Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лысов, богомольный сухой старик, с лицом зеленым, как лампадное масло, читал весь день божественные книги или «Историю Государства Российского» писателя Карамзина. Истратил тысячу рублей на благолепие города – прибил на пыльных улицах к стенам домов чугунные доски с выдержками из «Истории…» Карамзина. Под каждым текстом была подпись: «Смотри „Гишторию“ господина Карамзина», том такой-то, страница такая-то.
– Начал я с Карамзина, – сказал Семен, – а кончил статьями Ленина. Крепко доходил его голос до самых, можно сказать, пустых захолустий. Ночью читаешь, а утром выйдешь на улицу – пыль, гуси бредут к лужам, стена у монопольки красная от сургуча, в соборе – колокольный звон, убогие люди бьют друг друга посохами из-за копейки, – одним словом, самая допотопная Русь, а в голове несешь свежие слова, как свет какой-то о будущем нашего брата.
После революции Семен уехал в деревню, на озеро, построил на берегу избу и начал отвоевывать у глухого полесья плодородную землю. Сейчас на озере живут уже пять семей.
Утром Ленька проводил нас до большой дороги. Белое солнце сверкало в облетавших лесах, и в его холодном свете был хорошо виден каждый лист, падавший с осин и берез в озерную воду. Изредка срывался ветер, и тогда листья летели шумным дождем, щекотали лицо.
Через несколько дней Ленька прибежал к нам в деревню и принес кусок «падучей звезды» – острый спекшийся осколок, покрытый копотью и ржавчиной. Он нашел его за холмищем в развороченном пне.
С тех пор я подружился с Ленькой. Я любил бродить с ним по лесам: он знал все тропы, все глухие углы леса, все травы, кустарники, мхи, грибы и цветы, он зная голоса всех птиц и зверей.
Ленька, первый из многих сотен людей, которых я встречал в своей жизни, рассказал мне, где и как спит рыба, как годами тлеют под землей сухие болота, как цветет старая сосна и как вместе с птицами совершают осенние перелёты маленькие пауки. Они летят, прицепившись к паутине, когда дуют ветры на юг, летят десятки километров.
У Леньки были две книги Кайгородова*, зачитанные до дыр. Он напрасно искал в них разгадку осеннего перелёта пауков.
– Одного я не пойму, – говорил Ленька, – паучок маленький, а паутины выпускает столько, что ежели ее скатать в комок, так из этого комка выйдет сорок таких паучков.
Ленька каждый день бегал в школу за десять километров. За всю зиму он пропустил только два дня, но не любил об этом вспоминать, смущался, – была тогда сильная метель, их избу засыпало снегом под самую стреху*.
Зимой Ленька выходил из дому в темноте. Колючие звезды дрожали от стужи, трещали сосны, снег скрипел под ногами, и у Леньки сжималось сердце: как бы не услышали волки. Зимами волки подходили к самому озеру и жили в стогах.
Но хуже всего было поздней осенью, в ноябре, когда снег, раскисший от дождя, лежал на дорогах и с черного неба бил в лицо и леденил все тело порывистый ветер.
Летом Ленька вместе с матерью пахал, копал огород, сеял, убирал сено. Семен работать не мог: с каждым годом сердце билось все чаще, лицо наливалось землистой опухолью, мучил затяжной сухой кашель.
– Не то живу, не то помираю, – говорил Семен и растирал ладонью худую грудь. – Тараканья жизнь меня съела – поздно, знать, пришла революция. Ну, ничего, Ленька за меня что надо доделает.
Я сдружился с Ленькой и посылал ему из Москвы много книг. Каждую осень я приезжал в лесную деревню и шел из нее на озеро. Это стало традицией.
Я приходил всегда неожиданно. Я шел тихими осенними лесами, где, кроме птиц, не было встречных, узнавал старые пни, светлые поляны, изгибы заброшенной дороги. Мне была знакома каждая сосна на опушке: любить их меня научил Ленька.
Приходил я обычно в поздние сумерки, когда бледные звезды предвещали холодную ночь и запах дыма казался лучшим запахом в мире. Он говорил о близости озера, теплой избы, веселых разговоров, о певучих жалобах Ленькиной матери, постели из сухого сена, говорил о пении сверчка и бесконечных ночах, когда я просыпался от струнного грома, от мелодий Бетховена* и Верди*, заглушавших дрожащий вой голодных волков.
Каждый раз Ленька выскакивал из избы и бежал мне навстречу. Он стеснялся показывать свою радость и только крепко здоровался со мной за руку. Потом мы долго говорили о прочитанных книгах, об урожае, зимовке на полюсе, затмении солнца и ловле вьюнов. У нас было много увлекательных тем для разговоров, и Семен снова рассказывал о своей молодости, о студентах, привозивших в Рязань прокламации*.
Так крепла дружба. Где бы я ни был, я знал, что поздней осенью вернусь в этот лесной край. Вернусь и увижу Леньку, Семена, и общение с этими людьми позволит мне еще сильнее ощутить, что жизнь с каждым годом становится лучше. Все чаще выдаются дни, когда вдруг услышишь, как гулко шумят под ветром леса, как журчат во мхах холодные родники, узнаешь всю громадную цену книг, размышлений и дружбы деревенского мальчика, мечтающего вот уже третий год съездить в Москву и увидеть метро, Кремль и живого слона в зоопарке.
Каждый год, когда я уезжаю, Ленька провожает меня. Так было и в этом году. Поезд узкоколейки, прозванный местными жителями «старым мерином», – забавный маленький поезд, – тащился среди лесов. Просеки открывали багряные и золотые разноцветные чащи, и на одной из просек, возле самого полотна, стоял Ленька и махал старой отцовской кепкой. Паровоз, похожий на чайник, сердито засвистел на него, но Ленька засмеялся и крикнул мне в окно:
– Ждать будем! Я вам письмо обо всем отпишу, а вы Брема* прислать не забудьте.
Еще долго я видел его – румяного, бегущего за поездом сквозь мокрые и терпкие осенние чащи. Он бежал, махал сумкой с книгами и улыбался мне, лесам, солнцу, всему миру своей застенчивой, простодушной улыбкой.
1937
Старый чёлн
Поезд остановился. Стало слышно, как гудит шмель, запутавшийся в оконной занавеске.
– Какая станция? – спросил из купе сонный голос.
– Стоим в пути, – ответил проводник. Он торопливо шел через вагон и вытирал паклей руки.
Наташа высунулась из окна. От высокой насыпи до самого горизонта тянулся лес. Над ним, закрывая половину неба, стояла
- Там, вдали, за рекой - Юрий Коринец - Детская проза
- Осторожно, день рождения! - Мария Бершадская - Детская проза
- Романтики - Константин Георгиевич Паустовский - Морские приключения / Советская классическая проза
- Обоснованная ревность - Андрей Георгиевич Битов - Советская классическая проза
- Пиппи Длинныйчулок - Астрид Линдгрен - Детская проза
- Новые рассказы про Франца - Кристине Нестлингер - Детская проза
- Магия любви. Самая большая книга романов для девочек (сборник) - Дарья Лаврова - Детская проза
- Рассказы про Франца и каникулы - Кристине Нёстлингер - Детская проза
- Ласточки и амазонки - Артур Рэнсом - Детская проза
- В ожидании Рождественского чуда - Валерий Герланец - Детская проза