Жизнь и приключения Николаса Никльби - Чарльз Диккенс

Ральф не позволил ни одному мускулу лица дрогнуть, словно он не слышал ни слова из этой прощальной речи. Вряд ли он понял, что она уже окончена, а миссис Никльби еще не приняла решения удержать сына в случае необходимости насильно, как Николас исчез.

Пока он быстро шагал по улицам к своему скромному жилищу, как будто стараясь приноровить шаг к стремительному бегу нахлынувших на него дум, много сомнений и колебаний возникло у него и едва не побудило вернуться. Но что можно было бы благодаря этому выиграть? Если предположить, что ой бросил бы вызов Ральфу Никльби и ему даже посчастливилось бы занять какую-нибудь скромную должность, его пребывание с ними могло лишь ухудшить теперешнее их положение и значительно повредить их видам на будущее, ибо его мать говорила о каком-то новом благодеянии, оказанном Кэт, чего та не отрицала. «Нет,думал Николас,я поступил правильно».

Но не успевал он пройти и пятисот ярдов, как совсем другое чувство охватывало его, и тогда он замедлял шаги и, надвинув на глаза шляпу, отдавался меланхолическим мыслям, осаждавшим его. Не знать за собой никакой вины и, однако, остаться совсем одиноким в мире, разлучиться с единственными людьми, которых он любил, н быть изгнанным, как преступник, когда лишь полгода назад он жил в полном благополучии и его считали надеждой семьи,это было трудно перенести. И он этого не заслужил. Что ж, последняя мысль являлась утешением, и бедный Николас снова обретал бодрость, чтобы снова впасть в уныние, когда быстро сменявшиеся мысли мелькали перед ним во всем разнообразии света и тени.

Претерпевая эти переходы от надежды к страху, которых не может избежать ни один человек, переносящий повседневные испытания, Николас добрался, наконец, до своей убогой комнаты, где, уже не черпая сил из того возбуждения, которое до сих пор его поддерживало, обессиленный, бросился на кровать и, повернувшись лицом к стене, дал волю чувствам, так долго подавляемым.

Он не слышал, как кто-то вошел в комнату, и не ведал о присутствии Смайка, пока, подняв случайно голову, не увидел, что тот стоит в другом конце комнаты и грустно на него смотрит. Смайк отвел глаза, когда заметил, что за ним наблюдают, и притворился, будто занят какими-то приготовлениями к скудному обеду.

— Ну, Смайк, — сказал Николас, стараясь говорить как можно веселее,послушаем, какие новые знакомства вы завели сегодня утром и какие новые чудеса открыли в пределах этой улицы и соседней.

— Нет, — сказал Смайк, горестно покачивая головой, — сегодня я должен поговорить о другом.

— Говорите о чем угодно, — добродушно отозвался Николас.

— Вот что, — начал Смайк. — Я знаю, что вы несчастны и что, взяв меня оттуда, вы навлекли на себя беду. Я должен был это знать и остаться там, и я бы остался, если бы в то время об этом подумал. Вы… вы небогаты: вам на себя не хватает, и мне нельзя быть здесь. Вы худеете, — продолжал мальчик, робко кладя руку на руку Николаса, — вы худеете с каждым днем, щеки у вас побледнели и глаза ввалились. Право, у меня нет сил видеть вас таким и думать, какая я для вас обуза! Сегодня я пытался уйти, но воспоминание о вашем добром лице заставило меня вернуться. Я не мог оставить вас, не сказав ни слова.

Бедняга больше не мог говорить, потому что глаза его наполнились слезами, а голос прервался.

— Слово, которое разлучит нас, — сказал Николас, дружески беря его за плечо, — никогда не будет сказано мною, потому что вы единственное мое утешение и опора. Ни за какие блага в мире не согласился бы я потерять вас теперь, Смайк. Мысль о вас поддерживала меня во всех моих сегодняшних испытаниях и еще пятьдесят раз поддержит во всяких бедах. Дайте мне вашу руку. Я привязался к вам всем сердцем. Еще до конца недели мы вместе уйдем из этих мест. Я беден — ну так что ж? Вы облегчаете мне бремя бедности, и мы будем нести его вдвоем.

Глава XXI,

Мадам Манталини остается в довольно затруднительном положении, а мисс Никльби остается без всякого положения

Волнение, испытанное Кэт Никльби, три дня не давало ей возможности вновь приступить к работе у портнихи; по истечении этого срока она в обычный час направилась усталыми шагами к храму моды, где правила самодержавно мадам Манталини.

За это время недоброжелательство мисс Нэг отнюдь не потеряло своей силы. По-прежнему молодые леди добросовестно избегали всякого общения с опороченной товаркой, а эта примерная особа, мисс Нэг, нимало не потрудилась скрыть неудовольствие по поводу возвращения Кэт.

