Рассечение Стоуна (Cutting for Stone) - Абрахам Вергезе

– У вас свет. Что стряслось?

– Несчастный случай, – буркнул я.

Шива промолчал. Запах было ни с чем не спутать. Я сгорал со стыда. Можно было свалить все на Генет, но я не стал. Открыл на пять минут окно, и все.

Гхош вытер тюфяк, помог мне его перевернуть, принес свежие простыни, перестелил постель. Мне показалось, он расстроен.

– Возвращайся к гостям, – велел я. – С нами все отлично. Ей-богу.

– Мальчики мои, мальчики… – Пробормотал Гхош. Он решил, что это я намочил постель. – Представить себе не могу, что вы пережили.

Это была правда. Он и представить не мог. Как и мы не могли себе представить, что пережил он.

– Никогда больше с вами не расстанусь.

При этих словах у меня кольнуло в груди. Зачем он это сказал? Как будто все зависит только от него. Как будто забыл про судьбу и туфли Абу Касыма.

Глава четырнадцатая. Слово за слово

Со смерти Земуя прошло шестьдесят дней, а Генет по-прежнему безвылазно сидела дома. Розина из-за своего выбитого зуба старалась не улыбаться и была сурова как абиссинский кабан.

– Довольно, – сказал ей Гебре в День святого Гавриила. – Я переплавлю крест, чтобы сделать тебе серебряный зуб. Пора бы начать скалить зубы и носить белое. Того хочет Господь. Из-за тебя его мир делается мрачным. Даже законная жена Земуя сняла траур.

– Ты называешь эту шлюху его женой? – закричала Розина. – Да стоит подуть сквозняку, как она уже ноги расставила. Не говори при мне о ней.

На следующий день она вскипятила целый котел черной краски и погрузила в него все свои вещи и большую часть школьной одежды Генет.

Хема попыталась уговорить ее разрешить дочке ходить в школу и получила отпор:

– Траур еще не закончился.

Через два дня, в субботу, выходя на кухню, я услыхал из жилища Розины лулулу с оттенком некой торжественности. Я постучал. Розина чуть приоткрыла дверь и оглядела меня горящими глазами. В руках у нее была бритва.

– У вас все в порядке?

– Все хорошо, спасибо.

И она захлопнула дверь. Но я успел заметить Генет с полотенцем на лице и какие-то кровавые тряпки на полу.

Я тут же рассказал все Хеме, и теперь уже она постучалась к Розине. Розина замялась.

– Входите, если приспичило, – сказала она наконец. – Мы закончили.

В комнате пахло женщинами. И ладаном. И еще свежей кровью. Прямо нечем было дышать. Голая лампочка под потолком не горела.

– Закрой дверь, – бросила мне Розина.

– Не закрывай, Мэрион, – возразила Хема. – И включи свет.

У кровати Генет на тумбочке стояла спиртовка. Рядом лежали бритва и окровавленный кусок ткани.

Генет сидела смирно, уперев локти в колени, руки ее с зажатыми в них тряпками обхватывали лицо. Поза мыслителя, если бы не эти тряпки.

Хема отняла ее руки от лица. На висках возле бровей – глубокие вертикальные разрезы вроде цифры 11, по два с каждой стороны. Свернувшаяся кровь была черная как смола.

– Кто это сделал? – возмутилась Хема, прижимая к ране тампон.

Ответом ей было молчание. Розина с улыбкой смотрела куда-то вдаль.

– Я спрашиваю, кто это сделал? – Тон у Хемы был острее бритвы, которая нанесла раны.

Генет ответила по-английски:

– Это я ее попросила.

Розина резко одернула ее на языке тигринья. Я знал, что эта короткая гортанная фраза значит «Замолчи». Генет не послушалась.

– Это знак моего народа, – продолжала она, – знак племени отца. Если бы отец был жив, он бы мною гордился.

Хема немного помолчала. Черты ее смягчились.

– Твой отец умер, девочка. Ты, по милости Господней, жива.

Розина нахмурилась. Слишком много английских слов, по ее мнению.

– Идем со мной. Позволь мне обработать раны, – проговорила Хема.

Я опустился на колени:

– Пойдем с нами. Ну пожалуйста.

Генет тревожно посмотрела на мать и прошипела:

– Вы только все испортите. Мы с ней обе хотим, чтобы остались следы. Прошу вас, уходите.

Гхош посоветовал сохранять спокойствие.

– Она нам не дочь.

– Ошибаешься. Она ест с нами за одним столом. Мы оплачиваем ей школу. Если с ней приключилось что-то недоброе, мы не можем просто взять и умыть руки.

Слова Хемы потрясли меня. Какое благородство! Но если Хема считает, что Генет сестра мне, это все осложняет. Ведь мои чувства к ней… не подобают брату.

Гхош произнес успокаивающе:

– Это все для того, чтобы предохранить ее от сглаза. Все равно что pottu в Индии, милая.

