Я пометил это на стенде. Можешь пойти и посмотреть.

Аллен вошел в комнату охраны. Под его именем он увидел полоску с пометкой: «В камеру Миллигана никого больше не помещать». Полоска была приклеена прозрачной лентой и выглядела постоянной.

Рисовал Миллиган много: картины для охранников, для администрации, для матери и Марлен, чтобы те могли их продать. Однажды его попросили нарисовать картину для вестибюля, и Томми нарисовал огромное живописное полотно, которое должно было висеть за спиной дежурного, впускающего посетителей. Он допустил ошибку, подписав картину своим именем, но Аллен вовремя заметил это, закрасил имя и сделал подпись «Миллиган».

Большинство картин не удовлетворяли его. Они предназначались для быстрой продажи или для бартера. Но однажды он занялся очень важной для него работой – переделкой картины, которую он увидел в художественном альбоме.

Аплен, Томми и Денни по очереди работали над «Грацией Кэтлин». Сначала они думали изобразить аристократку XVII столетия с мандолиной. Аллен рисовал лицо и руки. Томми работал над фоном. Денни выписывал детали. Когда настало время дать ей в руки мандолину, Денни понял, что не знает, как рисовать этот музыкальный инструмент, поэтому он нарисовал нотный лист. Двое суток без перерыва они по очереди работали над картиной. II когда картина была готова, Миллиган рухнул на койку и уснул.

«Грация Кэтлин».

Картина маслом, написанная Алленом и Денни в Ливанской тюрьме, в камере Билли. (Первоначально подписана Билли, но позднее Аллен и Денни поставили свои имена в правом нижнем углу.)

До Ливанской тюрьмы Стив совсем немного времени провел на пятне. Отличный и дерзкий водитель, он несколько раз побывал за рулем, когда был моложе, и потом хвастался, что он самый лучший водитель в мире. В тюрьме Рейджен позволил ему вставать на пятно после того, как Ли был изгнан, потому что Стив тоже умел заставить людей смеяться. Стив похвалялся, что он один из лучших подражателей на белом свете. Он мог имитировать любого, и заключенные смеялись до колик. Имитации были его способом высмеивать людей. Стив вечно выдавал себя за кого-нибудь другого.

Рейджен сердился, когда Стив имитировал его югославский акцент, а Артур неистовствовал, когда Стив начинал говорить с британским акцентом низших классов.

– Я так не говорю! – настаивал Артур. – Яне говорю на кокни!

– У нас из-за него будут неприятности, – предупредил Аллен.

Однажды Стив стоял в коридоре позади капитана Лича, скрестив руки и подражая манере Лича покачиваться взад-вперед на пятках. Лич обернулся и поймал его на этом.

– Ладно, Миллиган, можешь давать представление в «дыре». Думаю, десять суток в изоляторе будут для тебя хорошим уроком.

– Аллен предупреждал нас, что что-нибудь случится, – сказал Артур Рейджену. – Стив бесполезен – ни амбиций, ни таланта. Все, что он умеет, – это смеяться над людьми. Зрителям весело, а мы наживаем очередного врага. Тебе решать, но, по-моему, врагов у нас и так с избытком.

Рейджен согласился, что Стив – «нежелательный», и сказал, что ему отказано в праве вставать на пятно. Стив отказался освободить пятно и, подражая акценту Рейджена, прорычал:

– Что ты хочешь сказать? Ты не существуешь. Никто из вас не существует. Вы все – плод моего воображения. Здесь только я. Я – единственное реальное лицо. А вы – лишь галлюцинации.

Рейджен ударил его головой о стену, из рассеченного лба пошла кровь. Стив сошел с пятна.