Исповедь социопата. Жить, не глядя в глаза - М. Томас

Кто-то однажды предложил мне для обострения эмоционального восприятия принимать метилендиоксиметамфетамин – действующее вещество экстази. Я ответила, что идея кажется мне интересной, но я заставляю себя воспринимать чужие эмоции через фильмы, музыку и живопись и не уверена, что МДМА что-то добавит.

Я люблю музыку. Нет никакого сомнения, что музыка обладает властью над людьми, так же как фильмы (возможно, тоже благодаря музыке). Мне представляется, что цель музыки – пробуждать чувства или ощущения, особенно если публика готова отдаться этим чувствам. Я обнаружила, что музыка – отличное средство изучить других, позволяющее мне испытывать эмоции так же, как их испытывают другие или как их испытывает композитор или автор текста песен. Музыка в какой-то мере похожа на наркотик, так как заставляет меня чувствовать то, что я обычно не ощущаю; музыка – это искусственный вход в альтернативную чувственность.

Когда я училась музыке, мне нравилось, даже когда меня критиковали, так как преподаватели по полочкам раскладывали мои ошибки во время конкурсных выступлений. Мне нравилось, что преподаватели методично и вдумчиво, с неподдельным вниманием разбирали игру, и не важно, хвалили меня или нет.

Когда я стала старше, музыка начала играть в моей жизни иную роль: благодаря ей я общалась с другими музыкантами, а это общение лишено коварства и неискренности. Узы между выступающими музыкантами выковываются звучащими инструментами, развертывающимся во времени музыкальным действом, и не зависят от слов или выражения лица. Исполнение музыки доставляет удовольствие и обогащает меня; это чувство не может сравниться с удовольствием от общения на любом ином поприще. Музыка помогает избегать случайного общения с людьми, не имеющими к ней отношения. Я могу в любой момент сесть за пианино, игра заменит любое общение. Для меня большое облегчение увидеть пианино в вестибюле отеля или в оформленном под старину баре.

Дело в том, что я терпеть не могу светские беседы. Мне нет никакого дела до восьмимесячного сына восторженной мамаши или до путешествия какой-то супружеской пары в Колорадо в прошлом месяце. Это отвращение усугубляется тем, что, когда я бываю вынуждена участвовать в таких разговорах, мне приходится притворяться – кивать, улыбаться и рассказывать кстати что-нибудь умное. Что же касается музыки, то я знаю: впечатление, какое я произвожу на людей, играя на фортепьяно, намного превосходит произведенное вымученными россказнями и болтовней. Уход от активного общения на социальных мероприятиях с помощью музыки воспринимается как самоуглубление, а не нежелание общаться, артистизм, а не презрение. Иногда намного легче проводить время, ни с кем не разговаривая. В музыке есть что-то таинственное и влекущее, а игра в обществе – полноценное вовлечение, расцениваемое как душевная щедрость.

Иногда мне хочется просто пассивно, как смотрят телевизор, наблюдать за людьми, не участвуя в разговорах. В самом деле, я провожу очень много времени перед телевизором, и мне совершенно не важно, что смотреть, я весьма неразборчивый зритель. Мне нравятся замкнутые вселенные и незатейливые сюжеты телевизионных сериалов. Мне импонирует то, что мне ничего не надо делать – достаточно пассивно созерцать, что происходит на экране, и равнодушно ожидать развязки. Мне легче отождествлять себя с героями фильмов и книг, чем с людьми в реальной жизни. В кино можно судить героев свободно. Читая книги, можно прислушиваться к сокровенным мыслям героев, не торопясь оценивать их действия, и снова возвращаться к внутренним монологам, если возникнет желание. Из книг, телевизионных передач и фильмов я узнала о людях больше, чем из общения. Кстати, герои книг и фильмов нравятся мне больше, чем люди, с которыми приходится сталкиваться в жизни.

Люди часто ошибочно считают, что социопаты начисто лишены эмоций, так как не умеют сопереживать. Никогда не слышала, будто у социопатов нет эмоций. Я, правда, думаю, что эмоции социопатов часто неглубоки и притупленны, они даже, пожалуй, детские, но сколько на свете людей с неглубокими эмоциями, и отнюдь не все они социопаты. Если бы я не испытывала эмоций, как бы я могла играть на чужих?

Да и что такое эмоции? Все хотя бы отчасти зависят от контекста. По крайней мере, отчасти зависят также от историй, какие мы сами себе рассказываем. Если у вас «скрутило желудок», то, возможно, из-за того, что вы сильно нервничаете или волнуетесь в связи с вашим пониманием ситуации. Есть эмоции, характерные для людей других культур, но совершенно чуждые нашей, например ностальгические saudades, характерные для бразильцев, или обостренное чувство стыда, наиболее ярко и своеобразно проявляющееся у японцев. Не есть ли они интерпретации эволюционных реакций борьбы или бегства? Не есть ли они высвобождение в кровь адреналина, истолкованное нами как тревога? Или не есть ли выделение в мозгу эндорфинов эквивалент приятных эмоций и чувства удовлетворенности?

Согласно одной теории сновидений, сны суть результат попыток мозга интерпретировать внешние раздражители во время сна. Например, если мы во сне замерзаем, то нам может присниться, что мы бредем по снегу. Наше подсознание сочиняет историю, призванную объяснить вещи, воздействующие во сне. Оно отчаянно пытается сложить беспорядочные сенсорные входы в осмысленную, хотя и абсолютно фантастическую картину. Не есть ли наши эмоции что-то подобное? Не объясняем ли мы сенсорные входы эмоциями, чтобы подкрепить истории, подсказанные подсознанием?

Хотя мне хотелось бы считать, что все остальные люди живут под властью заблуждений, я все же знаю, что любовь существует.

В поэтической трагедии лорда Байрона «Лара», где почти автобиографически описывается некий заблудший граф, есть такие строки:

Все ж он с людьми путем обычным шелИ то же делал, те ж беседы велИ логику не рушил напролом:Безумен сердцем был он – не умом.

Я всегда понимала, что сердце у меня чернее и холоднее, чем у большинства. Может быть, именно поэтому мне подчас так хочется разбить чье-нибудь сердце.

Глава 8

Не надо меня любить

Когда мне было 18, я какое-то время по студенческому обмену жила и училась в Бразилии. Там меня буквально захватило новое, неведомое прежде понимание любви. Естественно, я до этого понимала любовь как достижение, ведь достижение и успех – призма, сквозь которую я смотрю всегда. Изучение любви для меня было изучением способов соблазнения.

Бесконечные бразильские телесериалы категории Б грубо и наглядно показали, что такое любовь, и я, конечно, оказалась способной ученицей: телевизор может научить чему угодно. Любовь – не такая уж мудреная наука; она не требует особой тонкости и искусства. Люди так сильно жаждут ее, что самые обычные манипуляции срабатывают превосходно. Легкие прикосновения, намеки на чувства, изъявления преданности и страстное объятие при расставании – все это работает безотказно. Любая мыльная опера покажет: любовь притягивает потому, что в любой момент может исчезнуть. По природе своей любовь – непрестанный переход из одного состояния в другое. Жар, осаждающий капли пота на горячей коже, сменяется прохладой, обещанием чего-то большего, лучшего, блаженства, которое кажется таковым, потому что его только предстоит изведать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});