– Моя pottu легко стирается, милый. Никакого кровопролития.

Неделю спустя Хема и Гхош вернулись домой под громкие причитания Розины. Впрочем, их уход на работу сопровождался теми же завываниями. Она горько жаловалась на судьбу, Бога, императора и упрекала Земуя за то, что оставил ее.

– Вот-вот, – сказала Хема. – Бедная девочка совсем рехнется. А мы, значит, так и будем стоять в сторонке?

Хема объявила общий сбор. Под ее знамена собрались Алмаз, Гебре, В. В., Гхош, Шива и я. Всем составом мы ворвались к Розине, Хема взяла Генет за руку и отвела к нам, предоставив остальным принуждать Розину к миру. А та надрывалась, что у нее похитили дочь…

Дверь в спальню Хемы была закрыта. Мы слышали, как Генет плещется в ванне. Хема вышла за молоком и попросила Алмаз порезать папайю, сбрызнуть лимоном и посыпать сахаром. Вскоре Алмаз прошествовала в спальню, да так и осталась за закрытой дверью.

Через час Хема и Генет вышли рука об руку. На Генет была желтая блузка в блестках и переливчатая зеленая юбка – часть танцевального облачения Хемы. Волосы зачесаны назад, глаза подведены, голова высоко поднята, осанка царственная – ну прямо королева, которую освободили из темницы и вернули на трон. Да, она была моя королева, никакая не сестра, и я хотел ее видеть рядом с собой, и восхищался ею, и был ее вернейшим подданным. Блестящее зеленое сари Хемы оказалось в тон наряду Генет. На этом фоне Алмаз чуть было не проскользнула на кухню незамеченной. А посмотреть было на что: глаза подведены, губы накрашены, щеки нарумянены, в ушах огромные серьги, очень идущие к ее волевому лицу…

Впятером мы забрались в машину. Генет расположилась на заднем сиденье между мной и Шивой. На Меркато Хема приобрела ей новый комплект нарядов. Рождество, Дивали* и Мескель слились в один радостный день.

* Дивали – главный индийский и индуистский праздник. Отмечается как «Праздник Огней», символизирует победу добра над злом, в знак этой победы повсеместно зажигаются свечи и фонарики, запускаются фейерверки.

Поход по магазинам мы завершили в кафе Энрико. Гёнет сидела напротив меня, улыбалась и лизала мороженое. Потихоньку она разговорилась. Если ей промыли мозги, как выразилась Хема, то теперь рассудок к ней возвращался.

Я воспользовался моментом, убедился, что под столом мне ничего не мешает, и со всей силы пнул ее в голень. Любовь переполняла меня, но из головы не шла постельная сцена двухнедельной давности, а также ее прискорбные последствия. Красота ее тела, словно парящего надо мной в воздухе, потрясала. А мокрое белье я бы охотно стер из памяти.

Гримаса боли исказила лицо Генет, на глаза навернулись слезы, но она не издала ни звука.

– Что случилось? – участливо спросил Гхош. Она пролепетала:

– Мороженым подавилась.

– Ай-ай-ай. Мороженое в голову ударило. Феномен, достойный изучения, а, Хема? Это какой-то эквивалент мигрени? Недуг всех поражает или только некоторых? Какова длительность болезни? Имеются ли осложнения?

– Милый, – Хема поцеловала его в щеку, редчайшая демонстрация чувств на публике, – наконец-то ты нашел явление, которое я не прочь исследовать на пару с тобой. Как я понимаю, для эксперимента понадобится масса мороженого?

В машине Генет показала мне след от удара.

– Доволен? – спросила она спокойно.

– Нет, это только разминка. Я с тобой еще рассчитаюсь.

– Еще испортишь мой новый наряд, – произнесла жеманно Генет и навалилась на меня. Шрамы возле глаз еще отливали красным.

Хема сочла их варварством, но на мой вкус, они были прекрасны. Я приобнял Генет. Шива не сводил с нас глаз: интересно, что я еще выкину? Шрамы придавали Генет не по годам мудрый вид, ибо находились на местах, где у людей пожилых образуются морщинки. Она улыбнулась, и морщинки задвигались, растянулись. Сердце у меня колотилось в истоме. Кто эта красавица? Она не сестра мне. И не подруга. В определенном смысле она – мой противник. И любовь всей моей жизни.

– Ну так что? – осведомилась она. – Если серьезно. Отомстил сполна?

Я вздохнул:

– Да. Сполна.

– Вот и хорошо.

Она ухватила меня за мизинец, согнула и, ей-богу, сломала бы, если бы я не вырвал руку.

Теперь Генет спала в кровати, которую поставили для нее в нашей гостиной. На следующее утро, перед тем как нам отправиться в школу, Хема послала за Розиной. Шива, Генет и я подслушивали в коридоре. Розина стояла перед Хемой в той же позе, что перед солдатом-мародером, я видел в щелку.