«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

клубом, с другим – прямо нигде не отказывали, но на деле оказывалось, что то ли света нет, то ли сцена обрушилась. В конце концов двое инициаторов, никому другому об этом не говоря, но сговорившись между собой по телефону, поехали заключать договор об аренде в один из клубов, директор которого ничего не знал, но человеком был приличным и кому-то знакомым. Приехав, они обнаружили весь двор клуба засыпанным антисемитскими листовками, на дверях всюду красовались свастики. Запуганный директор, естественно, им отказал, а инициаторы как это было тогда нередко, приехали в «Гласность». О том, что они собираются ехать именно в этот клуб, никто не знал, инициаторы говорили только друг другу по телефону. Было очевидно, что листовки были результатом подслушки, которую в те времена вело только КГБ. Я не просто написал заявление, но и пошел с ним к прокурору Москвы. Отрицать, что КГБ инициирует деятельность антисемитских организаций в разнообразных собственных целях было невозможно, но по грустному лицу прокурора (не помню, кто тогда был, но ему это явно не нравилось) было очевидно, что сделать он ничего не может.

Схожий рассказ я услышал и от известного историка советской эпохи Виктора Тополянского, который был хорошо знаком с генерал-лейтенантом Львом Александровичем Безыменским. В 1989 году в районе метро «Аэропорт» (там, где в советские годы были построены многочисленные дома для наиболее заслуженных членов Союзов советских писателей, художников и композиторов) были кем-то разбросаны антисемитские листовки с призывами к еврейским погромам. Лев Александрович очень этим обеспокоился и прежде чем прямо идти в идеологический отдел ЦК партии решил посоветоваться со своим приятелем – начальником Пятого управления КГБ Филиппом Бобковым. Но тот его успокоил – нет смысла волновать руководство, это мы сами разбросали, чтобы проверить реакцию населения.

Не менее странным было тогда нашумевшее трагическое дело Смирнова-Осташвили, который придя в зал Союза писателей начал выкрикивать антисемитские лозунги. Естественно, это вызвало скандал, множество возмущенных статей в прессе, в отношении самого виновника было возбуждено уголовное дело о хулиганстве. Вот как описал Андрей Кирпичников в «Ежедневной гласности» от 25 июня 1990 года первое судебное заседание (фотографии полностью подтверждали описанное):

МОСКВА. 24 июля в московском городском суде состоялось первое слушание дела по обвинению К. В. Смирнова-Осташвили, одного из организаторов погрома в Центральном доме литераторов. Задолго до начала процесса зал был полон. Среди присутствующих выделялась большая группа юнцов в черных рубашках, кожаных куртках со значками с изображением Георгия Победоносца. К началу слушания сторонники Осташвили занимали примерно половину зала.

Состав суда: председатель – Муратов С. А., народные заседатели Щербаков и Балашов, прокурор Колесникова А. А. и адвокат Бейрулина С. В.

Прежде всего Осташвили потребовал, чтобы Ю. Черниченко покинул место рядом с прокурором и заявил протест против выступления Ю. Черниченко в роли общественного обвинителя. Затем Осташвили сделал заявление об отводе адвоката С. В. Бейрулиной, мотивировав это не личными или профессиональными качествами, а ее принадлежностью к Московской городской коллегии адвокатов, состоящей, по словам Осташвили, более чем на 65 % из евреев. «До тех пор, пока в МГКА сохраняется этот национальный перекос, – сказал Осташвили, – он не будет пользоваться услугами московской адвокатуры». К. Осташвили призвал суд и присутствовавших западных корреспондентов дать ему возможность нанять адвоката в демократической западной стране, в частности, в Швеции, Финляндии или Швейцарии. Адвокат С. В. Бейрулина и прокурор А. А. Колесникова признали это желание правомочным, однако суд, после короткого совещания признал заявление подсудимого необоснованным и просьбу его отклонил. С этого момента обстановка в зале накалилась. Маленький зал суда уже не мог вместить всех желающих, число которых перевалило за 200 человек. Ввиду того, что громкоговорителя в зале суда установлено не было, представители прессы столпились прямо перед столом, за которым заседал суд и действительно мешали его работе. Тем временем Осташвили продолжал выступать с заявлениями, в частности, реагируя на решение суда, посетовал, что на Нюрнбергском процессе нацистам дали нанять своих адвокатов, а вот ему не дают. Кроме того, он потребовал удалить из зала «ту часть прессы, которая придерживается левых экстремистских взглядов». Как выяснилось в очередном перерыве (не имея возможности навести порядок в зале, суд то и дело уходил на перерыв) экстремистской и просионистской, по мнению Осташвили, является вся отечественная пресса, как формальная, так и неформальная, за исключением «Нашего современника» и «Литературной России». Осташвили обвинил журнал «Огонек» в сознательном искажении его выступления в ЦДЛ. «Я назвал их просто «ублюдками», а «Огонек» вставил «еврейские ублюдки», и смысл сразу изменился». После долгих и безрезультатных воззваний к залу и прессе суд заявил, что не видит никакой возможности продолжить заседание и объявил перерыв до 25 июля. Это подлило масла в огонь. Распоясавшиеся «патриоты» всех возрастов набросились на некоторых представителей прессы и присутствовавших евреев. Если бы все это происходило в любой другой демократической стране, то высказанного ими хватило бы для возбуждения доброго десятка дел все по той же статье 74 ч. 2 УК РСФСР, которая инкриминируется Осташвили. В дверях показалась группа коренастых коротко стрижанных мужчин, являющихся, по непроверенным данным, членами секции карате при ЦК ВЛКСМ и входящих в состав боевиков «Памяти». Большая группа «патриотов» обступила молодого еврея, бросала ему в лицо оскорбительные фразы, провоцировала на потасовку. Раздавались крики: «еврейская морда», «ублюдок», а одна немолодая дамочка поинтересовалась, скольких славян он убил, ведь «рыжие всегда убивали славян». Молодой человек был действительно рыжий. По-видимому, лишь большое количество журналистов спасло юношу от расправы. Как ни странно, в зале не оказалось милиции. В то же время на втором этаже, где разбиралось какое-то уголовное дело, в коридоре находилась большая группа вооруженных солдат ВВ с резиновыми дубинками. Лишь под самый конец в зал суда вошел ухмылявшийся майор милиции, не обращавший, впрочем, никакого внимания на оскорбительные выкрики «патриотов». Тем временем чернорубашечники собрались внизу у входа, и группе журналистов пришлось выводить некоторых евреев из зала суда под охраной.

Тем не менее состоялось и второе заседание суда, и Осташвали – судя по его реакции – совершенно неожиданно, чувствуя себя победителем и в полной безопасности, получил три года лагеря. Остальное я знаю от сторонников «Памяти» и немногочисленных друзей Осташвили. Был он человеком, действительно, маниакально антисемитски настроенным, но очень наивным. Попав в лагерь, почти сразу же стал требовать от администрации, чтобы его немедленно выпустили, обвинял теперь уже охрану в том, что она куплена евреями, и ссылался на какие-то данные ему обещания. Его, естественно, никто не выпустил, через год после суда его нашли повешенным то ли в ШИЗО, то ли в ПКТ лагеря. Сперва было объявлено, что он покончил собой, затравленный,