Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

строки и выражения. Беззвучно шевеля губами, он повторял про себя непривычные славянские слова.

Русы пишут свои летописи красиво, образно, им присущ удивительный какой-то, живой слог. Придворный королевский хронист, автор «Деяний угров», выглядит в сравнении со знаменитым Нестором слишком простым, сухим, грубоватым, он как будто не выписывает свои слова аккуратной латынью, а вырубает их, беззастенчиво и безыскусно, как плотник рубит топором древесину.

Дикость, язычество, невежество вокруг! Люди не хотят слушать молитв, больше по душе им родные мадьярские боги, которых принесли они со своей далёкой прародины, со степных берегов полноводного Яика. Да и перед ним, Коломаном, словно живые, вырастают порой сказочные образы детства. Старая ворожея-колдунья, к которой водила его мать, пытаясь излечить чадо от хромоты, любила рассказывать страшные, леденящие душу легенды.

Вот блуждающий огонёк на болотах – это прячется злой дух Лидерц. Только и ждёт он, когда человек заблудится, чтоб заманить его в свои тёмные сети, опутать, захватить, погубить. По ночам Лидерц вступает в любовную связь с людьми, и они от этого заболевают. Лидерц может также являться в виде вылупившегося из яйца цыплёнка. Такой цыплёнок способен обогатить хозяина, но связь с ним изнуряет человека. Чтобы избавиться от Лидерца, надо дать ему невыполнимое задание, например набрать воды в решето или принести свет в мешке.

Но если Лидерц иногда способен принести людям хоть какую-то пользу, то от страшной лесной ведьмы Вашорру-бабы исходит только вред.

Коломан маленьким ясно представлял себе её – одноногую, с искажённой злобою отвратительной рожей и схожими с волчьими клыками зубами. Вашорру-баба забирается в ступу, отталкивается от земли гигантской метлой и с диким хохотом, напоминающим крик филина, кружит в ночи над чёрным лесом. В избе её, упрятанной в глухой чащобе, в огненной печи лежат обугленные кости грешников – Вашорру-баба питается человечиной.

Не менее страшна другая ведьма – Босоркань. Эта нечисть водится в полях. Безобразная старуха, она может летать и обращается то в корову, то в собаку, то в кошку, то в лошадь, то в свинью. Она вызывает засуху, насылает порчу на людей, внезапные болезни, недомогание. Кроме того, Босоркань насылает порчу на коров, из-за чего молоко их становится смешанным с кровью или вовсе исчезает. Босоркани вредят по большей части, как и всякая нечистая сила, ночью. Особенно опасны они в день Луцы – 13 декабря, в Иванов день – 24 июня и в день покровителя скота святого Георгия – 24 апреля. В этот день на рассвете ведьмы голыми собирают росу, чтобы увеличить удои своей коровы.

Воистину, чего только не понавыдумывают люди! Все эти злые бабы и духи – всего лишь ипостаси дьявола, а дьявол – ördög, в сравнении с Богом ничтожен, ибо не может ведать ни мыслей, ни желаний людских. Он только пользуется слабостью, ничтожностью, ограниченностью человека и толкает его к грехам. Нестор – тот и вовсе дьявола ни во что не ставит, у него дьявол и бесы ещё менее сильны, чем сам человек. А вот в Италии многие, и в их числе сам римский император Генрих, наоборот, считают дьявола равным Богу и даже поклоняются ему. Коломан слышал, как некий безбожный епископ в Вероне осенял людей крестным знамением, держа в руке вместо креста козье копыто.

Мифы и сказки о могущественных злых силах были не по душе Коломану, наверное, потому, что люди, глядя на его уродство – кривоту, горбатость, хромоту, – считали его тоже порожденьем нечистой силы, как бы частью чего-то дьявольски тёмного, в его несчастье видели грех. С самого рождения Коломан пугал людей своей внешностью. Он долго не мог понять, отчего все шарахаются, сторонятся, бегут от него. Были, правда, и такие, которые сочувствовали, скорбели, сокрушались с душевной болью – то были в основном близкие и родственники. Позднее от своего уродства Коломан почувствовал себя неполноценным, потому стал избегать людей, а со временем недолюбливать весь род людской. К юной Предславе, которую он однажды, не сдержавшись, взял силою, створив тяжкий грех, отношение его было двояким: её красота ещё сильней подчёркивала его уродство, а это раздражало, оскорбляло, унижало Коломана. Лучше, казалось ему, пусть бы она тоже была хромой, горбатой, кривой – тогда бы всё сравнялось. Но вместе с тем красота королевны, ставшей ему, по сути, невенчанной женой, радовала глаз человечий, люди становились через неё добрей и к нему, уродцу, а с людьми, как бы то ни было, приходилось считаться.

Зато другая угорская легенда – о сказочной птице Турул – сразу пришлась ему по нраву. Бессчётное число раз заставлял он в детстве старую ворожею рассказывать об этой птице, от которой якобы произошли Арпады. Ведь к династии Арпадов – сперва княжеской, а со времён Иштвана Святого[156] и королевской – принадлежал он сам, и в его покоях на стене висело медное изображение Турул – огромная остроклювая птица с гордым видом простирала свои крыла.

Глаз короля сильно устал. Он закрыл и отложил книгу, набросил на плечи кафтан, погасил свечу и по тёмному переходу направился в покои Предславы.

В широкой опочивальне горел камин. Пламя бросало слабые отблески на покрытую персидскими коврами стену и широкую постель. Подойдя к ложу княжны, король остановился. Глядя на юную Предславу, полную лучезарной красоты, вдруг почувствовал он с неведомой ему ранее силой своё безобразие, свою отвратительность, ущербность, никак не мог справиться с этим столь внезапно охватившим его чувством, ощутил в теле своём некое старческое бессилие перед ней, гордой русской княжной.

Овладела им было на какой-то краткий миг злость, лютая, тяжкая ненависть – и к себе, и к ней, и ко всему миру, – словно бы разлилась по телу, горяча кровь, но тут же схлынула и уступила место страху, боязни, смущению.

Будто некая загадочность, неизведанность, непостижимость, всегда таившаяся в русах, с которыми приходилось доселе встречаться Коломану, выплеснулась в полной мере в этой красавице, проступили в ней те самые русские черты, которые Коломан никак не мог понять и объяснить.

Страх и боязнь свою король с трудом сдерживал. Лишь один способ приблизиться к холодной, по сути далёкой, чужой, гордой славянке оставался теперь у него – он должен был сейчас говорить, хоть о чём: об Угрии, о своих делах, о Хорватии. О чём угодно, только бы ушёл, исчез этот позорящий его страх перед женщиной. Тогда и его уродство отодвинулось бы, померкло, истаяло. Коломан знал: вызывая Предславу на откровение, он сделает её ближе к себе, постарается понять, постичь её и в то же время покорить, подчинить, добиться, чтоб и она постигла его мысли, чаяния, чтоб подчинилась ему духовно. Иначе – король ясно осознавал это – никакой