— Честное слово, — сказала она, когда ее поклонницы столпились вокруг, помогая ей снять шляпку и шаль,я думала, что у иных людей должно хватить духу удаляться окончательно, раз они знают, какой помехой является их присутствие для порядочных особ. Но странный у нас мир, ох, какой странный!

Высказав это суждение о мире таким тоном, каким обычно высказывают суждение о мире люди, находящиеся в дурном расположении духа, — то есть так, словно они не имеют к нему никакого отношения, — мисс Нэг испустила глубокий вздох, как бы смиренно сокрушаясь о греховности рода человеческого.

Свита не замедлила повторить этот вздох, и мисс Нэг готовилась одарить ее еще некоторыми моральными поучениями, но тут голос мадам Манталини, дошедший по переговорной трубке, потребовал мисс Никльби наверх привести в порядок выставку моделей — честь, заставившая мисс Нэг так сильно тряхнуть головой и так крепко закусить губы, что способность вести разговор была временно ею утрачена.

— Ну как, мисс Никльби? — спросила мадам Манталини, когда Кэт предстала перед ней. — Вы совсем выздоровели, дитя?

— Мне гораздо лучше, благодарю вас, — ответила Кэт.

— Хотела бы я сказать то же самое о себе, — заметила мадам Манталини, садясь с усталым видом.

— Вы больны? — спросила Кэт. — Меня это очень огорчает.

— Собственно, не больна, дитя, а встревожена… встревожена, — ответила мадам.

— Это меня огорчает еще больше, — кротко сказала Кэт. — Физическую боль гораздо легче выносить, чем душевную.

— Да, а еще легче говорить, чем выносить ту или другую, — заявила мадам с величайшей досадой, потирая себе нос. — Принимайтесь за работу, дитя, и приведите все в порядок.

Пока Кэт размышляла о том, что могут предвещать эти симптомы необычного раздражения, мистер Манталини просунул в полуоткрытую дверь сначала кончики бакенбардов, а затем голову и нежным голосом осведомился:

— Здесь ли моя жизнь и душа?

— Нет, — ответила его жена.

— Можно ли так говорить, если она цветет здесь в салоне, словно маленькая роза в дьявольском цветочном горшке! — настаивал Манталини. — Можно ли ее крошке войти и побеседовать?

— Разумеется, нет, — ответила мадам. — Ты знаешь, что я тебя никогда не пускаю сюда. Уходи!

Однако крошка, ободренный, быть может, более мягким тоном ответа, осмелился взбунтоваться и, прокравшись в комнату, на цыпочках направился к мадам Манталини, посылая ей на ходу воздушный поцелуй.

— Почему она себя мучает и кривит свое личико, превращая его в очаровательного щелкунчика? — вопросил Манталини, левой рукой обвивая талию своей жизни и души, а правой притягивая ее к себе.

— О, я тебя не выношу! — ответила жена.

— Не выно… как, не выносить меня? — воскликнул Манталини. — Выдумки, выдумки! Этого быть не может. Нет женщины на свете, которая могла бы сказать такую вещь мне в лицо — в лицо мне!

Говоря это, мистер Манталини погладил свой подбородок и самодовольно посмотрел в зеркало.

— Какая пагубная расточительность! — тихо промолвила жена.

— Все это от радости, что я завоевал такое прелестное создание, такую маленькую Венеру, такую чертовски очаровательную, обворожительную, обаятельную, пленительную маленькую Венеру, — сказал Манталини.

— Подумай, в какое положение ты меня поставил! — упорствовала мадам.

— Никакой беды не будет, никакой беды не может быть с милочкой,возразил мистер Манталини. — Все прошло, ничего плохого не случится, деньги будут получены, а если они заставят ждать, старому Никльби придется снова приковылять сюда, а не то ему вскроют вены на шее, если он осмелится мучить и обижать маленькую…

— Тише! — перебила мадам. — Разве ты не видишь? Мистер Манталини, который под влиянием горячего желания уладить дело с женой либо не замечал до сих пор, либо притворился, будто не замечает мисс Никльби, понял намек и, приложив палец к губам, понизил голос еще больше. Тогда началось перешептывание, продолжавшееся долгое время, в течение коего мадам Манталини, по-видимому, не раз упоминала о некоторых долгах, сделанных мистером Манталини до того дня, как она очутилась под покровительством мужа, а также о непредвиденных издержках на уплату указанных долгов; и, наконец, о некоторых приятных слабостях этого джентльмена, вроде пристрастия к картам, мотовства, лени и любви к лошадям. Каждый из этих пунктов мистер Манталини опровергал одним или несколькими поцелуями, в зависимости от степени важности. Результатом всего этого было то, что мадам Манталини осталась в восторге от своего супруга, и они отправились наверх завтракать.